У современного государства (любого государства, не только российского, но и российского тоже), как всегда, две проблемы. Правда, дороги уже не проблема.
О второй проблеме мы много говорим — это взрывной рост объёма получаемой индивидом информации и скорости её передачи. Миллиарды людей не только получают, но и распространяют информацию в режиме реального времени. В результате мы получаем стандартный эффект: когда какое-то явление становится массовым, резко снижается его качество. Массовое образование, массовое жильё, массовая культура всегда уступали и всегда будут уступать элитным. Массовая информация не исключение.
Проблема не в том, что доступ к определённого вида деятельности получают люди, никогда раньше ею не занимавшиеся. Проблема в том, что все эти люди непрофессионалы, соответственно, для полноценного участия им надо понизить уровень соответствующей задачи до собственного понимания.
Первая же проблема заключается в том, что вовлечение неквалифицированных масс в формирование информационного пространства вовлекает их и в формирование политики, кратно увеличивая их влияние на принятие решений. При этом сами массы даже не в силах осознать уровень своего влияния, продолжают считать, что от них «ничего не зависит», и перекладывать ответственность на органы государственной власти, которые в своих решениях гораздо более ограничены выраженной в информационном пространстве «волей народа», чем раньше.
Феодальный король зависел при принятии решения от своих баронов. Бароны знали, что идти на войну и рисковать там жизнью придётся им лично, что любые нововведения в налоговой сфере или в сфере торговли отразятся на их хозяйстве. На войне можно было не только погибнуть, но и заработать славу и богатство. Хозяйство (от соответствующих решений) могло как прийти в упадок, так и процвести.
Баронские роды, столетиями участвовавшие в управлении, нарабатывали и передавали по наследству определённый профессионализм. Поэтому, заседая в королевском совете или в парламенте, они в целом принимали взвешенные решения. В семье не без урода: дураки и тогда проникали в систему управления, но в целом слой, выполнявший управленческие функции, надёжно обеспечивал защиту от дурака (даже если дураком оказывался сам король).
Капиталист в буржуазную эпоху знал, что при принятии решения он рискует своим капиталом, так как именно крупные компании являются основными налогоплательщиками и они же являются своего рода «манёвренным фондом» государственного бюджета: именно они в случае необходимости могут обеспечить срочную выплату чрезвычайного налога.
У капиталистических семей, как правило, не было столетнего управленческого опыта (двухсотлетние капиталистические династии появились только во второй половине ХХ века, а в конце того же века человечество перешло в посткапиталистическую эпоху). Но защита от дурака и здесь работала достаточно надёжно: дурак быстро разорялся и выбывал из круга лиц, влияющих на принятие решений.
В информационную, посткапиталистическую эпоху государство зависит от анонимного маргинала, зачастую не имеющего ни образования, ни квалификации, чей опыт ограничивается получением пособия или жизнью за счёт родителей (супруга/супруги), но амбиции которого непомерны, а время, используемое им на загаживание социальных сетей, ограничено только его же физическими возможностями.
Даже ответственность парткомов КПСС (которые, будучи директивными органами, в большинстве случаев вину за неудачи возлагали на исполнителей — советы и государственную бюрократию) была выше, чем ответственность маргинала. КПСС закрепляла за своей номенклатурой руководящие должности в государственных структурах, таким образом если не вся партия, то её достаточно высокопоставленные члены за результат ответственность несли. Здесь «защита от дурака» была ослаблена, но она всё же была.
Маргинал не пойдёт на войну (даже за богатством и славой), маргинал не создаст капитал, которым можно рискнуть при принятии ответственных решений, маргинал ничего не возглавит. Ему будет лень. Представление маргинала о государственном управлении исчерпываются хлестаковским «40 тысяч одних курьеров», задача же управляющего, с точки зрения маргинала, ограничивается изданием указа или закона (маргинал их не различает) «Чтобы всем было хорошо, все были довольны и счастливы», после чего всё должно само собой образоваться ко всеобщему удовольствию.
Маргиналы настолько объединены идеей, что им кто-то что-то обязательно должен «дать», что не обращают внимания на внутренние противоречия. Фашисты и коммунисты (а также прочие «-исты») с равным жаром требуют от государства единственно правильную идеологию, поддерживая в этом друг друга и не обращая внимания, что требуют диаметрально противоположных вещей. Точно так же часть маргиналов требует деньги отменить вообще (чтобы было всем счастье), другая часть — деньги раздавать всем «по потребности». То, что совершить эти два действия (отменить и раздать) одновременно невозможно, маргиналов не смущает.
Кое-как современное государство от вмешательства маргиналов в политику защищается, но с каждым годом всё хуже. Маргиналы в условиях свободных выборов берут числом, всё в большей массе проникая в органы законодательной и исполнительной власти. Но особую активность они проявляют в информационном пространстве, которое настолько стало их вотчиной, что многие бывшие системные СМИ умышленно опрощаются до маргинального уровня ради сохранения и увеличения аудитории. Мало кто действует по принципу «лучше меньше, да лучше», так как количество читателей/подписчиков конвертируется не только в деньги (которых никогда не бывает много), но и в политическое влияние, также всегда стремящееся к перманентному росту.
Сходные процессы идут во всех странах, но Запад, лет на двадцать раньше нас переживший информационную революцию, примерно на такой же срок опережает нас в процессе маргинализации политики. Маргинализация же в любой сфере в первую очередь выражается в переходе к чёрно-белому восприятию, в утрате ощущения оттенков и полутонов. Маргинал всегда видит лишь два варианта действий (воевать/капитулировать, наступать/отступать, раздавать/отнимать, терпеть/угнетать). Эту свою всепоглощающую двоичность он экстраполирует на весь известный ему мир, в том числе и на оценку возможных действий своих политических оппонентов.
Маргинализированность политики стала важным субъективным фактором (наряду с имеющимися объективными, выраженными в системном кризисе западной политической и финансово-экономической модели), определяющим взрывную агрессивность Запада. Он действует в парадигме «мы или они», абсолютно исключая вариант «вместе». Поэтому все как российские, так и китайские (а теперь уже и всего БРИКС) предложения по совместной работе над сводом правил нового, для всех комфортного мира, базирующегося на изменившейся геополитической реальности, воспринимаются Западом либо как блеф, либо как попытка обмануть и получить односторонние преимущества.
В рамках данной парадигмы Запад с ускорением движется к прямому военному столкновению с Россией и Китаем, несмотря на то что боится и не хочет такого столкновения. С точки зрения Запада избежать столкновения можно, только если Москва и Пекин уступят Западу и признают его доминирование на планете. Когда же Западу говорят, что нельзя признать несуществующее, что проблема даже не в том, что он был плохим глобальным судьёй и глобальным полицейским (лицемерным, пристрастным и коррумпированным), а в том, что он больше не может им быть: у него нет на это ресурсов и никогда уже не будет, — Запад не верит, поскольку в его понимании, если ресурсов не хватает, их не хватает всем.
Диалектический парадокс в том, что мир БРИКС, или даже только российско-китайский мир, требует для упорядоченности гораздо меньше ресурсов. Запад же не в состоянии вернуть своему миру (миру западной глобальной гегемонии) стабильность, даже если получит в своё эксклюзивное распоряжение все ресурсы планеты и её окрестностей. Маргинальная политика Запада чудовищно затратна и неэффективна.
Оппоненты пытаются объяснить Западу, что не могут пойти ему навстречу, так как, даже сдавшись на полную его милость, не спасут мир даже ценой собственной жизни. Западная маргинальная политика требует постоянного роста траты ресурсов в геометрической прогрессии. Всё, что он теоретически может получить от победы, он без какой-либо пользы хотя бы для себя в тот же день ухнет в чёрную дыру своей неэффективности.
Но так же, как отдельно взятый маргинал из социальных сетей не верит в то, что государство не может постоянно раздавать всем деньги «по потребности», ибо развалится даже раньше, чем разорится, западные маргиналы от политики не верят в эффективную альтернативу Западу. В их представлении борьба идёт за то, кто умрёт первым, а кто вторым. Запад хочет быть вторым, так как надеется, что при цивилизационной перезагрузке (без которой невозможен выход из системного кризиса) это даст ему стартовые преимущества и позволит занять доминантную позицию в новом мире.
В целом в представлении Запада перспективный вариант нового мира выглядит как перманентный системный кризис, на каждом витке которого человечество в целом теряет ресурсы (в том числе и демографические), но по итогу очередного витка Западу обеспечена доминирующая позиция. И так должно продолжаться до тех пор, пока ресурсная база, технологические возможности человечества и его оставшийся демографический потенциал не придут к очередному балансу на каком-то предельно низком уровне, от которого может стартовать новое развитие, бенефициаром которого вновь должен быть Запад.
Это абсолютно нерабочая схема, но любой маргинал скажет вам, что она способна прекрасно работать и даже объяснит как.
Проблема Запада заключается в том, что для эффективного продолжения маргинальной политики ему нужна была победа над Россией. Вначале он пытался за счёт провокации украинского кризиса одержать бескровную победу, разрушив российскую экономику санкциями. Когда это не вышло, Запад провозгласил своей целью победу над Россией на поле боя в войне на истощение. На поле боя он также проиграл, ибо Украина уже не способна больше воевать (даже если призовёт 18-летних, это только ненадолго продлит агонию ценой перехода демографической катастрофы в демографический коллапс).
В результате Запад оказался перед развилкой из двух неприемлемых решений. Он не может признать поражение и перейти к мирному урегулированию, так как такой шаг не предусмотрен концепцией маргинальной политики Запада (маргинал не считает данную возможность возможностью). Маргинал в принципе не считает переговоры механизмом решения проблемы, так как видит только два варианта: свою победу и победу над собой, компромиссный мир для него — третье измерение в двухмерном мире.
Но он не желает и воевать с Россией непосредственно, поскольку российский ядерный арсенал не оставляет Западу надежды на победу, и в конвенциональной войне он тоже не может надеяться даже на ничью, ибо российская армия оказалась единственной в мире, которая за последние два с половиной года получила и творчески освоила практический опыт современной войны.
Тупик?
Запад так не считает. С его точки зрения, пока Украина ещё шевелится, можно поставить ей новые более дальнобойные системы вооружений, чтобы, как любят говорить западные политики, «повысить для России цену победы», сделав её (цену) в конечном счёте неприемлемой.
В рамках своей маргинальной политики Запад не признаёт возможности для России на каком-то этапе наращивания противостояния вывести конфликт за пределы украинского поля и самой инициировать прямой конфликт с Западом, заставив его принимать решение о дальнейшем формате противостояния (ядерное/конвенционное).
Поэтому на сегодня мы можем надеяться если не завершить конфликт полностью, то хотя бы получить паузу, только если Украина будет ликвидирована раньше, чем Запад успеет снабдить её достаточным количеством дальнобойных ракет для организации эффективной провокации.
Если Украины нет, Западу надо искать новый формат для продолжения конфликта с Россией, в котором бы он оставался в стороне (а это практически невозможно), либо переносить кризисные усилия в Азиатско-Тихоокеанский регион. Если Украина ещё существует, программа понятна и уже написана. Запад на сегодня планирует снабдить Украину необходимым для провокации нового витка конфликта оружием к концу ноября текущего — января следующего года, привязываясь к электоральному процессу в США.
Три-пять месяцев — время, которое у нас осталось, чтобы снять с игровой доски украинский кризис, прежде чем он будет усугублён перспективой расширения до общеевропейского.
Повторю, Запад не видит полутонов и многообразия красок, он даже с оттенками серого не знаком — только чёрное и белое. Поэтому апеллировать к здравому смыслу нецелесообразно: «партнёры» не поймут, о чём идёт речь.
Ростислав Ищенко,
специально для
Подпишись: