Фол последней надежды

Добрые русские люди отличаются от своих европейских (и происходящих от них американских) «кузенов» повышенной рефлексией. Американец без вопросов принимает лозунг «То, что выгодно “Дженерал моторз”, выгодно США». Европеец дисциплинированно идёт за очередным фюрером в очередной «Дранг нах Остен» ради очередного Тысячелетнего рейха. Оба не просто не спрашивают, зачем и кому это нужно, кому выгодно, — их искренне не интересует этот вопрос. Всё же и так ясно: там плохие парни, которых следует наказать, здесь хорошие ребята, которые будут наказывать, «цивилизованный человек» не имеет выбора, он всегда «на стороне добра», то есть за всё хорошее и против всего плохого.

Русские тоже всегда за всё хорошее и против всего плохого. Но даже точно определив себя хорошими ребятами (а такое бывает не всегда, часто рефлексия доходит до самоуничижения) и даже не сомневаясь в месте нахождения плохих парней (Париж, Берлин, Вашингтон, Киев, Лондон), русские продолжают спорить о том, правильно ли ведётся борьба с плохими парнями, не слишком ли много и не слишком ли мало их убивают, хорошо ли генералы командуют, а войска исполняют, «где снаряды?» и почему на войне случаются поражения, а не сплошной парад до вражеских столиц?

Ну а уж по вопросу идейно-политического выбора информационно-активные русские и сейчас готовы запрещать, изгонять (пока ещё не вешать, но лиха беда начало) любого оппонента, даже вчерашнего соратника. Десятилетиями в социальных сетях, а до этого в ныне прочно забытых «толстых журналах» идёт спор: «антисоветчик (белый) — всегда русофоб; нет, советчик (красный) — всегда русофоб». Аргументы приводятся глобального масштаба и глобальной же глупости вроде того, что «Первую мировую мы проиграли потому, что она была империалистическая, а вторую выиграли потому, что за коммунизм боролись», или «царя правильно свергли потому, что он был слаб, так как убивал кого попало, а большевики удержали власть потому, что были сильны, поскольку убивали всех подряд».

Или с другой стороны: «Белые были вежливые, воспитанные, всем улыбались и говорили спасибо/пожалуйста, а террор в Гражданской войне применяли только красные» или «красные пользовались зарубежной поддержкой в ходе Гражданской войны, а белые не пользовались — брезгали» и т. д.

По интернету гуляет куча выдуманных «историй», на полном серьёзе рассказываемых друг другу серьёзными людьми, вроде: «большевики к свержению царя не имеют никакого отношения, они просто приехали в Россию (наверное, из зарубежной командировки вернулись), смотрят — царя-то нет, власть на полу валяется и всякие проходимцы никак её поднять не могут, ну и подняли». Или «генеральный штаб пришёл в ужас от развала страны, а тут смотрит, такие умные большевики ходят, никак власть поднять не могут, но очень стараются, вот он им и подсобил».

Весь смысл этих исторических фейков состоит в том, чтобы оправдать в глазах новых поколений идейно близких и обвинить идейных оппонентов столетней давности. То есть мы опять-таки видим исторический спор о том, какая из сторон уничтожавшей страну Гражданской войны была русофобской, а какая русофильской. Между тем гражданская война (любая) начинается в тот момент, когда внутри общества нет единого видения дальнейшего развития национальной государственности, борющиеся концепции непримиримы, антагонистичны, а государственная власть не обладает (уже или ещё) достаточным авторитетом и силами, чтобы принудить общество без сопротивления идти по выбранному ею пути.

Поскольку внутренние противостоящие в гражданской войне силы достаточно сбалансированы (если бы у одной было явное преимущество, гражданская война бы не началась), обе стороны ищут и, как правило, находят внешнюю поддержку. Причём бывает и так, что оба противостоящие в гражданской войне лагеря получают поддержку от одних и тех же внешних сил. Немцев пустили в страну большевики, но опирались на их штыки гетманский режим на Украине и калединско-красновский режим на Дону. В Мурманске и Архангельске союзники по Антанте высадились с разрешения большевиков (как местных, так и центральных), во Владивостоке разрешение на высадку союзников (началась 5 апреля 1918 года) дала местная советская власть (свергнута чехословаками 29 июня 1918 года). Впрочем, белым на Дальнем Востоке и в Сибири союзники тоже больше вредили, чем помогали.

Обратите внимание, обе стороны Гражданской войны обращаются за помощью к одним и тем же внешним источникам, терпят ущерб от них, обвиняют друг друга в «продаже России» тем, с кем сами сотрудничают, и при этом неистово убивают друг друга на радость тем самым интервентам, мечтающим разделить Россию. Причина одна — не договорились о будущем страны и решили навязать свою позицию вооружённой рукой.

Нынешние «белые» справедливо указывают на то, что большевики победили, так как имели меньше всех моральных ограничений. Но и их оппоненты не менее справедливо говорят, что если уж дело дошло до войны, то прав победитель (независимо от того, как он победил, ведь обе стороны решили, что политическая дискуссия дальше невозможна и оппонента надо убить). Правы они и в том, что первыми силу применили консервативные и умеренно социалистические силы, когда свергали царя. Просто они думали, что организуют небольшой дворцовый переворот с опорой на мятеж столичного гарнизона, но ситуация вышла из-под контроля. На стороне февралистов были люди, готовые утопить начавшееся брожение в крови (тот же Корнилов), но и на стороне царя были люди, готовые утопить в крови февралистов (тот же Келлер). Их услугами не смогли и не захотели вовремя воспользоваться, поэтому всех утопил в крови Троцкий, получивший на это карт-бланш от ЦК РКП(б).

В общем, надо просто понять, что если нет второй стороны, готовой к гражданской войне, то её (войны) не будет, даже если власть будет установлена силой. Готовность же второй стороны определяется не только осознанием слабости и нелегитимности только что силой утвердившейся власти, но и ощущением мощной общественной поддержки собственных идей, пониманием готовности части народа (осознаваемой каждой из сторон кризиса как «весь народ») к баррикадам. Стороны начинают гражданскую войну в уверенности, что на их стороне не только правда и сила, но и поддержка «всего народа», что достаточно небольшого точечного силового давления, враг капитулирует и наступит всеобщее счастье.

Опасность гражданской войны именно в ощущении сторонами относительной лёгкости победы в ней и «справедливости», «общенародности» своего дела. Обе стороны гражданской войны всегда считают именно себя патриотами. Так было и у американцев в XIX веке, и у французов в XVIII веке, и у англичан в XVII веке, и у голландцев в XVI веке. Даже едва не погубившие Францию своей междоусобицей на закате Столетней войны (в начале XV века) бургиньоны и арманьяки: и одни, и другие именно себя считали патриотами, но победили они окончательно, только объединившись против англичан.

Таким образом, как русофилами, так и русофобами (в зависимости от текущей политической ориентации) могут быть и левые, и правые, и либеральные, и консервативные политики. Среди бежавших из страны и сейчас поддерживающих США и Запад против России далеко не одни только либералы. Более того, многие либералы остались в России и выступают с вполне патриотических позиций по внешнеполитическим вопросам, а внутриполитические дискуссии по определению не могут быть непатриотичными и русофобскими, так как всего лишь отражают взгляд той или иной политической группы (выражающей мнение и позицию части народа) по вопросу оптимальных форм и методов обеспечения дальнейшего развития страны.

Проще говоря, один считает, что надо срочно лететь в космос, а другой — что прежде надо максимально удовлетворить сиюминутные потребности населения. Каждый по-своему прав, а задача здорового общества не выяснять путём перестрелки, кто правее, а обеспечить баланс стратегического развития и стабилизирующего благополучия. Потому что, если сорваться в конфронтацию, не будет ни космоса, ни еды.

Неокоммунисты говорят, что обладают «научным методом» познания, обеспечивающим опережающее общественное развитие на основе резкого роста производительности труда. У них есть собственные предприятия, пусть поставят на них коммунистический эксперимент и докажут, что их метод более перспективен. Как известно, капитализм стремится к максимизации прибыли, в том числе за счёт снижения издержек. Рост производительности труда — один из главных методов обеспечения снижения издержек и роста прибыли. Так что, если «научный метод» докажет свою эффективность (без лагерей и расстрелов), капитализм сам переродится в коммунизм, ибо это будет выгодно.

Монархистам никто не запрещает победить на выборах и вынести на референдум вопрос об избрании царя.

Националисты могут тем же путём законодательно вводить критерии русскости, определять права и обязанности «менее русских» и «более русских», а также «совсем не русских» граждан России.

Мигрантофилы, получив мандат народного доверия, могут завозить мигрантов в товарных количествах, а мигрантофобы — высылать всех мигрантов и их прямых потомков, считая от первых славянских колонистов, начавших заселение верховьев Волги в конце правления Владимира Великого — начале правления Ярослава Мудрого.

Православным ортодоксам никто не мешает убеждать общество в том, что женщина должна сидеть дома, рожать детей и на люди выходить исключительно с покрытой головой, а иначе катастрофа постигнет страну. Убедят — проголосуем — так и будем жить.

И так со всеми, известно же, что даже Гитлер пришёл к власти конституционным путём: сумел убедить общество поддержать его идеи. Потом, правда, совершил переворот и действие конституции де-факто отменил, но это было потом.

Легенды о том, что Конституцию России якобы нельзя изменить, тоже можно оставить профессиональным знатокам особенностей создания рептилоидами за миллион лет до нашей эры «мирового правительства» («тайного» для всех, кроме «знатоков»). Любую конституцию можно и заменить, и отменить. Современная концепция государственного устройства предполагает, что вся власть в государстве принадлежит народу, который и является единственным сувереном (носителем легитимности). Следовательно, только народ имеет право устанавливать форму правления. Но тот, кто установил, имеет право и отменить, и изменить.

Поэтому обычный референдум изменяет конституцию (в России такой проводился совсем недавно), если же изменений требуется слишком много, то такой же всенародный референдум отменяет старую конституцию и вводит новую. Кстати, не исключаю, что после окончания глобального противостояния и установления новых глобальных правил игры Россия вновь изменит (возможно, радикально) свою Конституцию в соответствии с изменившимися как внутренними, так и внешними обстоятельствами. Конституция не икона, чтобы на неё молиться — это Основной закон, задача которого обеспечивать наибольшую эффективность управления государством (наивысшее качество при наименьших издержках и максимальной прозрачности).

Ну и возвращаясь к русофобам. Сегодня фактически к русофобам можно без дополнительных оговорок причислить только две группы политиков:

1. Восточноевропейских политиков, выступающих за максимальное усиление санкционного давления на Россию и за политико-экономический тотальный разрыв ЕС с Россией.

Они отличаются от антироссийски настроенных западноевропейских (и других западных: американских, японских, канадских, австралийских) политиков тем, что для традиционного Запада Россия не менее традиционный враг или как минимум оппонент. Идея западной «цивилизаторской миссии», которой мешает «дикая Россия», вдохновляла десятки поколений западных политиков (от ярлов Ульфа Карлссона и Биргера Магнуссона, ландмейстера Андреаса фон Вельвена и епископа Германа Буксгевдена до Адольфа Гитлера и Бориса Джонсона) и философов (от Фридриха Энгельса и Карла Маркса до Альбера Камю и Анри-Бернара) личной национальной или глобальной политической концепции, каковую концепцию они рассматривали как благо для своего народа или даже для всего человечества.

Отличие восточноевропейских политиков от их западных коллег заключается в том, что восточноевропейцы понимают, что они находятся в сфере жизненных интересов России как сверхдержавы. Они даже пользуются этой ситуацией для решения своих региональных проблем (как Балканские страны в конце XIX — начале ХХ века или как вся Восточная Европа в ходе освобождения от нацизма в конце Второй мировой войны). Они знают, что экономически им выгоднее сотрудничать с Россией, а политически — либо находиться под её протекторатом, либо балансировать между Россией и Западом.

При этом политику своих государств большая часть восточноевропейских элит строит на основе концепции разрушения России, вытеснения её из Европы и т. д. То есть политика выстраивается не как у западноевропейцев (на основе, пусть ошибочного, представления о неизбежности борьбы с Россией за место под солнцем), а из эсхатологического неприятия России, пусть и полезной для твоей страны, но люто ненавидимой только за то, что она есть. Ненавидимой тем сильнее, чем больше пользы от неё получает твой народ и твоё государство, ибо эта польза разрушает твою концепцию России как эсхатологического врага. Приходится «опровергать» факты удесятерённой дозой ненависти.

2. Украинских политиков (сохранивших украинское гражданство и намерение вернуться в украинскую политику), обретающихся в России и её ближайших окрестностях и выступающих за восстановление при помощи России полноценной, абсолютно суверенной украинской государственности в границах, максимально приближенных к 1991 году.

Вначале (в 2014–2019 годах) украинские политики, эмигрировавшие в Россию, но мечтающие вернуться поуправлять Украиной, убеждали российские власть и общество, что стоит им только оказаться в киевских кабинетах (из которых выпали по какому-то «недоразумению»), как российско-украинские отношения достигнут невиданного доселе развития, «дружбу» и «братство» можно будет черпать полными вёдрами (надо будет только Крым опять к Украине присоединить). Почему так не получалось до постигшего их «недоразумения», они не сообщали.

Однако Украина постепенно хирела, и ещё до начала СВО до самых умных из политиков-эмигрантов стало доходить, что жить на Украине «как при Януковиче» можно будет только в том случае, если Россия возьмёт её на содержание. То есть будет, как сейчас американцы, оплачивать расходы бюджета Украины плюс предусматривать примерно такой же объём расходов на украинскую коррупцию (а иначе они управлять не умеют и не хотят). С этого момента их стала одолевать идея «срочного мира на любых условиях». По принципу: мы вам уступим то, что вы и так уже взяли (Крым, Севастополь, Донбасс, территории по линии фронта), а вы нам за это будете обеспечивать финансово-экономическую поддержку и военную защиту.

На вопрос: «А что с этого будет иметь Россия?» — они удивлённо пожимали плечами: ясно же что — их, разве есть кто-то лучше?

На нынешнем этапе уже и политики — сторонники киевского режима начали во всё большем количестве принимать эту концепцию. Если бы не боялись Зеленского с его «эскадронами смерти» из СБУ, уже бы все поголовно за «мир на любых условиях» выступали.

Для них «любые условия» — это «Россия пусть забирает всё что хочет, но пусть восстановит и содержит всё, что останется» (причём с ними же во главе).

Вот это и есть пещерная русофобия. И любой политик или общественный деятель, объявляющий себя в нынешних условиях украинским или сторонником сохранения независимой Украины, является русофобом и в глубине души знает это. Ведь «независимая Украина» — кусок исторической России, который, как у сербов Косово, отнят и переформатирован во враждебный плацдарм. И только так (в качестве враждебного антироссийского плацдарма) может существовать, ибо исторически более ни на что непригоден.

Управлять независимой Украиной не может адекватная украинская элита, потому что для Украины адекватная элита — значит русская элита, понимающая, что у России всегда будут окраины (хоть их украйной называй, хоть как угодно ещё). И если каждую отрезать потому, что там «уже сформировалась» «древняя нация», то скоро и от Москвы ничего не останется — всё на «древние нации» изойдёт. Понимающая, что по территориально-географическому принципу можно не только «нации» поморцев, сибирцев, уральцев, ингерманландцев выделить, но и байкальцев, таёжцев, тундрёжцев, волжцев, окцев, камцев, ладожцев и т. д. до бесконечности: у всех можно найти региональные особенности и «исторические корни».

Адекватная элита может управлять только Украиной — имперской провинцией, и то, чтобы не смущать малых сих (население), лучше поделить её на Малороссию, Новороссию и Червонную Русь, местных амбиций меньше, а Руси в названиях больше. Адекватная элита понимает, что расходовать огромные ресурсы на восстановление нормального жизненного пространства на просторах бывшей Украины можно только для себя (когда-нибудь окупится), а не по дружбе или по-братски (заплатил и уходи, пока опять деньги не понадобятся). Адекватная элита понимает, что Россия может быть вынуждена проглотить всю Украину сразу, а может не суметь (великокняжеская, царская и императорская России 300 лет по частям глотали, и ещё на пятьдесят лет советской России глотать Галицию осталось). Адекватная элита не будет уже сейчас, в конце СВО, но задолго до глобального урегулирования, в рамках которого Украина всё ещё остаётся расходным материалом, которым сама себя сделала, предопределять, «какая Украина им нужна», и настойчиво требовать от России обеспечить именно такую Украину.

Ещё раз подчеркну, для Украины адекватная управленческая элита — русская. Поэтому независимцы и вытесняли в первую очередь всё русское, от элиты до культуры. Независимая Украина может быть только русофобской, но существовать может только за счёт России, и пока существует Россия, без России смысла в существовании независимой Украины нет. Она же анти-Россия — альтернативная тень России. А как может существовать тень без оригинала?

Поэтому любой политик, желающий в той или иной форме восстановить независимую Украину и поуправлять ею, — русофоб. Для них попытка убедить Россию в необходимости воссоздать и сохранить независимую Украину — фол последней надежды, последний шанс избежать политической помойки.

Я не исключаю, что какая-то часть Украины будет вынужденно оставлена независимой, поскольку у России просто не хватит политического и экономического ресурса, чтобы переварить сразу всё, и решение будет принято, исходя их принципа разумной достаточности. Поэтому мы всё время говорим о целях СВО (достижимое), а не о целях государства (идеальное, но не обязательно реальное уже сейчас). Но есть большая разница между желать и принять вынужденное решение, между «нам хотелось» и «так получилось».

Украинская тема последние годы объединяет Россию стратегически, разъединяя тактически. Объединил Крым, разъединяла дискуссия: почему только Крым? а как же Донбасс? а что же будет с остальным?

Объединило СВО, начали разъединять носители «сокровенного знания» о войне, радетели «обжигающей окопной правды».

Сейчас народ постепенно объединяется вокруг осознания того, что Украину надо прикончить. Традиционная русская забава — споры на второстепенную тему ведутся о том, как её прикончить. Давно говорю: как получится, так и прикончить, главное, чтобы этой русофобской заразы, этой анти-России на российских границах больше никогда не было. Если же кому-то «независимая, сильная, дружественная России» Украина нужна, пусть сам её и создаёт. За свой счёт.

России нужна Россия — всё остальное может быть временно полезным, но проблема доказательства своей полезности лежит на том, кто хочет быть полезным. Уверен, что при всей склонности добрых русских людей к отвлечённой политической дискуссии здесь дискутировать не о чем.

Ростислав Ищенко,