Запад, как зеркало обеспокоенной русской души
В последнее время всё большей популярностью у общественности пользуется жанр "ответы на вопросы". Он и раньше был востребован, но сейчас популярность его растёт как на дрожжах.
Куда не глянь, везде кто-нибудь на вопросы отвечает, от ведущих политиков, до никем не знаемых "специалистов" по настоящему, прошлому и будущему, которые "точно знают", что нами управляет "тайное мировое (возможно даже галактическое) правительство", но вообще-то это "большой секрет", так как об этом "запрещено говорить", но орут на каждом углу.
Очевидно, в свете актуальных международных событий чаще всего встречаются два вопроса "почему эти люди (украинцы, европейцы, американцы, кто угодно) позволили с собой такое сделать"? и "разве можно их после этого вернуть в нормальную жизнь"?
Современное государство (любое, но чем современнее, тем сильнее) является крайне травмирующим человека фактором. Если вы проведёте эксперимент и позволите нескольким относительно большим группам людей самоорганизоваться в условиях доступности основных ресурсов, но отсутствия регулярной государственности, то через некоторое время обнаружите, что возникло общество поздней военной демократии, переходящей в раннефеодальную государственность.
Присутствует вождь (князь, конунг, дукс) с дружиной, выполняющий минимальные административные, судебные, военные и дипломатические функции. Общество содержит этот "административный аппарат" за счёт умеренной добровольной дани. Добровольность гарантируется наличием опасности от соседних вождей с дружинами, а умеренность тем, что, если брать неумеренно, общество призовёт соседнего вождя. В схватке же двух дружин победит та, на стороне которой будет дополнительный фактор в виде народного ополчения, менее профессионального, но более многочисленного.
В остальном человек сам себе хозяин: может собраться и уйти за тридевять земель, может попытаться поменять род занятий и стать из земледельца купцом, воином, ремесленником, охотником – кем получится, если получится. Такое первобытное "государство" или недогосударство практически не вмешивается в личную жизнь человека и во взаимоотношения в обществе. Даже суд происходит на основании обычного права – общественной неписанной традиции. Первые варварские "правды" (писанные своды того же обычного права, умеренно обогащённые княжеским регулированием) появляются через пару столетий после организации раннефеодальных государств.
Подчеркну, если взять относительно крупную группу современных людей и поселить их в условия при которых государственная власть отсутствует, то они не построят ни современную демократию, ни абсолютную монархию, ни тоталитарную деспотию. Их самоорганизация замрёт на уровне перехода военной демократии в раннефеодальное государство, в котором первоначальное убогое администрирование осуществляется ровно на той территории, которую может объехать за год или за сезон сбора дани (в зависимости от конкретных местных обстоятельств) король или князь с дружиной. Попытки опередить будущее и создать нечто иное возможны (особенно в обществе постцивилизации, знакомом с "прогрессивными" способами государственной организации, вроде буржуазной демократии или конституционной монархии), но такие эксперименты будут недолговечны (максимальна длительность – срок жизни харизматического лидера) и каждый из них закончится катастрофой.
90-е, когда "братки" ("короли" уголовного мира с "дружинами" из "крутых парней") быстро заместили резко ослабевшее государство практически во всех сферах – пример самоорганизации общества, который пока ещё помнят многие. Точно, как во время Гражданской войны начала ХХ века, там, откуда вытеснялось государство (не важно "белое" или "красное") местное общество самоорганизовывалось в банду, а наиболее эффективные банды, пытавшиеся наладить на подконтрольной территории некий порядок (махновцы, тамбовцы) организовывались именно в институты военной демократии. Да и те же советы, пока они были "живым творчеством масс", а не придатком к партийной диктатуре являлись органами прямой демократии. И как на варварские народные собрания эпохи военной демократии, туда являлись принимать решение только представители сословий, создающих материальные ценности или охраняющих общество от внешней угрозы (солдаты – вождь и дружина, рабочие и крестьяне – остальное трудящееся население).
В первоначальном обществе иных сословий и не было, а создававшееся на обломках государства общество иные сословия не признавало, ибо не признавало ценность классического современного государства. Военной демократии и практически неотличимым от неё раннефеодальным структурам не нужна профессиональная бюрократия. Искусство в этом обществе – хобби, которым надо заниматься в свободное от выполнения основных обязанностей время. Обучение и воспитание происходит в семье или "трудовом коллективе" (дружина такой же "трудовой коллектив", как другие). Профессиональные учителя, художники, архитекторы не нужны.
Свобода человека в таком обществе определяется его универсальностью. Он может сам построить дом, вырастить урожай, а пока его хлеб растёт в поле кормиться и кормить семью охотой и собирательством. Он же, при необходимости, выступает воином. Более крупный коллектив накладывает больше ограничений (в нём выше роль общества) но даёт больше безопасности (больше общинников-воинов, а самые крупные содержат и профессиональную дружину). Но человек может уйти в глушь и жить там один, со своей семьёй или небольшим родовым коллективом, решая проблему безопасности труднодоступностью места своего обитания.
Итак, в любом обществе борются между собой два принципа: принцип индивидуальной свободы, базирующийся на вечной конкуренции между отдельными членами общества, и принцип общественного интереса, требующий от составляющих общество единиц определённой доли конформизма, тем большей, чем сложнее организовано общество. Эти два принципа борются не только в обществе, но в душе каждого отдельного его члена. Кто-то больше склонен ценить индивидуальную свободу, для кого-то важнее возможности развития и уровень безопасности, обеспечиваемый более сложно организованным обществом, но в каждом есть определённая доля альтернативного принципа. Если общественного становится "слишком много", то включается "принцип свободы", если слишком мало, то "принцип единства".
По мере развития цивилизации от человека требовалась всё более узкая специализация, он был просто не в состоянии, как его предки, стать универсальным специалистом во всех сферах. Знаний становилось больше, каждая специальность требовала всё большего времени на постижение её секретов. Специальности начали добиться: уже не просто воин, а лучник, копейщик, всадник; не просто крестьянин, а животновод, земледелец, огородник; не просто кузнец, а оружейник, или специалист по сельскохозяйственному инвентарю, или мастер по особо тонкой работе, из которых позднее выделились ювелиры. Раз начавшись это профессиональное дробление, предполагающее всё более узкую специализацию, только нарастает.
В конце концов, мы с вами стали людьми, полностью зависимыми от общества, в котором живём. Подавляющее большинство просто не может бросить всё и уйти в глушь (да и глуши становится всё меньше), а кто может, тот не способен обеспечить своей семье в глуши уровень жизни, а своим детям уровень развития, сопоставимый с уровнем, предоставляемым цивилизованным государством. Тем не менее, некоторые до сих пор стараются уйти подальше от общества и от государственного регулирования, поселиться где-нибудь в тайге, на крайнем севере, в джунглях Амазонки, где твой дом один на тысячи километров, нет никакой государственной власти и никаких документов и полная свобода, ограниченная только твоими личными возможностями.
По мере того, как общество самоочищается от выбравших свободу, оно становится всё более конформистским – в нём начинают доминировать люди с высоким уровнем внутреннего конформизма, зачастую просто отвергающие свободу как ценность. Параллельно растут возможности государственного контроля над личностью. Не исключено, что скоро государство будет знать не только ваш распорядок дня, но даже какие сны вы видите. Это повышает уровень безопасности в обществе, но снижает уровень личной свободы. Соответственно, вновь появляются недовольные, чей уровень внутреннего конформизма оказался недостаточным для актуального состояния общества. Но они уже не могут уйти.
Мы с вами слишком узко специализированы, чтобы большинство из нас могло надеяться просто выжить без общества и созданного им государства. Не только бюрократ, учитель или художник, но самый, что ни на есть рабочий не может ни построить самостоятельно дом (разве что шалаш), ни вырастить хлеб для себя и своей семьи, а чтобы успешно работать по специальности (производить некие детали или предметы) ему нужны станки, оборудование, помещения, электроэнергия и масса прочих вещей, которые он не может добыть самостоятельно.
Человек полностью зависит от общества, но общество больше не чувствует себя создателем государства и не видит возможности контроля над политиками. Какую бы совершенную систему демократии вы не предложили, людей слишком много и живя в обществе они, тем не менее, слишком атомизированы, слишком капсулированы в своих семьях и коллективах по интересам, их время слишком ограничено необходимостью поддержания уровня своей специализации, чтобы знать даже ближайших соседей, не говоря уже о никак не связанных с ними лично членах общества, которые выдвигаются на выборах на руководящие должности.
Интернет, моментальная связь, социальные сети, создают иллюзию активной общественной жизни и высокой осведомлённости. На самом деле, человек не в состоянии отличить в потоке информации зёрна от плевел. Потому и возникла необходимость получать готовые ответы на все, даже самые банальные, вопросы. Человек выбирает себе авторитета (одного или нескольких), которым просто верит на слово. К ним он и обращается за ответами на все насущные вопросы, как раньше обращались к священнику или авторитетному учителю.
Но он не знает кого он выбирает руководить государством, постоянно обманывается в своих ожиданиях и боится ошибиться в очередной раз. Демократия становится профанацией и людей становится всё труднее заманить на выборы. Если же появляется политик, заслуживший их доверие, люди готовы его выбирать не только пожизненно, но даже посмертно, и больше всего боятся ситуации, когда придётся вновь делать выбор между "котами в мешке" - людьми, ещё никак не подтвердившими свою компетентность, которых только предстоит испытать на политическую адекватность.
Снижение чувства сопричастности государству, идущее параллельно с повышением роли государства уже не только в общественной, но и в частной жизни, приводит к нарастанию в обществе немотивированного внешне раздражения. Уровень контроля, который может и должно осуществлять современное государство значительно превышает средний уровень конформизма в обществе. Но возможность уйти от государства закрыта узкой специализацией каждого отдельного человека. Теперь лишение человека государства (изгнание за его пределы или поражение в основных правах) служит наказанием хуже смертной казни, так как выбрасывает его на обочину жизни, без шанса вернуться.
Отсюда идеи "прямой демократии", объединяющие "людей с хорошими лицами", выходящими на самые разные майданы в самых разных странах. Неважно дерётесь ли вы с военными на Тяньаньмэнь в Пекине за либеральные реформы или штурмуете Капитолий в Вашингтоне из-за украденных Байденом выборов. Вы даже можете этого не знать, если вам не сказали, но выступая против государственного порядка вы интуитивно пытаетесь вернуться к допотопной, но единственно комфортной для внутреннего баланса человека форме общественной организации в виде военной демократии, незаметно переходящей в раннефеодальное государство. Структуры майданов, самостоятельно (в отличие от тех, что предусмотрены методичкой) создаваемые массами, как раз и формируются по принципу: вождь, дружина, народ. Вождь и дружина "защищают" от государства, а народ собирает им "дань" в виде добровольных взносов на "дело майдана". Победа майдана ослабляет государство и эти мелкие вождества пытаются не прост выжить, но стать главной формой организации общества, из-за чего постмайданное государство начинает с ними войну, которую далеко не всегда выигрывает.
Распад общественно-государственного единства, усталость общества (не всегда осознанная) от постоянно, с ускорением, растущего уровня государственного контроля, когнитивный диссонанс (также чаще всего неосознанный), преследующий большинство членов современного общества, которые сами себе не могут объяснить, чем они недовольны, но ощущают постоянный растущий дискомфорт, реальной причиной которого является отставание роста уровня личного и общественного конформизма, от уровня возможного и необходимого контроля государством частной жизни, является одним из главных факторов внутренней дестабилизации современного Запада. Системный кризис затрагивает все отношения в системе, не только экономические, но и общественные, в рамках человек-общество-государство.
Во многом именно неспособность западных обществ консолидироваться сделала западные государства беспомощными перед системным кризисом. Они (государства) не пользуются достаточным уровнем общественного доверия, чтобы вовремя предпринять жёсткие, но необходимые меры по выходу из кризиса за счёт управляемой трансформации системы, поэтому обречённо продолжают путь в тупик, под лозунгом "На наш век хватит, а после нас хоть потоп". Правда, в последнее время выяснилось, что западное благополучие улетучивается так быстро, что на век нынешнего поколения уже не хватит, собственно, не хватает уже.
Пример Запада дан нам не для того, чтобы злорадствовать. Человечество движется, хоть и с некоторыми национальными и региональными особенностями, но одним магистральным путём. Мы уже находимся с Западом на одном экономическом и военно-политическом уровне, но отстаём на 10-15 лет, украденных у нас перестройкой и 90-ми, в плане отношений общество-государство. Однако сокращение разрыва происходит быстро, через несколько лет он полностью исчезнет.
Пока у нас работает страховка в виде поколений переживших 90-е, получивших травму "свободы" и готовых беречь государство, чего бы это ни стоило, поскольку, как выясняется в "свободном" обществе военной демократии, базирующемся на универсализме и насилии, современным узкоспециализированным людям жить не дискомфортно, а невозможно. Но в активную жизнь уже вступило поколение "зуммеров", которым сейчас по 16-30 лет. Ещё лет десять и поколения, не знавшие ужаса слабости государства, будут определять жизнь общества. Если к тому времени мы не найдём способ примирить противоречие между нарастающей нехваткой общественного и личного конформизма и уровнем вынужденного государственного контроля, который к тому времени дополнительно гомерически вырастет, проблемы современного Запада могут показать детской игрой в песочнице. Он их пытается решить за наш счёт, а у нас такого бонуса не будет, как обычно всё надо будет делать самим.
Хочу подчеркнуть, что остановить рост уровня государственного контроля невозможно, он рос всё время развития цивилизации и непосредственно связан с этим развитием – чем выше уровень развития цивилизации, тем выше уровень государственного контроля. Искусственно повысить уровень конформизма в обществе тоже вряд ли возможно. Долго может казаться, что общество абсолютно конформно, но в один отнюдь не прекрасный момент оно либо взорвётся от пустяка, который сложно даже назвать причиной, либо в критический момент откажет государству в поддержке.
Думаю, что решение проблемы лежит в сфере восстановления взаимодействия общества и государства, в возрождении ощущения государства как классического римского res publica – дело общества. Нам необходимо найти формы управления, которые будут ощущаться обществом как дело не только всех, но и каждого, как личное дело. Общество не надо учить, ему не надо льстить, его не надо подавлять, с ним надо взаимодействовать. В конце концов, общество и государство дополняют друг друга, они суть звенья одной цепи – великий механизм бесконечного движения, определяемого единством и борьбой противоположностей. Противоположности обречены бороться, но ни одна не может победить, ибо победа одной означает гибель обеих.
При этом, поскольку государство – механизм организации общества, оно должно соответствовать актуальной структуре общества. Государство можно реформировать, в то время как общество развивается и деградирует естественным путём. При этом государство может развиваться только с развитием общества, но если общество допускает деградацию или исчезновение государства, то оно деградирует или исчезает вслед за ним.
Победу всегда приносят баланс и взаимодействие.
Ростислав Ищенко
