Голлизм как проявление французскости
Во Франции скандал года: суд признал мадам Ле Пен виновной в растрате 3 млн евро Европарламента и приговорил её к лишению свободы сроком на четыре года, из них два условно, а также, самое главное, лишил её права избираться в органы государственной власти сроком на пять лет. Обвинительный приговор, таким образом, не позволит Марин Ле Пен участвовать в очередных выборах президента Франции в 2027 году.
Она сравнила себя с Мартином Лютером Кингом, Навальным и Имамоглу, заявив о политическом преследовании, охоте на ведьм, устранении конкуренции и авторитаризме. Протеже Ле Пен и глава её партии Барделла сказал: «Казни подвергается французская демократия».
На защиту французской демократии встали Трамп, Орбан, Сальвини и даже «Нью-Йорк таймс» и один из лидеров французских левых Меланшон. Мировая пресса стыдливо пишет, что самого популярного политика Франции сняли с пробега. Всем очевидно, что возбуждённое ещё в 2016 году уголовное дело использовано в политических целях как судебная репрессия. Однако, несмотря на рассказы о чрезвычайной популярности Ле Пен, французская улица оказалась пассивной. В Париже на протест вышли жалкие десять тысяч человек. И это при том, что выступала сама Ле Пен и раздавали бесплатные сосиски.
Другое дело, что в интригах французского двора не так просто разобраться. Во-первых, Ле Пен, судя по всему, подготовила нового лидера своего «Национального объединения», который, например, возглавил партию на последних парламентских выборах. Всё выглядит так, что в 2027 году именно Барделла пойдёт на президентские выборы, а мадам Ле Пен станет кем-то вроде серого кардинала. Потому что хоть об этом прямо и не говорят, но в том самом феминизированном французском обществе женщинам-политикам — внезапно — не слишком доверяют. Во-вторых, Макрон и его команда, преодолевшие кризисы восстаний жёлтых жилетов, корсиканцев, каледонцев (и всей прочей жакерии), показали себя удачливыми и вертлявыми политиканами. А после ловкой комбинации с роспуском Национального собрания — знатными интриганами. Так что какие замыслы у власти в связи с приговором, сказать сложно. Может быть, это провокация. Согласно опросу «Фигаро», более половины французов считают, что отстранение Ле Пен пойдёт на пользу популярности «Национального объединения». А может быть, завтра по аналогичной схеме Макрон выключит и Барделлу, дезорганизовав таким образом правую оппозицию.
Тем не менее тенденция во всех западных странах налицо: в связи с обострением международной обстановки происходит сворачивание так называемых демократических свобод, суверенизация политики, устранение неугодных и т. п. Можно сказать, что хвалёные западные демократии при ползучей милитаризации скатываются в диктатуру и тиранию. Но на самом деле там всегда были настоящие полицейские государства, и все свободы и демократические институты работали определённым, правильно настроенным образом в интересах правящих слоёв (были дела Саркози, Жюппе, «анголагейт» и многие другие). Сейчас лишь добавилось немного прямого и грубого действия.
Нужно понимать, что репрессии в отношении лидера «Национального объединения» не стоит рассматривать как свидетельство того, что правящие слои Франции отвергают более национально-ориентированный курс, на котором настаивает мадам Ле Пен. Это разборки исполнителей. Когда-то отец Марин создал и возглавлял действительно принципиальную националистическую организацию, но она была маргинальной, не имела перспектив ни заручиться поддержкой правящих классов, ни обрести массовую популярность. Марин Ле Пен избавилась от отца и значительно переформатировала организацию, превратила в респектабельную политическую партию, но идеологически беспринципную. Ещё недавно «Национальное объединение» выступало за фрекзит, отказ от евро, а сейчас эти лозунги сняты и заменены на «трансформацию ЕС». «Национальное объединение» ждёт своего шанса порулить страной и конкурирует за это с Макроном, Меланшоном, Фором и другими политиками. А курс государства определяют люди, которые дают деньги партиям и коалициям.
Идейно же французская политика вращается вокруг двух противоположных парадигм: голлизма и атлантизма. Считается, что голлистские правления — сам генерал де Голль (1959–1969), Помпиду (1969–1974), Ширак (1995–2007), а атлантистские — Жискар д’Эстен (1974–1981), Миттеран (1981–1995), Саркози (2007–2012), Олланд (2012–2017) и Макрон. Но Макрон, придя к власти как золотой мальчик Ротшильдов и ультраатлантист, с каждым изменением международной ситуации сдвигается в сторону голлизма. В далеком 2019 году Макрон фрондировал: «То, что мы сейчас наблюдаем, — это смерть мозга НАТО… Европе необходимо начать думать о себе как о самостоятельной геополитической силе, в противном случае она не будет контролировать свою судьбу». Наступил 2025 год, и НАТО реально разваливается, а Макрон играет в лидера свободного мира.
Во французском общественном сознании всё просто. Голлизм — это про национальные интересы Франции, а атлантизм — про интересы США. Если Франция что-то делает самостоятельно — это голлизм, если под давлением или влиянием США — атлантизм. Поскольку французские власти мало что делают самостоятельно, кроме заявлений и проведения саммитов, то голлизм представляется больше риторикой, а атлантизм — реальной политикой.
Под влиянием такого подхода некоторые исследователи метафорично представляют французскую политику как коктейль, в котором в разные периоды в разной пропорции смешиваются два ингредиента. Так что репрессирующий Ле Пен Макрон действует как настоящий голлист, т. к. идёт против воли заокеанских патронов.
Некоторые могут спросить, как вообще во Франции, ведущей европейской стране с богатой историей и развитой национальной культурой мирового значения, может устойчиво существовать такое направление в политике, как атлантизм. Как французы мирятся с тем, что их страна обслуживает как «младший партнёр» Соединённые Штаты? Это можно было бы посчитать сложным социопсихологическим явлением, искать его корни в завихрениях французской истории и общественной мысли, но, думается, всё куда проще.
Экономическая мощь Франции — это прежде всего экономическая мощь частного французского капитала. Франция традиционно рассматривается как страна с высоким влиянием государства в экономике. Однако государство в случае Франции является крупнейшим работодателем из-за непомерно разросшейся бюрократии и хороших условий труда в госсекторе из-за очень развитого профсоюзного движения и крупнейшим потребителем товаров и услуг из-за внушительного госзаказа. Французская модель участия государства в экономике похожа на американскую. Ясно, что без прямого контроля над существенной долей национального капитала, за счёт одного госзаказа, реально управлять экономической жизнью страны правительству затруднительно. Даже если предположить, что правительство будет проводить суверенный курс в интересах народа, но не в интересах французской олигархии, то противодействие с её стороны будет огромным и в экономической сфере, и в политической.
Совокупная мощь частного французского капитала точно не соответствует амбициям соперничества с США, поэтому французская олигархия пока избирает самый удобный для себя вариант младшего партнёрства. А государство просто обслуживает этот выбор. Хотя если собрать всю экономику Франции в один государственный кулак, забыть о сиюминутной прибыли и внутренней конкуренции, разумеется, это будет крупная сила, достаточная и для суверенной политики, и для решения социальных проблем.
Короче, люди, владеющие экономикой Франции, приспособились к доминированию США. Они же выдвигают политиков и направляют политику государства. А уже политики чисто риторически объясняют народу поведение государства необходимостью евроатлантического сотрудничества. Обычные французы же в массе своей, естественно, испытывают лишь презрение к США, американской политике, считают себя высшей расой, по крайней мере культурно, и ненавидят своих политических руководителей. Классика демократического устройства, когда на выборах большинство голосует не за какую-то политическую программу действий, а против тех или иных лиц и партий.
Явление французского атлантизма схоже с нашим ушедшим на задний план западничеством либеральной оппозиции.
Поэтому если и анализировать социально-психологический феномен, то не атлантизма, а как раз голлизма. В этом смысле голлизм есть отдушина для народа из-за унизительного политического положения их великой нации.
Во Франции произошло искусственное замещение понятия суверенной политики понятием голлизма. Что такое голлизм? Сам де Голль говорил о голлизме как о «системе мышления, целеполагания и действия».
«Франция, лишённая величия, перестаёт быть Францией» и т. п.
Голлизм — понятие мифологизированное, идеологически раздутое, и его анализ во многом строится на ангажированных интерпретациях. Выделяется множество разновидностей голлизмов: ортодоксальный, либеральный, левый, неоголизм и т. д. В нашей литературе предпочитают акцентировать внимание на противостоянии де Голля и голлистов с США. Во Франции же голлизм стал целым мировоззрением, чуть ли не со своей философией, стал теоретической основой Пятой республики. Хотя генерал де Голль, прямо скажем, выдающимся мыслителем не был, как и его «бароны» и прочие последователи. Если же вы голлистам укажете на их виляние и беспринципные решения, то выяснится, что голлизм — это разновидность прагматизма. Выйдет совсем абсурдный вывод, что голлизм — это и есть то, что делает Франция, французский дух.
Если говорить объективно, то голлизм — это специфическая разновидность бонапартизма, возникшая в условиях утраты статуса великой державы. Бонапартизм как ответная реакция на поражение и даже позор. У нас был похожий бонапартизм — режим Керенского. Тоже харизматичный риторик и любимец народа был чрезвычайно популярен, находясь у власти в период развала империи. Но его исторический путь был прерван Октябрьской революцией.
Голлизм неизбежно несёт на себе печать деятельности самого де Голля. А де Голль как историческая фигура был продуктом политических обстоятельств поражения Франции. Причём не только объективных, но и субъективных. Де Голль на первом этапе своей деятельности выступал как агент Великобритании. Его финансировала Англия, предоставляла ему убежище. Его организация использовалась в интересах Англии, и, как бы ни противодействовал этому сам генерал, англичане не планировали восстановления Франции как великой державы. Но самое главное, реальную легитимность де Голлю как политической фигуре придал… Сталин. Без признания со стороны СССР, без соответствующих контактов с Москвой де Голль почти наверняка проиграл бы борьбу с конкурентами за лидерство (прежде всего Физо). А может быть, был бы убит, как Дарлан.
Сталин же обеспечил Франции формальный статус великой державы местом постоянного члена Совбеза ООН.
В свежем номере журнала СВР «Разведчик» (№ 10 от марта 2025 года) опубликованы любопытные сведения советской разведки о де Голле. Из них следует, во-первых, что ставка СССР на генерала была сделана исходя из аналитической оценки его как слабого политика (Москва тоже стремилась, чтобы Францию возглавил не очень умный и не слишком хитрый лидер, которого бы потом могли свергнуть французские коммунисты, Торез), во-вторых, что де Голль не просто охотно шёл на контакт с советской разведкой, а «в качестве союзника видел именно Москву, а не Вашингтон и Лондон».
Вербовку де Голля осуществлял известный советский разведчик Агаянц.
«Когда Агаянц встретился с генералом, тот догадался, что к нему прибыл не просто дипломат. Он делился с нашим разведчиком чувствительной информацией, обращался через него к руководству СССР за дипломатической помощью. Москва настояла, чтобы генерала уведомляли обо всех операциях союзников, а его представителей на равных подключали к работе различных комиссий. И именно эта поддержка позволила де Голлю в итоге переиграть Жиро».
В статье содержится несколько интересных рассекреченных документов, характеризующих деятельность де Голля, его соперников, американцев и англичан. На мой взгляд, в научном обороте французской историографии это была бы бомба, как и в публицистике. Поэтому не отказал себе в удовольствии направить ссылку и на официальный адрес президента Макрона, и на адрес «Национального объединения». Пусть изучают обратную сторону деятельности своего национального лидера.
Интересно, что ставка СССР на де Голля оправдалась только отчасти. Торез и ФКП, как известно, так власть во Франции и не взяли, несмотря на отставку де Голля в 1945 году с поста премьера, которую он сам называл изгнанием. В 1952 году, когда де Голль сидел в оппозиции, СССР официально характеризовал его совсем не как своего агента:
«Реакционный политический деятель, генерал, руководитель фашистской партии “Объединение французского народа”. Воспитанник коллежа иезуитов, монархист и клерикал. Участвовал в первой мировой войне, в 1916–1918 гг. находился в немецком плену. В 1920-м участвовал на стороне Польши в советско-польской войне. С 1921 г. продолжительное время служил в штабе маршала Петена. Тесно связанный с французской финансовой олигархией, де Голль выражал интересы той части империалистов, которая ориентировалась на Англию и США. После того как гитлеровская Германия развязала в сентябре 1939 г. Вторую мировую войну, де Голль стремился вместо войны с гитлеровской Германией начать войну против СССР. Во время советско-финляндской войны был одним из авторов преступного плана англо-французского нападения на СССР. Был заместителем военного министра в кабинете Рейно (июнь 1940). Незадолго до капитуляции французских правителей перед гитлеровской Германией, оформленной Компьенским перемирием 22 июня 1940 г., бежал в Лондон и по заданию Черчилля создал организацию “Свободная Франция“, призванную поставить колониальные силы Франции на службу английскому империализму, а также не допустить развёртывания в оккупированной Франции освободительного антифашистского движения. Созданное де Голлем “Центральное бюро осведомления и действия“, своего рода гестапо, действовало в тесном контакте с гитлеровцами и вишистами. В июле 1944 г. де Голль выдал гитлеровцам крупное соединение партизан на Веркоре. Усиленно засылая оружие своей агентуре, де Голль отказался снабжать им силы Движения сопротивления. Его клика повинны в уничтожении гитлеровцами огромного числа французских патриотов. Деголлевская клика настойчиво пропагандировала преступную политику выжидания — политику предательства и содействия врагу.
После оккупации англо-американскими войсками французских владений в Северной Африке (ноябрь 1942) де Голль стал одним из руководителей возникшего в Алжире 3 июня 1943 г. французского Комитета национального освобождения, преобразованного 2 июня 1944 г. во Временное правительство Французской республики.
После разгрома в 1944-м Советским Союзом основных сил гитлеровской Германии и освобождения силами французского народа почти всей территории Франции де Голль под давлением широких народных масс вынужден был пойти на заключение франко-советского договора о дружбе и взаимопомощи (10 декабря 1944). Де Голль стремился использовать этот договор в качестве прикрытия своей антинародной внешней политики. Англо-американские империалисты сыграли решающую роль в распространении власти правительства де Голля, отсиживавшегося в Алжире. Попытки де Голля установить диктаторский режим натолкнулись на решительное сопротивление демократических сил по главе с коммунистической партией. Он оказался вынужденным 20 января 1946 г. выйти из правительства. Вслед за этим он открыто развернул широкую подрывную деятельность против французского народа. В апреле 1947 г. создал т. н. “Объединение французского народа“ — фашистскую партию, действующую по указке англо-франко-американских империалистов и субсидируемую крупнейшими французскими и американскими банками. Де Голль открыто призывал к установлению фашистской диктатуры, проча себя в диктаторы, и к войне против Советского Союза и стран народной демократии».
Понятно, что это был период активной борьбы просоветской компартии Франции за власть, но тем не менее из такой оценки следует и то, что де Голль в момент разворачивания холодной войны неблагодарно переметнулся на сторону Америки.
Через 12 лет де Голль сумел стать президентом Франции в результате военного переворота. Де Голль часто разочаровывал своих сторонников и соратников. Он предал надежды путчистов, которые свергли Четвёртую республику и поставили его во главе государства для подавления восстания в Алжире. Де Голль предоставил Алжиру независимость.
Кстати, в середине 1960-х советский взгляд на де Голля изменился чуть ли не на диаметрально противоположный:
«Внешнеполитическая концепция де Голля отличалась стремлением обеспечить за Францией самостоятельность в принятии решений по важнейшим вопросам европейской и мировой политики. Одним из наиболее значительных шагов в этом плане был выход Франции из военной организации НАТО в 1966 г. Для внешнеполитического курса де Голля был характерен реалистический подход к ряду крупных международных проблем (заявление о признании окончательного характера послевоенных германских границ в 1959 г.; осуждение агрессии США во Вьетнаме; осуждение нападения Израиля на арабские государства и др.). За годы пребывания де Голля на посту президента значительное развитие получили советско-французские отношения».
В общем, де Голль на самом деле оказался умелым политиком в смысле прагматизма и беспринципности. А то, что он был талантливым оратором и риториком, сомнений ни у кого никогда не было.
Точно так же и его борьба с США, вершиной которой является странный «выход Франции из военной организации НАТО», была настолько половинчатой, что больше походила на пиар и желание мелко напакостить от бессилия.
Если говорить объективно, то у президента де Голля перед Францией есть одна неоспоримая заслуга — это реализация военной ядерной программы.
Все эти моменты исторической деятельности де Голля, спорный характер его фигуры находят отражение в идеологии голлизма и во французской политике в целом. По крайней мере, в её идейно-теоретическом компоненте. Французская политическая мысль находится в своеобразном плену голлизма. И это многими политиками осознаётся. Французские коммунисты до недавнего времени были последовательными противниками голлизма. Настоящие аутентичные французские националисты (типа Жан-Мари Ле Пена) были и являются противниками голлизма. Да и многие неоголлисты, как говорилось выше, признают, что голлизм по своей сути является разновидностью французского прагматизма.
Иногда в литературе встречается определение голлизма как симбиоза трёх составляющих: этатизма, классового примирения и «стратегической автономии» Франции. Такое описание ближе всего к истине.
В некотором смысле борьба атлантизма и голлизма в виде предвыборной борьбы Макрона, Ле Пен, Меланшона, Фора показывает, что сама Пятая республика и порождаемая в ней политика заперта в рамки извечного после 1940 года вопроса: «Франция стала жалкой державой или очень жалкой?»
Анатолий Широкобородов,
