Не мыши – саботажники, а те, кто горючее танкистам не доставил
Как известно, наступающим красноармейцам предстояло прорываться, прежде всего, через румынские позиции. В том, что боеспособность румынских частей намного ниже, чем немецких, не сомневались ни советские, ни немецкие военачальники.
Георгий Константинович Жуков писал в своих «Воспоминаниях и размышлениях»: «Нам было ясно, что основные удары нужно наносить по флангам сталинградской группировки, прикрывавшимся королевскими румынскими войсками… Войска сателлитов по сравнению с немецкими были хуже вооружены, менее опытны, недостаточно боеспособны даже в обороне».
Немцы тоже понимали, насколько с их стороны рискованно доверять оборону флангов сражающихся в Сталинграде войск «королевским» войскам. На помощь румынам должен был, в случае советского наступления, прийти танковый корпус, которым командовал генерал-лейтенант Фердинанд Гейм.
В состав корпуса входили немецкие 14-я и 22-я танковые дивизии, 1-я румынская танковая дивизия «Великая Румыния». Чешские, к тому времени совершенно устаревшие танки, в сочетании с уровнем подготовки личного состава и его боевым духом, не позволяли считать «Великую Румынию» грозной силой. 14-я танковая дивизия, повоевавшая в Сталинграде, понесла тяжелые потери, серьезно подорвавшие ее боеспособность.
Оставалась 22-я танковая дивизия, удар которой мог серьезно осложнить контрнаступление Красной Армии под Сталинградом. Но с ней приключилась презабавная история. Английский историк Энтони Бивор так ее описал в своей книге «Сталинград»: «22-я танковая дивизия как резервное формирование не обеспечивалась горючим и простояла без движения так долго, что мыши соорудили себе норы внутри боевых машин. Зверьки перегрызли всю электропроводку, и танки, естественно, не могли быть немедленно отправлены в бой».
Мощный танковый удар, который мог бы, если не сорвать, то серьезно затормозить начавшееся 19 ноября советское контрнаступление, так и не получился. Румынская оборона быстро рушилась. Конечно же, «мышиная история» в этом сыграла отнюдь не самую важную роль, но была она забавным «довеском» к происходящему.
Как только не шутили по этому поводу историки, как только не называли противотанковых грызунов – и «хвостатыми агентами Сталина», и «вредителями, и «мышами – саботажниками». Между тем, справедливо было бы вредителями и саботажниками считать не мышей, а немецких снабженцев. Военную технику надо либо систематически использовать, либо на консервацию ставить. Но 22-ю танковую дивизию настолько не обеспечили горючим, что произошла эта история. Внесли свою лепту немецкие интенданты в успех советского контрнаступления.
Знаменитый немецкий летчик Ганс Рудель так описывал свои чувства при виде крушения румынской обороны: «Массы людей в коричневой форме – это русские? Нет, румыны! Некоторые из них даже бросают винтовки, чтобы бежать быстрее. Какое позорное зрелище! Мы готовимся к самому худшему. Мы пролетаем над колонной бегущих к северу, потом над артиллерийскими позициями. Пушки брошены, но не выведены из строя. Рядом лежат снаряды. Мы пролетаем еще какое-то расстояние и видим советские войска. Они обнаруживают, что румынские позиции перед ними никто не защищает. Мы сбрасываем бомбы, стреляем из пушек и пулеметов – но что толку, если никто не оказывает сопротивления на земле... На обратном пути мы вновь видим бегущих румын. Им повезло, что у меня кончились боеприпасы и нечем остановить их трусливый бег».
Интересно, что подумал бы Рудель, если бы знал тогда о случившемся с 22-й танковой дивизией? Кого бы ему тогда побомбить захотелось? Может быть, своих интендантов?
Дамские шубки, муфты, каракулевые манто вместо зимней формы
Другим, не менее ярким «достижением» немецких снабженцев стала эпопея с зимним обмундированием. Вот как ее полковник Вильгельм Адам описывал, адъютант Паулюса: «16 ноября выпал первый снег. Ледяной ветер свистел в степи, проникая сквозь наши легкие шинели. Фуражки и сапоги тоже плохо защищали от холода. Собственно говоря, пора было извлечь уроки из печального опыта зимы 1941/42 года. Но и в середине ноября 6-я армия не имела соответствующего зимнего обмундирования. Паулюс его затребовал еще тогда, когда понял, что операции в городе не могут быть закончены до наступления холодов. Генерал-квартирмейстер сухопутных сил разделял мнение командующего нашей армией.
Гитлер, напротив, считал, что и для Восточного фронта хватит обычного зимнего обмундирования (абсолютно, как было уже очевидно, непригодного для русских морозов. – М.К.), поскольку национал-социалистские благотворительные организации уже приступили к массовому сбору зимних вещей для солдат Восточного фронта и в этом приняли участие все немцы. Действительно, население было готово пожертвовать всяческую одежду, способную защитить от холода и ледяного ветра. В Германии такими вещами были заполнены огромные ящики.
Однако когда нас под Сталинградом внезапно настигли холода, на фронт не поступило почти ничего из собранных вещей, и в тыловых складах их было немного. Обер-квартирмейстер армий пытался ускорить доставку обмундирования, но старания его почти ни к чему не привели: транспорта не хватало, а пространства, которые надо преодолеть, были огромны.
Из Миллерово, главной базы снабжения 6-й армии, поступило сообщение, что, когда открыли первые вагоны, заполненные зимними вещами, обнаружилась странная картина. Наряду с шерстяными и вязаными вещами в вагонах нашли сотни дамских шубок, муфты, каракулевые манто и другие меховые изделия, в том числе дорогие вещи, которые, однако, на фронте не имели никакой ценности. Видимо, никто не просматривал и не отбирал одежду, которая была сдана населением, ее просто направили дальше. Пусть, мол, армия думает, что с этим делать...
Виновные отсиживались в тылу, в тепле, за 2000 километров от Сталинграда. Дивизионные интенданты получили приказ раздавать немногие пригодные зимние вещи только сражающимся частям. Но ими можно было снабдить лишь примерно одного из пяти солдат, находившихся в окопах и землянках северного участка фронта без печей, без топлива, в глубине заснеженной степи, где бушевал обжигающий кожу, ледяной норд-ост».
Решающую роль тут, безусловно, лично Гитлер сыграл. Уж после Московской битвы и первой зимовки вермахта в России мог бы понять роль теплого обмундирования для солдата, в этой стране воюющего. Нет, не понял, к счастью.
Понятно, что возражать фюреру было бы затруднительно. Но, по крайней мере, разобраться с одеждой, собранной у немецкого населения, не тащить на восток муфты и манто можно было, отдав предпочтение теплым курткам или штанам?
Вот и верь после этого разговорам о немецком якобы повсеместном порядке. Надо ли удивляться тому, что в последние месяцы Сталинградской битвы немецкие солдаты огородные пугала сильно напоминали? Иван Ильич Людников, в Сталинграде командовавший 138-й стрелковой дивизией, в воспоминаниях описал пленного немца: «Весь вид… мог служить убедительной иллюстрацией к тезису «Гитлер капут». На ногах у гитлеровца — что-то напоминающее огромные валенки на деревянных подошвах. Из-за голенищ вылезают пучки соломы. На голове поверх грязного ситцевого платка — дырявый шерстяной подшлемник. Поверх мундира — женская кацавейка (с советской женщины снял или немка кацавейку в рамках «зимней помощи» пожертвовала? — М. К.), а из-под нее торчит лошадиное копыто. Придерживая левой рукой «драгоценную» ношу, пленный козырял каждому советскому солдату и звучно выкрикивал: «Гитлер капут!».
Мог бы пленный и о тех, кто о его обмундировании «позаботился» что-нибудь «душевное» сказать.
Но самих себя немецкие снабженцы превзошли при подборке грузов, отправляемых на самолетах в окруженную 6-ю армию. Иоахим Видер, офицер разведотдела 8-го армейского корпуса 6-й армии вспоминал: «Особенно огорчены и возмущены мы бывали каждый раз, когда нам приходилось констатировать, что бесценный для нас воздушный тоннаж используется нецелесообразно, чтобы не сказать вредительски. Мы не в состоянии были найти разумное объяснение тому, что самолеты подчас доставляли нам грузы, без которых мы вполне могли обойтись, а то и совершенно бесполезные вещи. Так, иногда на нашем аэродроме вместо жизненно необходимых хлеба и муки из самолетов выгружали десятки тысяч комплектов старых газет, солдатские памятки, изданные управлением военной пропаганды, кровельный толь, карамель, пряности, подворотнички, мотки колючей проволоки и множество других предметов, которые были нам совершенно ни к чему. Позднее штаб армии откомандировал из «котла» одного из своих офицеров с поручением предотвратить эти организационные неполадки и проследить за правильным использованием выделенной для нашего снабжения транспортной авиации. Но к тому времени воздушное снабжение ухудшилось настолько, что никакие благие намерения и организационные меры уже не могли помочь делу. Роковую роль сыграло и то обстоятельство, что положение в интендантских службах окруженной армии вначале вынуждало нас ввозить печеный хлеб вместо более компактной муки и концентратов. К сожалению, мы не смогли иным путем организовать продовольственное снабжение вплоть до того момента, пока нам не удалось наконец пустить в ход полевые хлебопекарни».
Могли ли немецкие снабженцы додуматься не подворотнички и колючую проволоку отправлять окруженным в Сталинграде? Могли ли интенданты 6-й армии заблаговременно позаботиться о нормальной работе полевых хлебопекарен? Или это было для них совершенно непосильной задачей?
Вильгельм Адам тоже мог оценить «ценность» многих грузов, доставляемых по «воздушному мосту» 6-й армии: «Прибыл самолет связи. Понадобилось четыре солдата, чтобы втащить огромные ящики в мой блиндаж. Ящики заняли так много места, что я едва мог повернуться. Обер-фельдфебель Кюппер открыл их топором. Они были доверху наполнены хорватскими военными медалями… За ужином я рассказал о выпавшем на долю армии подарке. Мой рассказ вызвал не только общий смех, но и возмущение тем, что драгоценное место в самолете было использовано не для продовольствия.
— Я могу привести в связи с этим примеры, от которых волосы становятся дыбом, — заявил обер-квартирмейстер фон Куновски. — Последними самолетами доставлена дюжина ящиков с презервативами, 5 тонн конфет, 4 тонны майорана и перца, 200 тысяч брошюр отдела пропаганды вермахта. Хотел бы я, чтобы ответственные за это бюрократы провели дней восемь в «котле». Тогда они больше не повторяли бы такого идиотства».
Додумался кто-то окруженным в Сталинграде даже презервативы отправлять, видимо, полагая, что солдатам Паулюса зимой 1942-43 годов они особенно нужны, хлеб заменят.
Здесь полно драгоценностей, давно ушедших в прошлое
А 6-я армия в котле умирала от голода. Вот как это в мемуарах описал майор Гельмут Вельц, командир саперного батальона: «Соседнее помещение – бывший школьный класс – занимают страдающие от истощения на почве голода. Здесь врачам приходится встречаться с такими неизвестными им явлениями, как всевозможные отеки и температура тела ниже тридцати четырех градусов. Умерших от голода каждый час выносят и кладут в снег. Еды истощенным могут дать очень мало, большей частью кипяток и немного конины, да и то один раз в день. Приходится объезжать все расположенные поблизости части и продовольственные склады, чтобы раздобыть чего-нибудь съестного. Иногда не удается достать ничего. О хлебе тут почти забыли. Его едва хватает для тех, кто в окопах и охранении, им положено по 800 калорий в день – голодный паек, на котором можно протянуть только несколько недель».
И тому же майору Вельцу довелось увидеть, как на таком фоне жилось интендантам и «штабникам». После гибели батальона он с несколькими уцелевшими солдатами прибыл в штаб 6-й армии за новым назначением. Жизнь там заметно отличалась от существования на позициях: «Яркая лампа тонет в облаках сигаретного дыма. Тепло, можно даже сказать, жарко. За столом – два интенданта, дымят, как фабричные трубы, перед ними – рюмки шнапса. Одна из шести деревянных коек занята, на ней растянулся спящий солдат. – Да, можете располагаться. Сегодня комната освобождается, через полчаса отбываем.
Не найдется ли у них по сигарете и для нас?
– Ясное дело, господин майор, вот вам сотня! - И интендант сует мне в руку большую красную пачку. Австрийские, «Спорт». Лихорадочно открываю пачку. Получает каждый… Мы уселись, наслаждаемся куревом, глубоко затягиваемся. Вот уже неделя прошла, как мы выкурили последнюю сигарету. Войска израсходовали свои последние запасы. Чтобы покурить вдоволь, надо было поехать в высший штаб. Тут сотня – за здорово живешь! Видно, здесь экономить не приходится… Здесь полно драгоценностей, давно ушедших в прошлое. Из двух полуоткрытых мешков поблескивают банки с мясными и овощными консервами. Из третьего вылезают пачки бельгийского шоколада по 50 и 100 граммов, голландские плитки в синей обертке и круглые коробочки с надписью «Шокакола». Еще два мешка набиты сигаретами: «Аттика», «Нил», английские марки, самые лучшие сорта. Рядом лежат мучные лепешки, сложенные в точности по инструкции – прямо по-прусски выстроены столбиками в ряд, которым можно было бы накормить досыта добрую сотню человек. А в самом дальнем углу целая батарея бутылок, светлых и темных, пузатых и плоских, и все полны коньяком, бенедиктином, яичным ликером – на любой вкус. Этот продовольственный склад, напоминающий гастрономический магазин, говорит сам за себя».
Не обижали себя немецкие интенданты, что тут скажешь. Конечно, не их феноменальные просчеты и склонность себя не обижать предопределили исход грандиозной битвы под Сталинградом. Но некую толику в ускорение гибели 6-й армии и они внесли. Прояви немецкие снабженцы больше профессионализма и склонности к самообеспечению, армия Паулюса могла чуть-чуть подольше в окружении продержаться…
Максим Кустов
