8 лауреатов Нобелевской премии по химии: открытия, изменившие мир

Ещё в детстве у Марии проявилась неугасимая тяга к познанию — подпитываемая, в первую очередь, поддержкой отца, считавшего образование главным достоянием. Однако в Польше доступ высшего образования для девушек был закрыт. Отказавшись мириться с этим барьером, она отправилась в Париж — туда, где Сорбонна принимала студентов независимо от пола. Там она в сжатые сроки освоила сразу два сложнейших направления — физику и математику, демонстрируя исключительную концентрацию и выдержку.

Знакомство с Пьером Кюри стало поворотным моментом: их общий интерес к веществам и их скрытым свойствам быстро перерос в совместный научный поиск. Ключевым импульсом послужило наблюдение Беккереля — загадочное свечение ураносодержащих минералов, не требовавшее внешнего источника энергии. Этот феномен, казавшийся магией, заставил Марию задаться простым, но революционным вопросом: откуда берётся энергия, исходящая изнутри материи?

Их лабораторией стал не стерильный кабинет под сводами престижного института, а сырой, едва отапливаемый сарай на окраине Парижа. В нём супруги Кюри день за днём обрабатывали тонны урановой руды — вручную, в примитивных условиях, без защитных средств. Из гигантских объёмов сырья они вытягивали микроскопические фракции новых веществ, словно выцеживая свет из тьмы. Годы упорного труда, дефицит ресурсов, постоянное сомнение со стороны научного истеблишмента — всё это усугублялось тем, что общество того времени не воспринимало женщину как полноценного исследователя. Тем не менее, её решимость не только не ослабевала — она становилась орудием преодоления.

Результатом стала не просто серия экспериментов, а рождение новой области знания. Именно Мария ввела термин «радиоактивность», чтобы описать самопроизвольное излучение атомов. Вместе с Пьером она доказала, что это не побочный эффект, а фундаментальное свойство определённых элементов. В ходе этой работы они выделили два ранее неизвестных химических вещества — один назван в честь её родины, Польши (полоний), другой — за яркое, почти мистическое свечение (радий).

Её достижения были беспрецедентными: в 1903 году она стала первой женщиной, удостоенной Нобелевской премии — в физике, совместно с Пьером Кюри и Анри Беккерелем, за раскрытие природы радиоактивного излучения. А спустя восемь лет, в 1911, уже после трагической гибели мужа, получила вторую — на этот раз по химии, за выделение чистых образцов радия и полония и анализ их поведения в реакциях. Она остаётся единственным человеком в истории, получившим Нобелевские премии в двух разных естественнонаучных дисциплинах.

Открытия Кюри легли в основу целых направлений: атомной физики, онкологической лучевой терапии, методов диагностики на основе рентгеновского излучения. Но её вклад вышел далеко за рамки теории. Когда разразилась Первая мировая война, Мария, не дожидаясь официальных решений, организовала сеть передвижных диагностических станций. Используя собственные сбережения и привлечённые пожертвования, она оснастила автомобили рентгеновскими установками, лично обучила десятки медсестёр и врачей работе с оборудованием и сама выезжала на передовую. Эти машины, прозванные «маленькими Кюри», позволяли оперативно находить пули и осколки в теле раненых, что кардинально повысило эффективность хирургических вмешательств. За годы конфликта такие пункты оказали помощь более чем 100 000 солдатам, спасая не только жизни, но и функции конечностей.

Принципиально важно, что Мария отказалась патентовать и метод выделения радия, и технологию его применения. По её убеждению, знание, способное облегчить человеческие страдания, не должно принадлежать одному человеку или компании. Эта позиция ускорила развитие медицины: уже в 1920-х годах радиевая терапия стала стандартом борьбы с опухолями, а рентген — повседневным инструментом в клиниках по всему миру.

После её ухода наука увековечила имя Марии не только в памяти, но и в символах: 96-й элемент периодической системы получил название кюрий, а единица активности радионуклидов — кюри — стала международным стандартом. Во Франции её именем названы научный центр, улицы, станция метро — но, пожалуй, самое живое наследие — это миллионы людей, которым благодаря её открытиям, упорству и бескорыстию удалось не просто выжить, а жить полноценно.

Лайнус был ребёнком, влюблённым в загадки природы. В девять лет сам построил маленькую химическую лабораторию дома, где вместо профессиональных пробирок использовал бутылочки из-под аптечных эликсиров. Он рано понял, если хочешь узнать, почему мир устроен так, а не иначе — ищи ответы сам. В 24 года, по окончании Калифорнийского технологического института, получил степень бакалавра математической физики и доктора химии.

Случайная встреча с курсом по кристаллографии, книга с рисунками молекул так захватила его, что он бросил мечты стать инженером и ушёл в науку.

Лайнус Полинг — это человек, который первым расшифровал суть химической связи, показал, как два атома соединяются и становятся молекулой. До Полинга химики знали только «рецепты» веществ — смесь одного с другим даёт третье. Лайнус разобрался, что именно происходит внутри смеси, и как атомы договариваются между собой. Он открыл химические связи, которые словно клей, связывают всё вокруг. Полинг первым объяснил и математически описал химическую связь. Он показал, что свойства веществ зависят от структуры, а саму структуру можно предсказать. Именно благодаря его работам стало понятно, как устроены белки, ДНК, почему железо прочное, а вода жидкая. Он объединил химию, физику и математику и положил начало новым направлениям науки: биохимия, молекулярная, структурная, квантовая химия, радиохимия.

В 1954 году Лайнус Полинг стал лауреатом Нобелевской премии по химии— за открытия природы химической связи и структуры сложных молекул

В 1962 году он был удостоен Премии мира— за борьбу против ядерных испытаний, миссию по миру и стал единственным учёным с двумя личными, не совместными, Нобелями.

Эпоха Полинга была временем, когда наука делилась на старых признанных мастеров и молодых дерзких. Полинг изобрёл собственные методы анализа, не похожие на традиционные. Его не принимали, не признавали, ему открыто противоречили, иногда просто игнорировали его публикации. Он отвечал не агрессией, а популяризацией своих идей. Много писал для простых людей, вёл публичные лекции, объяснял с юмором и простыми примерами. Научное упрямство и талант делать сложное понятным привели к большому признанию.

Именно с Лайнуса Полинга началась эпоха дизайна лекарств и материалов, возникла биохимия и понимание основы наследственности. Без его подхода не было бы современных синтетических тканей, многих препаратов, вычислительных методов по анализу молекул и понимания, как мелкие детали формируют весь организм. Он объяснил, почему человек уникален на уровне молекул, а архитектура ДНК именно такая, какая есть.

Ввел понятие электроотрицательности— свойства, благодаря которому химики могут предсказывать, насколько сильно тот или иной атом притягивает к себе электроны.

Исследовал структуру гемоглобина, установил, что гемоглобин крови меняет структуру при серповидноклеточной анемии, создал искусственную плазму крови.

Полинг был одним из первых, кто начал публично говорить о вреде курения, когда это считалось престижным.

В зрелом возрасте активно продвигал идеи о пользе витамина С, иногда даже вызывая споры в научных кругах

Его книги по химии для новичков расходились миллионными тиражами и до сих пор читаются студентами и любителями науки по всему миру

Лайнус Полинг — одна из немногих фигур, чей труд не только навсегда изменил химию, но и сделал науку понятной для всех. Он доказал: если не бояться задавать вопросы и идти наперекор привычным схемам, можно перевернуть саму суть того, как мы смотрим на мир вокруг.

Кроме Нобелевских премий, Лайнус Полинг был удостоен всех возможных наград в области химии, биологии и медицины. В его честь в США основан Институт имени Лайнуса Полинга.

Вырос в большой семье в Новой Зеландии и всегда выделялся любознательностью и практичностью. Мог починить все, что сломалось, и ещё в школе собирал простейшие радиоприёмники и катушки Теслы. Успех на местном конкурсе юных изобретателей открыл ему дверь в Европу — в английский университет, где он, уже не просто любознательный парень, а серьёзный исследователь, начал искать ответы на вопросы, которые большинство считало неприступными.

Резерфорда с юности волновала тайна: как устроен атом? Когда появилось первое сообщение о самопроизвольном свечении урана, сделанное Беккерелем, Резерфорд сразу понял: это не просто странность — это инструмент. С его помощью можно заглянуть внутрь того, что считалось неделимым.

Он первым разделил невидимые лучи, исходящие от радиоактивных образцов, на две чётко различимые категории. Одни — тяжёлые, легко задерживаемые даже бумагой, с положительным зарядом — он назвал альфа-лучами. Другие — проникающие сквозь металл, с отрицательным зарядом — бета-лучи. Это была не просто классификация: за ней стояло понимание — атом не единое целое, он распадается, и делает это по строгому, предсказуемому графику. Так в науку вошло понятие времени полураспада, как измеримой величины.

А потом был эксперимент, который перевернул представления о мире. Он направлял поток альфа-частиц на тончайшую золотую плёнку — толщиной в несколько сотен атомов. Большинство частиц проходило насквозь, но кое-какие резко отскакивали назад, как будто натыкались на что-то чрезвычайно плотное. Из этого он сделал вывод, что атом — это почти пустое пространство, в центре которого сидит крошечное, но невероятно тяжёлое ядро. Всё остальное — электроны, вращающиеся вокруг него, как планеты вокруг Солнца.

В 1908 году его назвали лауреатом Нобелевской премии — но не по физике, а по химии за изучение превращений элементов и законов радиоактивного распада, а также за выделение и характеристику двух типов излучения. Он смеялся, что занимался физикой всю жизнь, а теперь, за одну ночь, стал химиком.

В его лаборатории почти не было заводского оборудования. Электроскопы — из стеклянных банок и фольги. Счётчики — из старых телефонных мембран и часовых пружин. Коллеги часто говорили, что он придумал то, чего не может быть. Но Резерфорд не спорил. Он просто запускал опыт снова и снова, пока не пришел к результату.

Его работы стали основой для ядерных реакторов, для диагностики и лечения рака, для ускорителей, детекторов, для всей современной физики частиц.

Сам он шутил, что наука делится на две части: «Физика — и всё остальное, что похоже на сортировку почтовых марок». Это звучало дерзко, все понимали, что он говорил о ценности механизма, а не просто о коллекции фактов.

Именно в его кабинете впервые прозвучало слово «протон», как название частицы ядра. А идею о нейтральном компоненте — более тяжёлом и скрытном — он высказал в разговоре с Чедвиком за чашкой чая. Через несколько лет Чедвик её нашёл.

Пётр Капица, работавший с Резерфордом в Кавендишской лаборатории, прозвал его «Крокодилом». Не ради насмешки — а в знак уважения: крокодил не сворачивает, не оглядывается, идёт прямо вперёд, и когда решает — действует мгновенно. Это было сказано о его научной интуиции и решительности.

Среди тех, кто учился у него, — десятки крупнейших учёных XX века. В их числе — Нильс Бор, создатель квантовой модели атома.

Резерфорд не верил в сложные установки ради сложности. Его подход в простоте. Простота, ясность, повторяемость — вот что он ценил выше всего в экспериментах.

Его труды отмечены многими почестями. В 1914-м он получил титул сэра. А в 1931-м стал пэром — бароном Резерфордом Нельсонским. Для герба он сам выбрал символы: киви, птицу родной Новой Зеландии, и плавную кривую экспоненциального спада — ту самую, что описывает, как со временем исчезает радиация.

В его честь назвали химический элемент №104 — резерфордий. Его именем обозначены кратеры и на Луне, и на Марсе.

Когда он ушёл из жизни, его проводили в Вестминстерское аббатство — туда, где покоятся Ньютон, Дарвин, Фарадей.

Росла в семье археологов и биологов, с детства любила рассматривать минералы, разбирать на детали всё, что попадалось под руку. Отец заметил её страсть — вместо сказок на ночь читал из учебника по кристаллам. В школе Дороти самостоятельно провела первый эксперимент: вырастила кристаллы меди из старой медной монеты. Учителя заметили её упорство и советовали идти в кристаллографию.

Дороти была одержима вопросом: «Как выглядит молекула лекарства?». Она мечтала не просто знать формулу, а увидеть структуру молекулы, где каждый атом в своём месте. Разгадать тайну строения витаминов и гормонов, чтобы понять, почему они так важны для здоровья, стало её настоящей целью.

В 1964 году Дороти Ходжкин присуждена Нобелевская премия за развитие рентгеноструктурного анализа и определение структуры крупных биомолекул — витамина B12 и инсулина. Она стала третьей женщиной, удостоенной этой награды в области химии.

В 1940-1960 гг. узнать структуру биомолекулы было почти невозможно: это тысячи атомов, миллионы вариантов расположения. Всё приходилось вычислять вручную, без компьютеров, в тетрадях, исписанных цифрами и формулами. Дороти первой получила портрет жизненно важных веществ с помощью рентгеновских лучей, расшифровала архитектуру витамина B12 (важнейший для обмена веществ) и инсулина (ключевой гормон для диабетиков). По сути, она первая показала миру молекулы, которые устроены сложнее любого механизма, и где от каждой детали зависит работа всего организма.

Работа требовала колоссального терпения. Иногда годами нужно было проверять расчёты. Если где-то в 10-й цифре закралась ошибка, всё приходилось начинать заново. В условиях нехватки техники, поддержки и внимания к женским коллективам, Дороти не сдавалась. Год за годом она шла к цели, создала женскую лабораторию, где все поддерживали друг друга.

Каждая новая таблетка сегодня — это результат учёта структуры молекулы, а значит, заслуга Дороти Ходжкин. Производство инсулина — ключ к спасению миллионов диабетиков.

В её честь названо несколько лабораторий — Hodgkins Laboratory — в Оксфорде и Кембридже, здания в университетах (Йорк, Бристоль, Кил).

Дороти Ходжкин — единственная женщина Великобритании, удостоенная ордена «За заслуги» после Марии Кюри.

Почётный член Королевского общества, обладатель золотой медали Ломоносова и многих международных наград.

После её смерти открыт астероид (5422) Dorothéehodgkin — в честь её вклада в науку.

Внесла вклад в расшифровку структуры пенициллина, определила его трёхмерную структуру, что позволило производить антибиотики промышленными масштабами.

Преподавала химическую кристаллографию женщинам из стран с ограниченными правами на образование — считала это личной миссией.

В 1965 году организовала международный обмен студентками, чтобы научить женщин читать рентгенограммы.

Дороти Ходжкин показала, что самые сложные задачи решаются не только умом, но и терпением, готовностью работать долго и настойчиво. Благодаря её работам медицина и наука изменились — структурная химия открыла новое будущее для лечения людей.

Либби родился и вырос на ферме в Колорадо. В детстве его восхищали геологические загадки: как узнать, насколько стар тот или иной камень? Позже эта страсть превратилась в большой научный вопрос.

Работая уже зрелым исследователем, Либби задумался: ведь все на Земле содержит углерод, а этот элемент существует в двух формах — одна стабильная, вторая радиоактивная (углерод-14), который со временем исчезает. Значит, по оставшемуся количеству такого «невидимого радиоактивного песка» можно вычислить, как давно дерево срубили, когда умер мамонт или была создана древняя ткань. Его мечтой стало создать точные «часы» для археологов, чтоб каждый скелет или кусочек бурой бумаги сам рассказывал биографию. И ему то удалось.

В 1960 году Уиллард Франк Либби стал лауреатом Нобелевской премии по химии за изобретение метода радиоуглеродного датирования.

Либби доказал и экспериментально подтвердил: ткань, дерево, кость — всё, что росло и жило, несёт в себе невидимый «хронометр» из атомов радиоактивного углерода (C-14). После смерти живого организма радиоактивный углерод начинает разлагаться с предсказуемой скоростью. Измерив его остаток, можно узнать, сколько тысяч лет назад был жив этот материал — будь то египетская мумия или кусок засохшего плода.

В 40-х годах точных и стабильных измерительных приборов для таких малых доз радиации почти не существовало. Требовалось различать следы, которые могли бы затеряться на фоне ошибок аппаратуры. На Либби смотрели как на чудака. Он годами дорабатывал методики, выдумывал ловушки для фоновых шумов, создавал новые счетчики и не уступал в дискуссиях. Для проверки метода Либби пошёл на особый шаг. Он попросил проверить датировку древесины с затонувших судов известной вековой давности — результат совпал практически идеально, и скептики прекратили споры.

Открытие превратило археологию из искусства догадок в точную науку: теперь не надо было полагаться только на аналоги и предания, время стало измеряться с научной точностью. Благодаря Либби выяснен возраст египетских пирамид, древних городов, ледяных мамонтов — человечество получило возможность читать историю по «молекулярным часам».

Изначально Либби использовал собственноручно собранные детекторы, спаянные из оставшихся после военных лет лабораторных частей.

Радиоуглеродный анализ сейчас применяют даже для проверки подлинности старинных вин, знаменитых полотен и брошенных в воду старых бутылок!

Либби первым предложил использовать тритий (ещё один редкий изотоп водорода) для датировки воды и определения её возраста.

За свою жизнь удостоился нескольких национальных медалей и премий (в том числе премии Альберта Эйнштейна), почётного членства в академиях наук разных стран.

Именем Либби названы лаборатории, астрономические объекты и даже подвид бактерий, найденных в проблемных водоёмах.

Уиллард Франк Либби научил науку разговаривать со временем, превратил историю природы из загадки в расшифровку, сделал археологию и геологию инструментами точных знаний. Его поиск точности, упорство и изобретательность в деталях сделали реальным то, что десятилетиями казалось невозможным.

Будущий повелитель абсолютного холода вырос в семье учёного, с малых лет увлекался не только химией, но и мастерил приборы собственными руками. Уже в университете Уильям прослыл человеком, который любит трудные задачи и всегда ищет не самый короткий путь, а тот, где можно докопаться до сути.

Джиок предположил, если охладить вещество почти до невозможного значения, близкого к абсолютному нулю (−273,15°C), то откроются совершенно новые законы природы. Ему хотелось узнать, как ведут себя молекулы тогда, когда перестают шуметь и суетиться. Он мечтал найти грань между хаосом и идеальным порядком, между тепловым беспорядком и дисциплиной атомов.

За подтверждение третьего закона термодинамики и за эксперименты, позволившие получить вещества при температурах, близких к абсолютному нулю Уильям Фрэнсис Джиок стал обладателем Нобелевской премии по химии в 1949 году.

Джиок первым сумел заморозить материалы почти до самой крайней точки, чтобы посмотреть, как они устроены в таком «идеальном» состоянии. Он доказал: чем холоднее вещество, тем ближе оно к полному порядку — исчезает хаос, энтропия замораживается, а поведение атомов становится предсказуемым почти до идеала. Это открытие не только подтвердило существующую гипотезу физиков (третий закон термодинамики), но и открыло миру удивительные эффекты. Например, сверхпроводимость, когда электрический ток идёт по проводу без единой потери.

Добраться до температур всего в четверть градуса выше абсолютного нуля — это задача сложнее, чем запустить спутник в космос. Лабораторное оборудование Джиока трещало, ломалось и порой само превращалось в кусок льда. Он заново разрабатывал насосы и изоляторы, продумывал даже материал для прокладок, чтобы не дать теплу пробраться к веществу. Эксперименты длились неделями, а стоило допустить малейшую оплошность и приходилось начинать заново.

Джиок открыл вход в целый новый мир веществ. Из его экспериментов появились сверхточные приборы, компьютеры с быстрыми процессорами, технологии квантовой физики и сверхпроводников. Его работы стали основой новых направлений в материаловедении и электронике. Путь к признанию занял почти 20 лет, и итоговый эксперимент Джиока был настоящим рекордом по «глубине холода».

Многие элементы лабораторного оборудования его команда изобретала с нуля — например, уникальные вакуумные насосы, которые потом взяли на вооружение и физики, и инженеры по всему миру.

За свою жизнь Джиок получил не только Нобелевскую, но и медали Национальной академии наук и Эллиотта Крессона.

В его честь названо несколько лабораторий при исследовательских институтах в США и Японии.

Его ученики впоследствии сами стали знаменитыми учёными в области низких температур и физики материалов.

Джиок показал всему миру: если упорно идти туда, где никто не был, рано или поздно сможешь буквально изменить законы игры для всей науки. Сегодня благодаря его работам мы пользуемся не только более быстрыми компьютерами, но и эффективной медицинской техникой, новыми материалами и технологиями, которые меняют облик XXI века.

Юри родился в Индиане, в семье фермеров и школьных учителей. В детстве собрал свой первый химический эксперимент из банок, сахара и соды. Считал, что даже за простейшими веществами прячутся неизведанные тайны. Уже к середине учёбы в университете мечтал совершать «открытия века».

Во времена Гарольда Клейтона Юри считали, что водород — это самый простой и однозначный элемент: один протон, один электрон, универсальный строитель Вселенной. Юри заинтересовался: всё ли так просто? Не бывает ли у водорода двойника — второго, хоть и редкого, атома? Его идея показалась безумной даже коллегам.

Однако, ему удалось найти другой вид самого незаметного элемента из всей таблицы Менделеева. В 1934 году Гарольд Клейтон Юри стал лауреатом Нобелевской премии по химии за открытие тяжёлого изотопа водорода — дейтерия.

Юри допустил: если тщательно исследовать воду, можно найти молекулы чуть тяжелее обычных — это и будет «тяжёлая вода» с дейтерием. Дейтерий — это водород c дополнительным нейтроном. Второй тип водорода изменил всю физику и энергетику: вода с дейтерием важна для ядерной энергетики и реакторов, она нужна для понимания строения звёзд и новых материалов.

Найти дейтерий в воде — это всё равно что искать одну-единственную каплю в бассейне. Тогда не было ни надёжных приборов, ни методик. Юри упорно перегонял тонны водорода, экспериментировал с дистилляцией воды, изобретал новые физические «ловушки» для редких молекул. Он первым стал массово использовать при анализе изотопов инфракрасные и спектральные методы, казавшиеся почти мистикой для специалистов прошлых лет. В действительности, вода оказалась не такой однородной, как предполагали даже самые скрупулёзные химики.

Именно Гарольд Клейтон Юри дал человечеству тяжёлую воду, без которой невозможны ни ядерные реакторы, ни экспериментальная физика элементарных частиц, ни исследование процессов внутри звёзд. Открытие послужило причиной для новых технологий не только в науке, но и в промышленности и энергетике. В 1960-х его методы использовали, чтобы проанализировать состав грунта с поверхности Луны, доставленного «Аполлоном». Юри одним из первых получил доступ к этим образцам и работал с NASA.

В 1930-е годы был одним из первых американцев, чьё имя чаще всего упоминалось в газетах как номинант на Нобелевскую премию за «загадочный водород-2».

Большую часть жизни совмещал работу химика и преподавателя, редко пропускал лекции, сам писал учебники для начинающих и стажёров.

После Второй мировой увлёкся космохимией: искал происхождение элементов в метеоритах, участвовал в первых анализах пород Луны из миссии «Аполлон».

Был одним из главных научных консультантов для первого изотопного анализа воды на Марсе.

Помимо Нобелевской премии, удостоен медали Пристли и престижной премии Академии наук США.

В его честь названы лаборатории, астероид Urey и лунная аномалия (Ureys Anomaly), связанная с исследованием изотопов.

Гарольд Юри доказал: даже самые простые вещи могут скрывать альтернативные стороны, если искать тщательно и не сдаваться после первого провала. Он открыл новую эру в изучении вещества, показал, как деталь способна изменить картину мира, и доказал, что химикам тоже есть место в покорении космоса.

В детстве Марио часами рассматривал кристаллы сахара под детским микроскопом и не уставал задавать вопросы родителям. В Мексике, где он вырос, стать химиком — большая редкость. Но Молина был убеждён, что химия может рассказать о мире больше, чем любая другая наука.

За свою карьеру он всё больше задумывался: куда попадают газы, которые выпускает человечество? Эта мысль его не отпускала. В 1970-х, работая в лаборатории Калифорнийского университета с Шервудом Роулендом, он впервые услышал о нарастающих выбросах фреонов — невидимых газов, которые были в каждом холодильнике, баллончике с дезодорантом, кондиционере. Удивительно, никто не думал, что безобидные газы могут быть опасны для всей планеты. Молина захотел разобраться сам.

В 1995 году Марио Молина совместно с Роулендом и Крутценом получили Нобелевскую премию по химии за открытие процессов, приводящих к разрушению озонового слоя Земли и стал единственным мексиканцем, удостоенным Нобелевской премии по химии.

Молина рассчитал и доказал, что фреоны, оказавшись в атмосфере, под действием солнечного света разваливаются на агрессивные атомы хлора. Один такой атом разрушает тысячи молекул озона. А ведь это — наш невидимый щит, спасающий от смертельно опасного ультрафиолета. Казалось бы, концентрация фреонов ничтожна, но именно их невидимая работа создает гигантскую озоновую дыру.

Первую статью Молины коллеги встретили скептически. «Страшилки», «политика», «нагнетание» — так отзывались на его прогнозы даже ученые. Гиганты бизнеса сопротивлялись: никто не хотел терять многомиллиардный рынок фреонов. Для экспериментов и расчетов уходили месяцы, и всё равно приходилось убеждать, доказывать, публиковать на самых принципиальных конференциях. Молина не сдавался. Он объединял десятки исследовательских команд, собирал отчёты со всего мира, выступал перед правительствами, объясняя, что экология — это математика и химия, а не эмоции.

Работа Молины привела к подлинной мировой революции. В 1987 году был принят Монреальский протокол — первый всемирный договор по охране окружающей среды. Фреоны постепенно запретили по всей планете, а озоновая дыра начала уменьшаться. Учёные спустя 30 лет признали: если бы не вычисления и настойчивость Молины, у человечества были бы огромные проблемы с раком кожи, урожаем и даже климатом.

После получения Нобеля Молина много лет работал советником правительств США и Мексики, объясняя важность проблем воздуха так, чтобы было понятно даже не химику.

Имеет Президентскую медаль свободы от Барака Обамы за защиту интересов будущих поколений.

Был страстным популяризатором науки: выступал перед школьниками, выступал в ООН, снялся в научном фильме о химии воздуха.

В его честь названы исследовательские центры по атмосфере в Северной и Южной Америке, а Международный союз теоретической и прикладной химии учредил медаль Молины для молодых учёных-экологов.

Марио Молина показал: чтобы спасти планету, нужны не только большие идеи, но и упорство, честность и готовность достучаться до самых разных людей. Его исследования превратили химию в главный инструмент защиты и будущего для всех жителей Земли.