Отношения КНР и США в начале XXI в. невозможно рассматривать в рамках только лишь противостояния стран и стратегических замыслов обеих сторон. В тот период США во многом единолично определяли векторы международной политики, а проблематика Китая всё ещё оставалась на заднем плане.
С 2001 г. США, не имея равных соперников в мире, будучи по сути гегемоном, выдвинули концепцию борьбы с международным терроризмом. Как «мировой жандарм» они предложили всем странам вести общую борьбу с политическими силами прежде всего в мусульманских странах, которые, во-первых, использовали террористические методы, во-вторых, координировались в разных странах и регионах.
Впоследствии, через десятилетия, историки будут примерно следующим образом описывать эту ситуацию. В естественно-историческом постколониальном национально-освободительном движении мусульманских народов востока во второй половине XX в. были две ведущие фракции: левосоциалистическая и леворелигиозная. Обе выступали за независимость и самостоятельность от колониального Запада и за объединение по региональному, этнокультурному, этнонациональному или религиозному принципу. У них были разные экономические и политические программы, и они враждовали друг с другом. Обе эти фракции возникли как продукты своей эпохи в условиях холодной войны и противостояния западного капитализма и советского коммунизма.
США, сознавая, что в мусульманских странах идеология демократии западного образца не пользуется популярностью, а практика демократических реформ приводит скорее к отрицательным результатам, сосредоточили свои усилия на поддержке различных исламистских сил. Изначально менее сильные и популярные религиозные организации при поддержке США и их союзников из Персидского залива постепенно начали перехватывать инициативу у социалистов.
После окончания холодной войны, когда не стало СССР и из крупных социалистов в мусульманском мире остались только две, БААС, Каддафи и ФАТХ, «фундаменталистов» было решено пустить под нож, так как они своё дело сделали. Но, как это часто и бывает в политике, откормленные деньгами и оружием организации обрели некоторую самостоятельность и пошли против своих патронов. Поскольку военно-политический потенциал исламистских сил не шёл ни в какое сравнение с американским, они избрали единственный доступный их пониманию метод террористических актов.
Остальные страны, закрывая глаза на то, что основные акторы международного терроризма изначально были вскормлены в противодействии советскому влиянию как раз Соединенными Штатами, поддержали борьбу с ними, так как они представляли угрозу. Многочисленные концепции халифатов предполагали объединение мусульманских народов, уже проживающих в разных государствах, угрожая таким образом их территориальной целостности. А часть мигрантов из мусульманских стран, которыми Европа с удовольствием пополняла состав своей рабочей силы, превратилась в агентуру исламизма, подрывая спокойную жизнь мирных европейских бюргеров. В общем, наступили логичные последствия поддержки Западом исламистов Востока.
Главным нюансом американской концепции борьбы с международным терроризмом была агрессия в отношении государств, которые представляли интерес для США. Их американцы объявляли «странами, поддерживающими международный терроризм», что являлось достаточным основанием для применения вооружённой силы. Разумеется, это последнее поддерживали только союзники США по НАТО.
С одной стороны, борьба с международным терроризмом прикрывала продолжающуюся американскую экспансию в нефтеносные регионы Ближнего Востока, с другой — предлагала в идеологии международных отношений образ общего врага всего «цивилизованного человечества».
Важнейшим идеологическим элементом концепции борьбы с международным терроризмом в условиях нового миропорядка после холодной войны стало утверждение со стороны США и Запада в целом свободы и демократии как универсальных ценностей, стремление к которым свойственно всем народам. Естественно, борьба исламистов не считалась борьбой за свободу. Для этого определение самого явления международного терроризма ограничилось признанием недопустимости методов (террора), что было нормативно закреплено в декларациях и резолюциях Совбеза ООН в 1990-е гг.
К концепции борьбы с международным терроризмом тесно примыкал другой внешнеполитический вектор — недопустимость распространения оружия массового поражения. Страны-члены ядерного клуба, не желая его расширения, тоже поддерживали в этом США.
Таким образом, американской дипломатии в период расцвета влияния США на время удалось создать в международных отношениях некий хлипкий консенсус. Как только военно-политический потенциал и суверенитет различных государств начали расти, он перестал существовать.
После развала СССР внешнеполитический курс США получал всё более ясное отражение в документе под названием «Стратегия национальной безопасности». Его возникновение связано с реформой министерства обороны в 1986 г. (Закон Голдуотера-Николса). Первая редакция стратегии была принята в 1994 г., вторая — в 1998 г. Но в тот период документы оставались довольно абстрактными и больше дипломатическими, чем политическими. Однако уже тогда видна динамика: в 1994 г. говорилось о поддержке США демократии в мире, а в 1998 г. — уже о «создании демократии в других странах».
В 2002 г. Бушем-младшим была принята новая стратегия национальной безопасности, согласно которой США объявляли войну международному терроризму для распространения «демократии и прав человека» в мире. В 2006 г. вышла новая её версия, где Иран и КНДР объявлялись врагами США, а Куба, Сирия, Мьянма, Зимбабве и Белоруссия — странами с «деспотическими режимами».
Содержание внутренней полемики в руководстве США того периода о роли и месте Америки в мире хорошо передаёт позиция одного из ведущих американских специалистов в области международных отношений М. Бута. Так, он писал, что главным недостатком США является то, что американское руководство боится именовать себя империей, боится признавать, что Америка стала властительницей мира. Он считал, что США должны делать всё возможное любыми средствами для распространения демократии, не боясь обвинений в неоимпериализме.
Период борьбы с международным терроризмом в мировой политике получился в исторической плоскости краткосрочным, но тем не менее именно на его фоне складывались отношения между США и КНР в начале 2000-х гг. Президент Буш-младший проводил более жёсткую политику по отношению к Китаю в регионе, но при этом был заинтересован в поддержке со стороны КНР своей антитеррористической кампании. Поэтому в новых редакциях стратегии национальной безопасности и Россия, и Китай считались партнёрами, разногласия с которыми не играли ключевой роли. Но при этом в докладе Госдепа от 2002 г. Китай характеризовался как авторитарная страна, в которой нет свободных выборов, свободы слова, разделения властей, а инакомыслие, национальные и религиозные меньшинства подавляются репрессиями. В зависимости от обстановки Китай назывался то «потенциальным противником» и «возможным стратегическим соперником», то «вероятным стратегическим партнером».
Такое отношение к Китаю не является признаком непоследовательности, так как вписывается в практику экономической экспансии американского капитала и в старый замысел ведения подрывной работы изнутри.
Пекин же в рамках антитеррористической риторики пытался воспользоваться возможностью для оправдания своей борьбы против сепаратизма в Синьцзяне и Тибете. Китайские спецслужбы охотно предоставляли информацию своим американским коллегам о различных экстремистских группировках, действующих на территории Китая. Думается, что ЦРУ эту информацию использовала исключительно для активизации деятельности оных.
Вообще, следует отметить, что период второй половины 1990-х и начала 2000-х гг. отмечен некоторым благодушием в международных делах со стороны КПК. С одной стороны, внутри страны китайские власти боролись с негативными последствиями экономического влияния Запада и вестернизации общества, с другой стороны, на международной арене часто заявляли поддержку западным инициативам, как будто бы не понимая двойного дна американской политики. Видимо, они считали своей большой удачей то, что США и Запад сосредоточили своё внимание на Ближнем Востоке, на международном терроризме, снизив уровень своей враждебности к КНР.
Сложность и многофакторность отношений между странами в этот период выразились в многочисленных государственных визитах, которые не приводили к каким-либо договорённостям. В феврале 2002 г. Буш-младший посетил Пекин и поблагодарил Китай за поддержку в борьбе с международным терроризмом. Президент США склонял китайцев к прекращению военного сотрудничества с Ираном, КНДР и Пакистаном, но безуспешно. Весной 2002 г. Ху Цзиньтао ещё в ранге заместителя председателя КНР посетил США, обозначив, что главная проблема в отношениях с Америкой — это Тайвань. В конце 2002 г. уже сам Цзянь Цзэминь посетил США с рабочим визитом и всё так же договорился продолжать договариваться дальше. В 2005 г. в Китай снова приехал Буш-младший, а в 2006 г. США посетил Ху уже как председатель КНР. Результаты всё те же: «Стороны достигли единства мнений относительно того, что Китай и США обладают обширными и важными общими стратегическими интересами, однако их связывает не только это. Пекин и Вашингтон должны наладить конструктивное сотрудничество. Благоприятные китайско-американские отношения имеют стратегическое значение для обеспечения и содействия миру, стабильности и процветанию в Азиатско-Тихоокеанском регионе и на всей планете».
Высшим достижением двойственного отношения к Китаю со стороны США стала позиция КНР по поводу военных кампаний США на Ближнем Востоке. Китай занял максимально уклончивую позицию и в 1991, и в 2003 гг. В КПК доминирующей стала позиция, что задача дипломатии состоит в том, чтобы обеспечивать максимально благоприятные и конструктивные отношения со всеми, ни с кем не ссориться, особенно с основными торговыми партнёрами.
Некоторые считают, что поляризация в международных отношениях, вызванная односторонними действиями США в Ираке, не принесла выгод ни Америке, ни Европе, ни России. Тогда как Китай выгодно сохранил хорошие отношения со всеми крупными странами. С одной стороны, в тот период путаная позиция «и вашим и нашим» действительно укрепила китайскую дипломатию, но с другой — противоречие между агрессивным доминированием Америки и ростом суверенитета стран носит объективный характер, а оттягивание неизбежной конфронтации часто приводит к нехорошим последствиям.
За покровами бесплодной дипломатии происходили реальные политические процессы — США накачивали вооружениями Тайвань, Японию, Южную Корею, окружали Китай военными базами. Китайцы этому противопоставили рост собственного влияния за рубежом через интеграционные, прежде всего экономические связи. В 2001 г. была создана ШОС, в 2006 г. — БРИКС. Это две организации, которые призваны в перспективе изолировать «глобальный Запад» во главе с США, объединить государства, которые ведут борьбу за собственный суверенитет. Сначала преимущественно на основе общности экономических интересов.
В 2012 г. в Китае к власти приходит Си Цзиньпин и через год выдвигает проект новой китайской глобализации — «Один пояс, один путь». С этой, казалось бы, чисто экономической инициативы начинается постепенное обострение отношений между США и КНР. К американскому руководству медленно приходит понимание, что выгоды от экономического сотрудничества с Китаем оборачиваются против американской гегемонии, а перспектива внутренних потрясений нарастает у них дома, а не на площади Тяньаньмэнь.
Анатолий Широкобородов,
Читайте нас: