(За успешное выполнение заданий командования при освобождении города Гомель дивизии присвоено почетное наименование «Гомельская»).
Описание условий службы в ней, сделанное Дмитрием Петровичем Ваулиным, вторым летчиком Пе-8 (сайт « Я помню»), в годы войны многим показались бы сказкой или ненаучной фантастикой. Вот что происходило после возвращения экипажей с боевого задания: «Идем в столовую. Аккордеон играет. Пиво бывало. Сдвигаем столы экипажем и офицеры, и сержанты. У больших командиров была «барокамера» - отдельный кабинет. Достаем спирт, а положенную водку в бутылках даем очередному. Сегодня одному, в следующий раз другому. А сами спирт пьем. Потому что водку можно брать с собой к девушкам на танцы. Кроме того, на полет, если он длится более шести часов, нам по линии продовольственной службы, кроме обычного бортпайка, давали 100-граммовую плитку шоколада. У каждого в загашнике всегда был шоколад и водка. У меня был такой кругленький чемоданчик, там всегда было пара бутылок водки и несколько плиток шоколада. Я ребятам говорю: «Если кому нужно, бери сегодня шоколад, водку, но завтра, чтобы восстановить». Как в армию пришел, стали давать табачное довольствие - все курят, и я тоже закурил. Летному составу на день давали пачку папирос, или «Казбек», или «Северная Пальмира». Техсоставу давали на день пачку «Беломорканала». В месяц 30 пачек».
У Твардовского Василий Теркин мечтал о гулянке в сельсовете после возвращения с войны:
И, явившись на вечерку,
Хоть не гордый человек,
Я б не стал курить махорку,
А достал бы я «Казбек».
С водкой, шоколадом и пачкой престижного, как сейчас сказали бы, «Казбека летчикам не стыдно было на танцы идти: «В клубе танцы были, там паркетный пол, раздвигали стулья. Девушки приезжали со всей округи, жены летчиков приезжали. Я помню у капитана Олейникова, который погиб с майором Алферовым, жена была балерина. Я с ней часто танцевал. У Валентина Акуратова жена тоже была балериной в Большом театре».
Жены – балерины у офицеров дивизии редкостью не были. Ваулин вспоминал, как капитан Ермаков, который позже погиб над Данцигом, говорил командиру дивизии: «У Васьки Лола танцует сегодня в Большом, поехали лучше в Большой ...».
Но необязательно было ездить в московские театры, «культурная программа» в дивизии была переполнена самыми «звездными» в то время фамилиями: «Обычно до обеда мы всегда ждали задание. Там уже доложат, летим мы сегодня или не летим, дать отбой или нет. Дают сегодня, допустим, отбой. У нас был очень хороший клуб - как известно, на фронт артисты выезжали. Капитан Едкин, начальник клуба, обходил наши помещения и говорил:
- Товарищи, кого вы желаете послушать или посмотреть в очередную среду, или в воскресенье, или субботу?
И начинается:
- Давай джаз Утесова!
- Давай Эдди Рознера.
- Сколько раз они у нас уже были? Давайте мы послушаем классику.
- На фиг нам классика!
У нас был джаз. У нас были хоры Пятницкого и Профсоюзов. Большие хоры. К нам приезжал Большой театр. Помню, Мария Петровна Максакова. Она вышла на сцену и говорит:
- Товарищи, я буду петь все, что знаю, и все, что вы закажете. Я буду петь до тех пор, пока не охрипну.
И она пела, много пела. Еще был у нас Лемешев. Вышел маленький, плюгавенький, рыженький мужичишка. По блокнотику две песенки или две арии спел, на этом дело закончилось. Честное слово, он оставил у нас неважное впечатление. Сравнить Марию Петровну Максакову и Лемешева, как говорят в Одессе, две больших разницы. Танцоры были. Ансамбли всевозможные. Приезжал к нам Михалков».
Объяснение такому творческому «звездопаду» на дивизию самое простое: «Их же премировали, награждали орденами за поездки на фронт, а «фронт был в Монино, в Кратово… Их там накормят, везут в летную столовую, напоят, кто захочет».
Столь же специфическим было и медицинское обслуживание: «У нас был свой небольшой госпиталь в дивизии и свой небольшой санаторий. Он находился на станции Ильинка, на бывших дачах Троцкого и Рыкова. Обе эти дачи были в одном дворе. Одна дача каменная, а другая деревянная. Обе - двухэтажные. В каменном домике был госпиталь, в деревянном - санаторий. Я сначала провалялся в госпитале, потом попал в санаторий».
Свой госпиталь, не переполненный из-за потока раненных, где пациенту обеспечен максимум внимания и заботы врачей, затем санаторий…
Конечно, свои неожиданные преимущества могли обнаружиться в разных частях, даже в службе в отдельной штрафной роте (В штрафной роте хорошо кормят и водка неразбавленная, 17 октября 2019).
Но чтобы так роскошно, другого слова не подберешь, содержали летчиков? Вот как это Дмитрий Ваулин объяснял: «Мы летали по приказу Ставки Верховного командования… Нас берегли… Самолетов у нас было очень мало. Выпускали их на 22-м заводе в Казани. Казанский завод за сутки выпускал двенадцать-тринадцать самолетов «Пе-2» и только один «Пе-8» за месяц… Поэтому у нас была только одна дивизия в нашей дальней авиации, вернее, в авиации дальнего действия на Пе-8». Вот и создавали для летчиков единственной дивизии, вооруженной драгоценными, штучными Пе-8 особые условия.
А выдержать напряжение боевого вылета на Пе-8 было очень непросто: «Потихонечку набираешь высоту до семи-восьми тысяч метров, а там минус пятьдесят, значит, и в самолете примерно столько же, и еще с «фонаря» поддувает на левую руку. Поэтому надевали краги (чуть не до плеча) и кислородную маску. Кислород поступал постоянно и за время полета вырастала здоровая ледяная «борода»… Некоторые делали электрические стельки - 6 часов при минус 50, естественно, ноги мерзнут. Поэтому делали электрические стельки, а они загорались. Для того чтобы справить нужду, стояло ведро. Все что в нем было - замерзало. Уставали за вылет сильно. Тяжело, конечно, 7-8 часов при температуре минус 40 или минус 50 управлять самолетом. И нервное, и физическое напряжение».
И, конечно же, никакое особое положение не спасало летчиков 45-й авиационной дивизии дальнего действия от боевых потерь. Уже на втором боевом вылете Дмитрия Ваулина Пе-8, на котором он летел, был подбит. Спастись удалось не всем членам экипажа… Однажды при вылете на Орел сбили три Пе-8 – «тридцати трех человек нет в общежитии, тридцати трех человек нет в столовой - за одну ночь…».
Максим Кустов
