Оценки личности Аракчеева постепенно меняются в сторону объективности. Статья о нем в Большой российской энциклопедии выдержана в достаточно благожелательном тоне. Однако общественный облик того или иного человека формируют не биографические справки, и представляется не только исторически необходимым, но и актуальным понять фигуру Алексея Аракчеева – крупнейшего российского государственного деятеля, имеющего перед Отечеством больше реальных заслуг, чем многие его современники, удостоившиеся вполне лестных слов от историков.
«Он был рыцарем – и убит из-за угла…»
Это не об Аракчееве, а о Павле I, и сказано поэтом Владиславом Ходасевичем, человеком отнюдь не тоталитарного склада ума и души. Но говоря об Аракчееве, нельзя вначале не сказать о Павле. Ходасевич написал о нем выразительно и точно: «Когда русское общество говорит, что смерть Павла была расплатой за его притеснения, оно забывает, что он теснил тех сильных и многоправных, кто должен был быть стеснен и обуздан ради бесправных и слабых. Он любил справедливость – мы к нему несправедливы. Отрывочные и темные слухи принимались на веру без всякой проверки, большинство рассказов исходило из уст людей, стремившихся или вполне оправдать убийство императора, или хотя бы с ним примириться. Он осужден своими убийцами. Осуждая его, они оправдывали себя. Историческая наука XIX столетия согласилась с судом убийц».
“ Из всех министров минувшей эпохи Аракчеев был одним из самых трудолюбивых, дельных, честных и полезных ”
А это Ключевский: «Император Павел I был первый противодворянский царь. Чувство порядка, дисциплины и равенства было руководящим побуждением его деятельности, борьба с сословными привилегиями – его главной задачей».
Эти оценки применимы и к верному сподвижнику Павла графу Аракчееву. Как и Павел, он оболган и при жизни, и за гробом. Оба были деятельны в интересах державы, и паразитическая аристократия того времени им этого не простила. Зато Лев Толстой считал: «…характер, особенно политический, Павла I был благородный, рыцарский». Генерал Алексей Ермолов заявлял: «У покойного императора были великие черты, исторический характер его еще не определен у нас». Можно привести не менее поразительные оценки Павла такими фигурами как Иван Муравьев-Апостол, декабристы Никита Муравьев, Владимир Штейнгель… Пушкин назвал Павла «врагом коварства и невежд» и собирался написать историю его царствования. Аракчееву молодой Пушкин в уже «александровском»1820 году посвятил эпиграмму:
Всей России притеснитель,
Губернаторов мучитель и Совета (Государственного. – С. Б.) он учитель,
А царю (Александру I. – С. Б.) он друг и брат,
Полон злобы, полон мести, без ума, без чувств, без чести,
Кто ж он – преданный без лести… Грошевый солдат.
Но мало кто знает, что зрелый Пушкин на следующий день после смерти графа написал в письме жене: «Об этом во всей России жалею я один. Не удалось мне с ним видеться и наговориться».
Автор интересной и чуть ли не единственной серьезной монографии об Аракчееве профессор юридического факультета МГУ Владимир Томсинов заметил: «Не был граф Аракчеев ни лучше, ни хуже, чем высечено в энциклопедиях. Был он просто-напросто другим». Так и есть.
Не все энциклопедии врут
В начале ХХ века товариществом крупнейшего русского книгоиздателя Ивана Сытина издавалась Военная энциклопедия, где из обширной статьи об Аракчееве можно узнать много неожиданного, например: «Главное влияние на развитие его характера и тех начал, которыми впоследствии он резко выделялся сперва из среды сослуживцев, а потом из среды современников, оказала мать, Елизавета Андреевна, урожденная Витлицкая. Развив в ребенке глубокую к себе привязанность, она неустанно заботилась о том, чтобы он был набожен, умел обращаться в постоянной деятельности, был педантично аккуратен и бережлив, умел повиноваться и усвоил себе привычку толково предъявлять требования к людям. Все эти требования хорошо и прочно были усвоены Аракчеевым».
Далее цитаты также будут развернутыми, а иначе потеряют в убедительности. «Деятельность Аракчеева при цесаревиче (будущем императоре Павле. – С. Б.), заслужившая ему от современников и историков ряд нелестных отзывов, в роде «гатчинского капрала» и т. п., прежде всего выразилась в посредничестве с главной артиллерийской канцелярией. Сохранились различные сказания о том, какими средствами достигал Аракчеев благоустройства вверенной ему команды, каким зверствам и неистовствам предавался «гатчинский капрал»: учил солдат по 12 часов кряду, вырывал у солдат усы, бил их нещадно… Принимая во внимание, что обо всем этом свидетельствуют такие «современники», которые могли передавать лишь слышанное от других, надлежит с особенным вниманием отнестись к документам. По «Книге приказаний при пароле с 5 июля по 15 ноября 1796 г.», хранящейся в Стрельнинской дворцовой библиотеке, можно установить, что на все 135 сохранившихся записей на долю взысканий приходится всего 38, из коих 8 замечаний, 22 выговора, 3 вычета из жалованья, 2 ареста, 1 исключение во флот и 2 разжалования, случаев «прогнания сквозь строй» не было ни одного. Приказы самого Аракчеева содержат, например, ходатайство о разжаловании фельдфебеля в рядовые за жестокое наказание им подчиненного».
И далее: «Некоторые историки напрасно полагают, что Аракчеев «ничему не учился, кроме русского языка и математики». Учреждая впоследствии офицерские библиотеки, Аракчеев вполне определенно высказал свой взгляд на самообразование: «Чтение полезных книг в свободное время есть, без сомнения, одно из благороднейших и приятнейших упражнений каждого офицера. Оно заменяет общество, образует ум и сердце и способствует офицеру приготовлять себя наилучшим образом на пользу службы монарху и Отечеству». И «приготовляя себя», он 30 лет собирал библиотеку, сохранившийся каталог которой показывает, что число названий в этой библиотеке доходило до 2300, а число томов превышало 11 тысяч. Очевидно, историки (конкретно Николай Шильдер. – С. Б.) впадают в глубокую ошибку, утверждая, что Аракчеев не был из числа людей, которые чтением расширяют свои познания».
Но мог ли Аракчеев нравиться всем? Военная энциклопедия Сытина сообщает: «Конечно, совместная работа с Аракчеевым породила множество недовольных, в глазах и на устах которых он стал и «проклятым змеем», и «вреднейшим человеком», и «извергом и злодеем, губящим Россию». Более же справедливые современники признавали, что он, «занимаясь делами с железной настойчивостью», всемерно стремился «поставить деловое и опытное на место знатного пусточванства». Даже ярый ненавистник Филипп Вигель не называет его «призраком министра», а наоборот, подчеркивает, что в то время, когда «бессильная геронтократия дремала у государственного кормила, за всех бодрствовал один всем ненавистный Аракчеев».
Сказано было в сытинской статье и так: «Редко кто в нашей истории имел более врагов, навлек на себя столько ненависти и перешел в память потомства с таким количеством злостных, оскорбительных эпитетов. Из них сочинен был целый акростих: «Аггелов семя, Рыцарь бесов, Адское племя, Ключ всех оков, Чувств не имея, Ешь ты людей, Ехидны злее, Варвар, злодей». И хотя давно уже сказано было князем Петром Вяземским благородное слово: «Считаю, что Аракчеева должно всецело исследовать и без пристрастия судить, а не то что прямо начать с четвертования его», но и до сих пор не исследуют, а четвертуют. Историческое четвертование Аракчеева продолжалось, находя себе почву в духе времени, в потребности найти козла отпущения за все темное прошлое русской жизни».
Аракчеев и армия
Долгие годы Павел был отодвинут матерью-императрицей от реального влияния на государственные дела и его активность ограничивалась имением Гатчина, полученным в дар от Екатерины. О павловской Гатчине сказано достаточно гадостей – она стала для многих костью в горле. С Гатчиной связано и сближение великого князя Павла с молодым Аракчеевым. Толкового 23-летнего артиллериста (он был на 15 лет младше Павла) рекомендовал цесаревичу в 1792 году генерал Мелиссино в качестве начальника артиллерийской команды гатчинских войск Павла.
В статье об Аракчееве в Русском биографическом словаре 1900 года дана оценка общего положения дел при воцарении Павла на престоле: «Последние годы царствования Екатерины омрачились беспорядками в армии и упадком дисциплины. Во внутренней ее жизни таилось множество уклонений от правильного течения дел. В издержках на содержание войск не было надлежащей отчетности, не имелось верного счета наличному числу людей под ружьем, тысячи солдат, в особенности знавших ремесло, прямо с поступления на службу определялись по поместьям своих начальников, полки не имели однообразного устройства. С подобным состоянием армии не мог примириться император Павел, привыкший уже к строгой школе своих гатчинцев, с энергией и без проволочек он принялся беспощадно наводить порядок».
А далее – уже прямо об Аракчееве: «Неумолимо строгим, но беспристрастным стоял он на страже точного выполнения указаний государя. Много полезного успел достигнуть Аракчеев своим усердием. При нем были введены во всей армии уставы и различные положения, выработанные гатчинской школой, восстановлены и ограждены от нарушений дисциплина и порядок в войсках, установлен строгий надзор за правильным ведением хозяйства в частях войск и главным образом за довольствием и опрятным содержанием нижних чинов. «Чистыя казармы – здоровыя казармы» – было его любимою приговоркою».
Перевод войск в казармы был новшеством – до этого войска располагались постоем у обывателей. Суворов новым казарменным положением войск был недоволен, но правы-то были Павел и Аракчеев – постой поддержанию порядка не способствовал. Конечно, здесь не все было гладко и последовательно. Гатчинская система, с одной стороны, оздоровляла дисциплину, с другой – вредила здоровью солдат. Павел отказался от потемкинской солдатской формы, названной им мужицкой («Генерал, снявший шляпу ради жизни солдата»), в пользу узкого мундира и узких панталон, кос и пудры вместо короткой стрижки, а также неудобных башмаков вместо сапог. У солдат начинали гнить ноги и заводиться вши в пудре. Суворов откликнулся на нововведения четверостишием:
Пудра не порох,
Букли не пушки,
Коса не тесак,
Я не немец, а природный русак.
И был отставлен. Увы, отношения Павла и Суворова были сложными, но Павел даже Аракчеева, бывало, подвергал опале. И не забудем, что это Павел удостоил фельдмаршала Суворова званием генералиссимуса.
Граф Карл Толль в мемуарах утверждал, что служба офицеров по квартирмейстерской части под начальством Аракчеева была «преисполнена отчаяния», что тот проявлял «фантастическое тиранство», являясь по два и по три раза в день среди офицеров и осыпая их самой отборной бранью. Но в сытинской энциклопедии дана картина прямо противоположная: «Если сопоставить эти (негативные. – С. Б.) указания с данными «Истории русского генерального штаба», составленной Николаем Глиноецким, то нельзя не обратить внимания на следующее: Глиноецкий ставит в заслугу Аракчееву, что его заботами к концу 1797 года удвоен был состав членов свиты его высочества по квартирмейстерской части и усовершенствованы проводившиеся в то время съемки в Литве и Финляндии». В той же «Истории…» разоблачается ложь о том, что Аракчеев якобы стал причиной самоубийства некоего подполковника Лена, на самом деле просто умершего.
Негодяи распространяли об Аракчееве самые невероятные слухи, аккуратно заносимые в мемуары теми, кому настырный граф не раз прищемлял хвост. И слухи были отменные – вплоть до того, что однажды Аракчеев якобы укусил у одного гренадера нос, что вообще с нижними чинами он поступал совершенно по-собачьи, как разъяренный бульдог.
Но есть подлинные указания военного министра Аракчеева о том, как надо готовить рекрутов в запасных депо (нечто вроде современных учебных рот), им же и учрежденных: «Не изнурять людей и отнюдь за ученье не наказывать, ибо ошибки в учениях зависят больше от понятия, которое не у всякого человека равно, следовательно, чтобы довести рекрута до желаемого совершенства, надобно употреблять время и старание, дабы не побоями, а благоразумным растолкованием и ласковостью дойти до того».
Чиновник Григорий Александров, служивший в различных ведомствах, писал о графе: «Из всех министров минувшей эпохи граф Аракчеев был одним из самых трудолюбивых, дельных, честных и полезных». В бытность Аракчеева военным министром в 1808–1810 годах он и провел окончательно ту выдающуюся реформу русской артиллерии, которая так оправдала себя в Русско-шведскую войну 1808–1809 годов, в борьбе кутузовской Молдавской армии с турками и в сражениях с армией Наполеона. Роль графа Аракчеева, как, к слову, и Павла, в организационном, тактическом и техническом совершенствовании артиллерийского дела в России да и вообще армии огромна. При них стал впервые издаваться «Артиллерийский журнал».
Из Русско-шведской войны 1808–1809 года напомню еще один эпизод. Для обеспечения быстрого и решительного успеха Александр предложил план зимнего похода по льду Ботнического залива к Стокгольму. Главнокомандующие Буксгевден, Кнорринг и большинство генералов сочли идею невозможной. Александр направил в Финляндию Аракчеева для организации дела, и тогда князь Багратион один из всех заявил Аракчееву: «Прикажите – пойдем». Аракчеев приказал, и Багратион во главе одной из трех колонн двинулся из Або в Швецию через Аландские острова. Острова были заняты в шесть дней, а авангардный отряд под командой будущего героя Отечественной войны 1812 года Кульнева вышел в окрестности Стокгольма.
С того момента, как к Стокгольму уже выходили на галерах петровские усачи, прошло сто лет, но в Швеции тот давний рейд не забыли и к началу XIX века. В Швеции началась паника, и смелая операция Багратиона сыграла свою роль в скором победном окончании войны.
Военные поселения, вотчина Грузино и «правила о свадьбах»
Новый царь Александра I приблизил к себе Аракчеева не сразу, однако прочно, в какие-то моменты чуть ли не отдавая под его руку всю Россию. И особенно много возведено напраслины на Аракчеева как на александровского администратора – гражданского и военного. Представляют его при этом невеждой и самодуром. Но вот Комитет министров по записке министра финансов Дмитрия Гурьева решает обложить бессарабскую соль акцизом в 40 копеек, и Аракчеев пишет: «Не нужно ли прежде спросить у Инзова (генерал-губернатора Бессарабии. – С. Б.) по местному тамошнему положению дел», и Александр накладывает резолюцию: «Весьма справедливо». Относительно снабжения Кавказского корпуса двойным боезапасом Аракчеев заявляет: «Я не могу об оном сделать заключение, ибо мне неизвестно требование генерала Ермолова (главнокомандующего на Кавказе. – С. Б.)».
В 1818 году Александр поручил Николаю Мордвинову и Аракчееву подготовить проект уничтожения крепостного права в России. Основой проекта Аракчеева стала идея о приобретении помещичьих крестьян и дворовых в казну с уступкой двух десятин (более двух гектаров) на каждую ревизскую душу. Расплачиваться с помещиками предполагалось или наличными, или специально выпущенными государственными бумагами. Помещики так или иначе начинали закладывать имения для добычи денег, и мысль Аракчеева была вполне реализуема. Однако все закончилось бумагами проектов.
Зато царь, прочтя статью французского генерала Сервана «О пограничных силах государства», увлекся военными поселениями. Замысел был в снижении расходов на содержание войск, и с 1816 года система военных поселений стала быстро расширяться. На отведенной территории местные крестьяне в возрасте от 18 до 45 лет объявлялись военными поселенцами, хозяевами. Из них комплектовались поселенные батальоны и полки. Остальные годные к службе крестьяне становились помощниками хозяев и образовывали резервные поселенные части. Каждый хозяин должен был кормить своим трудом трех солдат на постое в поселенных округах. Дисциплина была военная, наказания тоже, а жизнь несладкой.
Историю военных поселений прочно связывают с именем Аракчеева, и он действительно до 1826 года был главным начальником отдельного корпуса военных поселений, насчитывавшего сорок полков, но...
Устроить поселения советовал царю тот же граф Мордвинов – фигура крупная и мощная, Аракчеев изначально был против. По свидетельству декабриста графа Сергея Трубецкого, он предлагал вместо военных поселений сократить срок службы нижним чинам с 25 до 8 лет. Так что Алексей Андреевич лишь выполнял порученное.
Лично Аракчеев внес в общую идею Александра только положительные детали: общественные хлебные магазины (склады), учреждение школ для кантонистов – детей военных поселян (такую окончил художник Илья Репин), фонды помощи офицерам и поселянам, бесплатное пользование медикаментами, льготы крестьянам, вошедшим в состав поселений, и даже издание собственной газеты. К 1826 году, когда Аракчеев сдал управление корпусом, образованный им специальный фонд военных поселений составил 32 миллиона рублей.
Череда волнений в военных поселениях, исключая знаменитое Чугуевское восстание 1819 года, пришлась уже на послеаракчеевское время, однако все эксцессы в военных поселениях повесили облыжно на графа Алексея Андреевича.
Да, Аракчеев был натурой сложной, но, инспектируя войска, он интересовался не тем, чем его будут потчевать, а тем, например, как содержатся солдатские лазареты. Павел еще в бытность великим князем был убежден: «Человек – первое сокровище государства, а труд его – богатство. Сбережение государства – сбережение людей, сбережение людей – сбережение государства». Гатчину император всемерно благоустраивал, обеспечивая достаток крестьян, их медицинское обслуживание сетью фельдшерских пунктов, устраивая бесплатные учебные заведения для детей всех сословий.
Аракчеев мыслил сходно, устраивая бытие в своем новгородском имении Грузино. Грузинская сторона жизни Аракчеева еще ждет честного исследователя, напомним лишь факт, приводимый Томсиновым: начиная с 1804 года крестьянские дети Грузинской вотчины получали прививки от оспы. За первые десять лет оспа была привита 1387 младенцам.
В 1805-м Аракчеев разработал и провел в жизнь «Правила о свадьбах» из 24 статей. В основе своей это был не только беспрецедентный, но и весьма мудрый акт, причем шесть статей в нем были посвящены пьянству. Так, на свадьбах было запрещено пить вино и устанавливались ответственные за нарушение запрета. Зато в тех же «Правилах…» рекомендовалось «стараться свадьбы соглашать так, дабы богатые невесты выходили замуж в бедные семейства, а женихи богатых семейств брали бы дочерей из бедных семейств». При этом невестам из хороших, но бедных семейств граф обязывался помогать из собственных средств для «построения шубы или какого платья».
Много пишут о мелочной регламентации жизни грузинских крестьян, но тягостны они были прежде всего для лентяев, разгильдяев и нерях. Очень уж многие на Руси не только в верхах, но и в низах не любили и не любят строгий, педантичный подход к бытию, к четкой его организации.
Даже сегодня устремления и дела Аракчеева оцениваются превратно. Тот же профессор Томсинов, много потрудившийся для воссоздания подлинного, достойного уважения облика Алексея Андреевича, тем не менее не удержался от рассуждений относительно того, что «граф, кажется, совсем не верил в способность людей делать добро самостоятельно, единственно из душевного влечения ко всему доброму. Ему, по-видимому, никогда не приходило в голову, что принуждать людей делать добро, значит, причинять им зло».
Как это характерно для российской интеллигенции. Пусть лучше мягкотелость, попускающая злу, чем жесткость и строгость, искореняющие его даже вопреки ленивому и нерадивому большинству в общих интересах.
Самой краткой эпиграммой на Аракчеева стала «Бес, лести предан», зло пародирующая гербовый девиз графа «Без лести предан». Но Аракчеев имел право на такой девиз, всю жизнь будучи предан не личности царей, а их обязанностям перед Россией. Он действительно был без лести предан державному делу.
