Казаки. Начало истории
«Казак» — слово не вполне понятного происхождения. Причём настолько старое, что никто толком не помнит его дословный перевод. То ли от кавказского племени касогов, то ли от монгольских «ко» и «зах», означающих броню, доспехи и рубеж, границу. Мне больше нравится версия, что этимология происходит от тюркских слов слов «каз» и «акк» — «белый гусь». Уж больно она напоминает то, кем были казаки...
Дело в том, что если происхождение слова непонятно, то его смысл совершенно ясен. Среди тюркских степных народов казаком называют свободного вооружённого человека. Главное слово здесь — «свободного». Свободного не в юридическом смысле (не раба), а в смысле свободы от обязанностей по отношению к хану, родовым старейшинам, семье, обществу. Перекати-поле. Человек, который может в любой момент всё бросить, вскочить в седло и ускакать куда глаза глядят искать удачи и добычи.
Таких людей в степи всегда хватало, монголы времён Чингисхана называли их «людьми длинной воли». Маргиналы, не вписавшиеся в иерархию кочевого общества и зарабатывающие себе на жизнь охотой, наёмничеством, а то и просто разбоем.
Возможно, отсылка к степнякам вызовет вопросы, ведь русские казаки не были кочевниками, жили в станицах, а с некоторого времени даже не чурались земледелия. Но весь казачий диалект русского языка просто переполнен тюркизмами! Атаман от слова «ата» — отец и «ман» — род, племя. Есаул — распорядитель. Торба — мешок. И так далее: табор, курень, станица...
Ещё византийский император Константин Багрянородный в конце Х века упоминал кавказский народ казаков. А татары называли казаками холостяков — женатый человек казаком быть переставал. Отсюда известное среди этого сословия пренебрежительное отношение к женщинам, попавшее даже в фольклор. С другой стороны, казачки так же традиционно считаются дамами самостоятельными, отважными и энергичными, способными настучать нелюбезному ухажёру по голове.
Впрочем, это «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой...». А в Южнорусских степях казаки появились в XV–XVI веках, раньше этого времени по отношению к русским данное слово не применялось. Кстати, во время обеих мировых войн немцы пытались на этом сыграть: объявляли казаков отдельным народом, не имеющим к русским никакого отношения. Эту точку зрения активно поддерживал атаман П. Н. Краснов. Во время Великой Отечественной войны он заявлял: «Казаки! Помните, вы не русские, вы, казаки, самостоятельный народ. Русские враждебны вам. Москва всегда была врагом казаков, давила их и эксплуатировала».
Вот только практика этого не подтверждает. Атаман Мишка Черкашенин со своими казаками доблестно сражался в войске Ивана Грозного при Молодях, оборонял Псков от войск Стефана Батория. Там и погиб: «...а угадал себе сам, что ему быти убиту, а Псков будет цел». Казаки и в самом деле долго держались особняком (жизнь на границе приучает к самостоятельности), но в своём русском происхождении не сомневались: казак — это сословие, а не национальность!
Первые упоминания о казаках относятся к 1444 году, когда было упомянуты казаки Рязанские — особое лёгкое войско, вооружённое копьями, рогатинами и саблями, зимой передвигавшееся на лыжах. Есть предания, считающие казачьим атаманом воеводу Боброка Волынского, советника князя Дмитрия Донского в битве на Куликовом поле, но это именно предание, не имеющее письменных подтверждений.
Так обстояли дела на Руси, а что же у соседей — в Речи Посполитой? А у соседей примерно та же история. В 1386 году король Владислав Ягелло (он же литовский князь Ягайло) учреждает трёх гетманов: польского, литовского и русского. «Столицей» последнего становится город Черкасы. Традиционно в этих краях жили «чёрные клобуки» — вассальное ещё киевским князьям домонгольской эпохи тюркское племя. Именно они стали первыми казаками Речи Посполитой. Есть смутные известия об их участии в битве при Грюнвальде в 1410 году, но это такое же предание, как и о казаках на Куликовом поле.
Впрочем, ещё в XVI веке особой разницы между казаками Руси и Речи Посполитой не было. Казаки жили по Днепру, Дону, Хопру, Волге, Тереку, Кубани и везде оставались русскими людьми, пусть и с сильной тюркской примесью в культуре. В царствование Ивана Грозного казаки уже вовсю упоминаются в его военных кампаниях. И разницы между Мишкой Черкашениным с Дона и Мишкой Еськовичем, служившим князю Дмитрию Вишневецкому, царь не делал. Впрочем, когда царский голова Матвей Иванов сын Ржевский (позывной Дьяк: видимо, любил Матвей Иванович книжки!) пошёл на Девлет Гирея, то отписался, что «ходил на крымские места, а с ним черкасы и казаки, и улусы воевали, и под Ыслам Кирменем и на Белгородском поле и на Очаковском месте были, и посады пожгли». Черкасами здесь названы днепровские казаки, казаками — донцы. Тому есть причина: черкасы служили польским магнатам, казаки — русским царям.
Фамилия магната Великого княжества Литовского князя Дмитрия Вишневецкого здесь упомянута не зря. В 1556 году князь изъявил желание перейти в подданство Ивана Васильевича. Желание возникло не просто так: взявши Казань и Астрахань, царь всерьёз намеревался взяться за Крым, а владениям Вишневецких на Волыни крымские татары докучали весьма сильно. Поэтому Иван отказывать князю не стал, а отправил к нему детей боярских А. Щепотева и Н. Ртищева «с опасною громотою и з жалованием». В этом же году новоявленный русский подданный сходил походом на Крым и взял Ислам-Кермен — современную Каховку. В том же году или немногим ранее князь основал на Хортице «городок» — будущую Запорожскую сечь!
Но тут есть интересный момент. Основанный Дмитрием Вишневецким «городок» был взят Девлет-Гиреем уже в следующем 1557 году — князь был вынужден уйти. Вот только царь решил, что столь выгодный форпост терять не лучшая идея, и 2 января 1558 года Вишневецкий ведёт на Днепр целую рать! «Дворового сына боярского из Переславля-Залесского Игнатия Заболоцкого с жилцы, рязанского дворового сына боярского Ширяя Кобякова з детьми з боярскими, да голов Данила Чюлкова да Матвея Дьяка Иванова сына Ржевского, да Ондрея Щепотева, Василья Тетерина, Михаила Евсково, Михаила Ондреева сына Пвалова, Онофрия Лашинсково, Петра Таптыкова, Микиту Сущова, Нечая Ртищева с казакы и с стрелцы». Всего с Вишневецким на Днепр пошли пять тысяч человек — большая сила по тем временам.
В результате Девлет-Гирей сел в осаду за Перекопом, а князь вновь выстроил «городок» на Хортице. На этот раз он выстроил крепость куда сильнее прежней: с началом навигации по Днепру Дьяк Ржевский «с суды» прибыл на Хортицу. Самое главное, что он привёз, — припасы и артиллерию, теперь взять Запорожскую сечь было не так-то просто! Особенно, если учесть, что за валами «городка» засели казаки и стрельцы с «огненным боем». Царь предприятие одобрил — выслал сына боярского Н. А. Карпова «с своим жалованием з золотыми». Но самого князя с Хортицы отозвал — Дмитрий Вишневецкий славился «переменчивым нравом»...
Та кампания интересна прежде всего появлением Сечи — взять Крым Иван Васильевич не смог, желая продолжить предприятие, но, нуждавшись в деньгах, ввязался в Ливонскую войну, дальше понеслось: Великое княжество Литовское вступилось за Ливонию, князь Дмитрий Вишневецкий ожидаемо переметнулся обратно... А крепость на Хортице осталась! И стала пристанищем «степному рыцарству». Тем более что со временем это прозвище стало не просто высокопарной фразой.
Дело в том, что ряды черкас стали активно пополнять банниты — изгнанные за преступления польские шляхтичи. Случилось это по той причине, что блестящие военные предприятия Ивана Васильевича, и прежде всего мастерское взятие Полоцка, напугали до дрожи в коленках элиту Великого княжества Литовского. И потомки Гедимина 28 июня 1569 года пошли на Люблинскую унию с Польшей, образовав Речь Посполитую. По условиям Люблинской унии под прямое управление польской короны перешли Подляшье, Волынь, Подолье и Среднее Поднепровье: положение Литвы было близко к катастрофе, так что ясновельможные паны не стеснялись в требованиях. Теперь Нижнее Поднепровье стало пограничьем и для поляков...
И характер запорожских казаков стал заметно меняться. Изменилась внешность: чубы, шаровары, кунтуши. А вскоре изменилось и положение. Часть казачества была принята на службу Речью Посполитой. Когда это произошло, точно не известно. Богдан Хмельницкий впоследствии называл 1576 год, но достоверность представленных им документов вызывает сомнения. Тем не менее, скорее всего при Стефане Батории, был составлен казачий реестр. В реестр поначалу внесли 300 казаков. Они стали местным ополчением, имеющим право выбирать себе полковников и старшину и которым полагалось королевское жалование. Впоследствии реестр расширялся, стал включать в себя 6000 казаков, дальше — больше!
Первым гетманом (слово происходящее от немецкого воинского звания гауптман — капитан) стал польский шляхтич Ян Бадовский, которому, помимо всего прочего, было дано право судить казаков. Само собой, в реестр первым делом попали живущие на Сечи банниты — поляки своих не бросают! И казаками правительство Речи Посполитой стало считать только тех, кто внесён в реестр! То есть только за ними признавались все права, вольное положение, рыбные и бобровые ловы, земля и прочие плюшки. Между тем казаков в Нижнем Поднепровье жило значительно больше. И все не вписанные в реестр были признаны... хлопами — крепостными! Либо были поставлены вне закона.
Собственно говоря, порядки, заведённые за порогами Речью Посполитой, вызывали недовольство у всех местных жителей. Сечевым казакам не улыбалось сменить свою вольницу на положение польского хлопа. А реестровых не устраивал их статус. Дело в том, что, будучи по факту «степным рыцарством», юридически они не имели прав рыцарства настоящего — шляхты.
Донские казаки особого жжения пониже поясницы оттого, что их не писали в дворяне, не испытывали: русское дворянство в то время имело одно право — служить царю верой и правдой с младых ногтей и до седин. И наличие небольшого поместья просто давало возможность снарядить себя любимого в поход. А учитывая тот факт, что походы случались с завидной регулярностью, пожить толком в собственном поместье дворянин или сын боярский чаще всего не имел возможности. Да и не собственным было поместье-то! Оно давалось царём и могло быть отнято за недостатки в службе. В чём-то положение вольного казака, имеющего возможность выбирать атамана и служить в своё удовольствие (государевых воевод, а впоследствии генералов командовать казаками стали назначать сильно позже описываемых событий), было хоть и менее статусно, но завиднее дворянского!
А на будущей Украине всё было совершенно иначе! Реестровые казаки делали ту же «работу», что и шляхта, — воевали. А вот прав имели на порядок меньше! Да, они не платили налогов и были лично свободны, даже могли выбирать себе командиров, но... Но шляхта, занятая тем же самым, имела право: избирать короля, поднимать против центральной власти мятежи-рокоши, собираться в конфедерации, занимать все государственные должности... А на войну идти — по желанию. И это всё — официально! А неофициально... Пан Ляш, подшивший себе бекешу приговорами коронных судов и гулявший в таком виде по городу, — хрестоматийный пример того, что было в реальности можно «потомку воинственных сарматов»!
Плюсом к данному положению была иноверность «низового» казачества. Речь Посполитая не была примером веротерпимости (впрочем, в XVII веке таких примеров среди государств в принципе не встречалось). Католики имели в ней ощутимые преимущества, а православные подвергались дискриминации, часто весьма унизительной. Один въезд-выезд из города через те же ворота, через которые вывозят нечистоты, чего стоит! Или сдача в аренду православных храмов евреям...
В общем, наложение неполноты прав на религиозный гнёт создало на территории будущей Украины весьма взрывоопасную обстановку. Тем более что «порох» в лице казаков, как сечевых, так и реестровых, имелся. Нужна была только искра, чтобы произошёл взрыв.
Фёдор Ступин,
