Капитан третьего ранга Генрик Клочковский сидит второй слева среди личного состава польского ВМФ по случаю празднования Рождества, 1938 г.
Окончание статьи Балтийская одиссея «Орла».
Миф о большом патриоте
До войны Генрик Клочковский считался одним из лучших польских подводников, в том числе благодаря его опыту, приобретенному еще во время службы на русском флоте в Первую мировую войну. Поэтому его истинное и отвратительное поведение во Вторую мировую войну было окутано молчанием по идеологическим и патриотическим причинам.
«Человек строгих правил, большой патриот»,
говорили про него те, кто назначил Клочковского командиром флагмана польского подводного флота.
Но не только эти качества повлияли на его продвижение по службе – будь то в России, Польше или Франции, Клочковский всегда отличался успехами в учебе. Он очень быстро стал экспертом в подводном оружии, рационализатором, хорошим организатором и командиром подводной лодки «Жбик» («Дикая Кошка»). В возрасте 34 лет он стал самым молодым капитаном третьего ранга (польск. – командор подпоручик) на польском флоте.
Первые сигналы о том, что Генрик Клочковский не относился должным образом к своим служебным обязанностям, появились летом 1938 года, еще во время работы приемной комиссии в Голландии. Там Клочковский ввязался в роман с проституткой. Это, конечно, вызвало скандал, но не это стало самым значимым изменением в поведении «командора».
В Голландии Клочковский вдруг стал ярым поклонником Адольфа Гитлера. Если раньше он не был замечен в интересе к политике, то теперь он стал открыто хвалить политику нацистов и навязывать свое мнение сослуживцам. Но начальство, казалось, не замечало странностей в поведении Клочковского.
Со временем стало только хуже. И наконец, накануне начала войны – несмотря на крайне напряженную ситуацию между Германией и Польшей, командир сошел на берег, дав увольнение членам экипажа. В результате, когда немцы атаковали Польшу, он не находился на корабле, а прибыл в порт 1 сентября в 6:30, когда подводные лодки «Рысь», «Семп», «Вильк» и «Жбик» уже давно вышли в море.
Положение не улучшилась даже после того, как «Ожел»под его командованием отправился сражаться с Кригсмарине. Напротив, последующие сообщения о немецких успехах становились все более удручающими. Уже на второй день войны, после встречи «Ожела» и «Вилька» в море, командир последнего (капитан-лейтенант Богуслав Кравчик) метко заметил, что моральная сторона «Клоча» была никакая.
Командир «Ожела» был подавлен и с раздражением говорил о бессмысленности войны, то есть ясно проявлял панический страх. С самого начала боевых действий у польского командования больше всего проблем со связью было с «Ожелом». Эта подводная лодка не докладывала о себе в должное время и не указывала свою позицию.
Весь день 3 сентября «Ожел» провел под водой на глубине около 28 метров. Несмотря на это, самолеты Люфтваффе выследили её и забросали бомбами. К ним присоединились корабли Кригсмарине. Атаки повторились несколько раз, но подводная лодка избежала попаданий.
Предатель Клочковский
Переломным стал день 4 сентября, когда «Ожела» атаковал одинокий немецкий самолет. Несмотря на немедленное погружение на глубину 70 м, одна из глубинных бомб взорвалась в непосредственной близи к кораблю. Подводная лодка отделалась лишь небольшими повреждениями, чего нельзя сказать о её командире.
Налет отрицательно сказался на его боевом духе. Клочковский уведомил своих офицеров, что намерен сменить район патрулирования и перейти севернее, в район Готланда. Он считал, что назначенный им сектор был слишком мелким (что как раз соответствовало правде), а многочисленные атаки с моря и с воздуха сделали невозможным проведение какой-либо боевой операции (что уже было очевидной ложью).
Без уведомления командования, в 20:20 он сделал запись в корабельном журнале о своем решении. Таким образом, он вывел из боя 20 % состава подводного флота Польши, что подвергло остальные подводные лодки бóльшей опасности и отрицательно сказалось на боевом духе их экипажей.
Короче, Клочковский бежал с поля брани в безопасный район Готланда, где неприятель не атаковал, но и почти не присутствовал, так что никак нельзя было ему угрожать. Причем польское командование не было уведомлено о перемещении «Ожела».
В своих показаниях уже в Великобритании офицеры корабля указали и на другие странности поведения «командора». Он мог, например, курить сигареты в подводном положении, ухудшая и так скромный запас воздуха в замкнутом помещении. Не вел надлежащим образом корабельный журнал. Следственная комиссия впоследствии установила, что его записи и доклады не соответствовали действительности. Во время совещаний не просто подвергал сомнению мнения своих подчиненных, но и старался их высмеять.
Но главным было то, что с самого 2 сентября Клочковский жаловался всем на какие-то неопределенные недомогания. Якобы он отравился чем-то еще до начала войны, в офицерской столовой в Оксыве. Корабельный врач не в состоянии был определить, чем заболел командир.
Официально Клочковский ничего не ел, только пил чай. Но впоследствии члены экипажа утверждали, что видели, как некоторые матросы тайком носили к нему в каюту еду. Во время подзарядки аккумуляторов, когда корабль находился в наводном положении, Клочковский выходил на палубу, бормоча что-то нечленораздельное, и садился в боевой рубке. Если бы в это время подводную лодку атаковал неприятель, быстрое погружение было бы невозможным.
Расследование дела Клочковского не ответило на вопрос, был ли он действительно болен или просто струсил. Однако в любом случае командир должен был сдать командование своему заместителю, чего Клочковский не сделал.
Смена района не подействовала успокаивающе на нервы Клочковского. До 7 сентября «Ожел» «патрулировал» воды возле Готланда. После чего получил приказ переместиться ближе к немецкой военно-морской базе Пиллау. «Командор» приказ принял, но выполнять его не спешил. По крайней мере, никакой записи на эту тему в корабельном журнале нет. Есть зато запись о том, что корабль вышел из опасной зоны ввиду плохого состояния здоровья капитана.
Экипаж начал подозревать, что их командир уклоняется от боя. Несмотря на заверения Клочковского о готовности принять бой, польские моряки поняли, что находятся в районе, куда не наведываются военные корабли и торговые суда неприятеля. Когда на корабле совсем уже воцарилось подавленное настроение от бездействия и плохих новостей с войны, внезапно, 12 сентября, «Ожел» засек проходящий в поблизости немецкий танкер. Жаждущих успехов моряков охватила эйфория, которую их командир тут же загасил, говоря, что танкер идет порожняком.
Среди экипажа распространилось мнение, что на самом деле с их командиром случилась истерика, и он лишь ищет предлог сойти на берег. Но Клочковский отнюдь не стремился прорываться к родным берегам. И после четырех дней раздумий в конце концов решил уйти в безопасную гавань. Офицеры настаивали, чтобы «Клоч» покинул подводную лодку на шлюпке у берегов Готланда. Но его выбор пал на далекий Таллин, который Клочковский знал. И где у него были знакомства еще со времен службы на русском флоте.
Один лишь взгляд на карту порождает множество вопросов касательно мотивов «командора». «Ожел» находился поблизости от нейтральной Швеции. И шведские порты рассматривались для временного захода туда польских кораблей. Что же касается Финляндии, Эстонии и Латвии, то их порты рассматривались лишь в случае крайней необходимости – у этих стран имелись союзные договоры с Германией. И велика была опасность выдачи польских кораблей немцам.
Но Клочковский сослался на знакомства, которые он завел еще при царе и поддерживал во время многочисленных визитов в межвоенное время. Он посчитал, что Таллин будет самым лучшим местом для ремонта компрессора и других мелких повреждений.
До сих пор не совсем ясно, кто привел «Ожела» в Таллин: Клочковский или Грудзиньский. Но то, что случилось на рейде, для одних было курьезом, для других – скандалом. Клочковский, до сих пор больной и еле волочащий ноги, вдруг оправился и почти бегал по палубе, отдавая приказы. Затем, 14 сентября, «Ожел» зашел в порт, где его быстро окружили вооруженные эстонские моряки, а к борту подошла канонерская лодка «Лайне».
Командир, не медля, сошел на берег для встречи с эстонским офицером. О чем они разговаривали, неизвестно. Но не подлежит сомнению, что их продолжительные переговоры определили дальнейшую судьбу польского «командора».
Сходя на берег, Клочковский забрал с собой чемоданы, пишущую машинку и охотничье ружье. Он нашел долгожданное убежище в таллинской больнице. Морякам стало ясно, что их командир их бросил и оставил на милости эстонцев. Осуществить свой дерзкий побег и прорыв в Великобританию они смогли благодаря тому, что Грудзиньский оказался на высоте.
Разумеется, вопрос о поведении Клочковского широко обсуждался в среде польских офицеров и моряков, не только с «Ожела» и «Вилька», так как поведение «командора» очень сильно подорвало боевой дух польских экипажей.
Дольше всего в предательство Клочковского,
«человека строгих правил, большого патриота»,
отказывался верить офицер подводного оружия «Вилька», лейтенант Болеслав Романовский. Большим разочарованием Клочковский оказался для своего бывшего командира и покровителя, капитана первого ранга Эугениуша Плавского.
В Великобритании члены экипажа подводной лодки составили подробные показания с описанием обстоятельств интернирования их корабля в Таллине и поведения своего командира, которого обвинили в трусости и предательстве.
Тем временем Клочковский остался в Эстонии. В больнице он пробыл всего лишь 3 дня, что свидетельствует о том, что он не болел никакой тяжелой болезнью. Потом он поселился в Тарту, куда выписал свою семью.
После присоединения Эстонии к СССР Клочковский был арестован и направлен в лагерь для польских военнопленных в Козельске. Там он опять сменил свои политические взгляды: стал ярым поклонником советского строя и советско-польского союза. Но это ему не помогло – Клочковский остался в Козельске до июля 1941 года, когда его выпустили на волю по польско-советскому соглашению Сикорского-Майского.
После освобождения Клочковский вступил в польскую армию генерала Андерса, вместе с ней покинул СССР и появился в Лондоне.
Виновен в дезертирстве
Там он с места попал под трибунал. Трибунал признал Клочковского виновным в дезертирстве перед лицом врага и приговорил его к разжалованию в рядовые матросы и изгнанию из рядов Польского военно-морского флота.
Дополнительно матрос Клочковский был приговорен к четырем годам тюремного заключению после окончания боевых действий – эта часть приговора никогда не была приведена в исполнение.
Это был очень мягкий приговор. За трусость перед лицом врага, дезинформацию вышестоящего командования, дезертирство с поля боя и оставление корабля и его команды Клочковскому полагалась виселица. Но смертная казнь не могла быть основана исключительно на показаниях под присягой покойных свидетелей.
Тем не менее, его имя не заслуживает легенды о командире «Ожела»,
«высадившемся по состоянию здоровья».
Тут стоит заметить, что суд над Клочковским был поверхностным и полным процессуальных нарушений.
Судейскую коллегию больше всего интересовал вопрос, не был ли Клочковский советским агентом. Советская разведка якобы могла его завербовать при упомянутом эпизоде с проституткой в Голландии. Почему-то судьям не пришло в голову, что Голландия тогда находилась под пристальным наблюдением Абвера, который вполне мог завербовать польского офицера, пойманного на компрометирующем его поступке.
Клочковскому не припомнили его пронацистских воззрений, зато к делу подшили доносы на его просоветские симпатии. Наконец, в ходе суда его обвинили в намеренном уходе в Таллин (поближе к советской границе), не замечая, что такое решение выводило ценную единицу военно-морского флота из боевых действий против Германии.
После суда Клочковский плавал на американских торговых судах в атлантических конвоях. А после войны поселился в США, где работал на судоверфях. В частности, его опыт в подводном деле пригодился ему при работе в Портсмуте (штат Нью-Гэмпшир) на судоверфи, строившей подводные лодки для военно-морского флота США. В то время его периодически проверяли спецслужбы США. И, маловероятно, что (найди они хоть какие-то улики сотрудничества Клочковского с СССР) они позволили бы ему остаться на работе, требующей полной секретности и лояльности.
Предатель Клочковский умер в США в 1962 году.
Его дело стало самым большим позором для польского флота за время Второй мировой войны.
Неудивительно, что в то время, когда «Ожел» был возведен в ранг символа национального героизма, позорная история ее командира скрывалась.
Об этом свидетельствует художественный фильм ПЛ «Ожел», снятый в Польше в 1958 году. Там личность первого командира доблестной подводной лодки изображена (вопреки фактам) очень симпатично.
(При подготовке текста были использованы материалы военно-полевых судов бывших Польских Вооруженных Сил, любезно предоставленные Институтом им. Генерала Сикорского в Лондоне, а также документы из личных архивов капитанов Эугениуша Плавского, Бориса Карницкого и Болеслава Романовского, любезно предоставленные членами их семей).
Михаил Арушев
Опубликовано: Мировое обозрение Источник
Читайте нас: