Был ли крах российско-американских отношений неизбежным?

Военная спецоперация России на Украине опустила отношения Москвы и Вашингтона на самый низкий уровень со времен мрачнейших дней холодной войны. Ослабления напряженности на горизонте не предвидится. Совсем наоборот: обе страны, похоже, зажаты в нисходящей спирали — с центром на Украине, но затрагивающей все аспекты их отношений, — которая может внезапно поставить государства на грань прямой вооруженной конфронтации с риском ядерного катаклизма, который их столкновение повлечет за собой.

На Западе преобладает мнение, что всю ответственность за такое опасное положение дел несет президент России Владимир Путин. Наблюдатели определили вехи, появлявшиеся в последние 20 с лишним лет, которые, как они утверждают, безошибочно раскрывали намерения Путина, хотя западные правительства их преуменьшали. Это грубое вмешательство Москвы в президентские выборы на Украине в 2004 году, последующее подавление финансируемых из-за рубежа гражданских объединений в России, кибератаки на Эстонию в 2007 году, конфликт с Грузией в 2008 году, первое посягательство на Украину в 2014 году, операции в Сирии для поддержки жестокого диктатора в 2015 году и эскалация риторических нападок на западный либерализм в последние годы (данная интерпретация событий не соответствует действительности, — Прим. ИноСМИ). Многие американские и европейские аналитики утверждают, что только твердое сопротивление "агрессивным" действиям Путина могло остановить лидера, изменить ход развития отношений между Москвой и Вашингтоном и предотвратить трагедию.

Хотя этот аргумент и имеет свои основания, дело обстоит гораздо сложнее. Такие высказывания предполагают, что, когда Путин пришел к власти поколение назад, он решил возродить Россию как великую державу, разрушив статус-кво, сложившийся после холодной войны в Европе, и бросив вызов Соединенным Штатам на мировой арене. Однако вполне возможно, что если бы Вашингтон сделал другой выбор, — например, в области европейской безопасности, продвижения демократии и борьбы с терроризмом, — то он мог бы сформулировать свои цели в отношениях с Москвой таким образом, чтобы они были более благоприятны для интересов США и не провоцировали Путина на принятие антиамериканского курса, который изначально президент и не собирался проводить. Тогда вот в чем вопрос: стали ли последние 20 с лишним лет свидетелями неумолимой реализации стратегического замысла Путина или пагубного взаимодействия решений США и России?

Путин действительно занял свою должность с намерением восстановить свою страну как великую державу. Как он писал в манифесте, появившемся накануне его прихода к власти, Россия впервые за последние 200-300 лет столкнулась с реальной перспективой попадания во второй или даже третий ранг государств мира. Он призвал страну предпринять напряженные усилия, чтобы избежать такой участи. Однако его план состоял в том, чтобы сделать это не в противовес Соединенным Штатам, а в партнерстве с ними. Он был убежден, что тесные связи с крупнейшей глобальной державой только укрепят самостоятельную ценность Москвы.

Так что первоначальные надежды Путина предоставляли администрации Джорджа Буша-младшего шанс вывести российско-американские отношения на устойчивый и конструктивный путь. Я видел это своими глазами, будучи старшим экспертом президента по России в аппарате Совета национальной безопасности с июня 2002 года по февраль 2007 года. Экономическое восстановление и наведение порядка в стране в первые годы пребывания Путина на посту президента сделали возможным наше подлинное партнёрство впервые с конца холодной войны. Во времена Джорджа Буша-старшего и Клинтона Россия находилась в разгаре глубокого системного кризиса и была не в состоянии играть значительную роль на международной арене. Теперь же у нее появились ресурсы, на которые можно сделать ставку.

Вначале сотрудничество Буша с Путиным было многообещающим, особенно в условиях, когда президент России предложил США поддержку после террористических атак 11 сентября 2001 года. Москва внесла небольшой, но значительный вклад в быстрое свержение Вашингтоном режима талибов* в Афганистане и ослабление там сил Аль-Каиды** осенью 2001 года. Путин помог Соединенным Штатам создать военные базы в Центральной Азии для ведения войны и разрешил транспортировать широко определявшуюся "гуманитарную помощь" через российское воздушное пространство. Спецслужбы РФ предоставили США ценную информацию о ситуации в Афганистане.

На саммите в Москве и Санкт-Петербурге в мае 2002 года Буш и Путин опубликовали совместную декларацию, в которой были изложены рамки российско-американского стратегического партнерства. Обе стороны обязались сотрудничать в борьбе с терроризмом, распространением оружия массового уничтожения, незаконным оборотом наркотиков, транснациональной организованной преступностью, в области ближневосточного мирного урегулирования и разрешения других региональных конфликтов, противоракетной обороны и контроля над атомным оружием. Они говорили о расширении торговли и инвестиций, а также об активизации человеческих контактов как об основе долгосрочных конструктивных отношений. Они сформировали группу, которая должна была консультироваться по вопросам стратегической безопасности, и пообещали развивать новые отношения между НАТО и Россией.

Взаимодействие на высоком уровне принесло положительные результаты обеим странам. Углубилось сотрудничество в сфере борьбы с терроризмом и нераспространением атомного оружия, в том числе по сдерживанию ядерных амбиций Ирана и Северной Кореи. В мае 2002 года США и Россия подписали Московский договор, обязуясь сократить количество развернутых стратегических ядерных боеголовок почти на две трети за десятилетие. Им удалось без особых сложностей выйти из Договора по противоракетной обороне в следующем месяце. Даже противодействие Путина вторжению США в Ирак не привело к значительному обострению отношений. Какие бы возражения у него ни имелись, российский лидер по-прежнему считал тесные связи с Соединенными Штатами необходимыми для его амбиций по подъему экономики своей страны и восстановлению ее роли в глобальных делах.

Тем не менее, несмотря на такое многообещающее начало, двусторонние отношения приобрели тенденцию к ухудшению по мере приближения Буша к своей второй инаугурации в январе 2005 года. Раскол стал совершенно явным после того, как Путин раскритиковал Вашингтона за однополярные амбиции и игнорирование интересов Москвы на Мюнхенской конференции по безопасности в феврале 2007 года. Что же тогда пошло не так?

Комментаторы, которые не возлагают ответственность за ухудшение ситуации непосредственно на Путина и в некоторой степени обвиняют в этом и Соединенные Штаты, обычно указывают на решение США о расширении НАТО в направлении стран бывшего Варшавского договора как на "первородный грех". Наиболее последовательно эту позицию отстаивает американский политолог Джон Миршаймер. Называя себя реалистом в области международных отношений, он утверждает, что ни одна великая держава не потерпит присутствия враждебного военного блока вблизи своих границ. И, несмотря на навязчивую западную мантру о том, что НАТО — это исключительно оборонительный альянс, Кремль твердо расценивал его как пережиток холодной войны, изначально враждебный России.

Теоретически это имеет смысл, и, конечно же, недавние громкие заявления Путина в адрес Запада подтверждают эту точку зрения. Но реальность была другая. Россия отреагировала на первые две волны расширения НАТО после окончания холодной войны, в 1999 и 2004 годах, с относительным спокойствием. Обязательство Вашингтона, закрепленное в Основополагающем акте Россия-НАТО от 1997 года, не развертывать атомное оружие и не размещать постоянные значительные боевые силы в новых государствах-членах, успокоило Москву. То же самое произошло и с созданием форумов Россия-НАТО, которые дали Кремлю более глубокое понимание мышления и деятельности альянса, но, как постоянно подчеркивали США, не предоставили России никакого права вето. В марте 2000 года сам Путин поднял вопрос о возможности вступления России в НАТО, если западный альянс согласится относиться к ней "как к равному партнеру", добавив, что тогда трудно было постоянно рассматривать блок как врага.

Однако следует признать, что между НАТО и Россией существовала напряженность во многом из-за сохраняющегося взаимного недоверия, а различные форумы не принесли большой пользы для налаживания совместной работы. И все же Путин был готов жить с альянсом, — по крайней мере, до тех пор, пока США не начали настаивать на членстве в союзе Украины и Грузии на саммите НАТО в Бухаресте в 2008 году. Этот демарш Вашингтона пересек яркую "красную линию", угрожая влиянию Москвы в двух этих государствах, которые она считала критически важными для ее собственной безопасности, а в случае с Киевом — для самой сущности России как великой державы. И именно это и указывает на решающий фактор ухудшения отношений между Вашингтоном и Москвой: усиливающееся посягательство США на чужие интересы на постсоветском пространстве.

Этот регион, который лидеры России веками собирали под своей властью ценой огромных жертв, был, по мнению Москвы, основой геополитического веса страны и, следовательно, ее статуса великой державы. Даже когда Советский Союз распадался, Кремль стремился противостоять центробежным силам, остановить эрозию собственного влияния и создать основу для восстановления своих прерогатив по мере того, как государство оправлялось от системного кризиса, который разрушил Советский Союз в 1990-е годы. Именно поэтому Россия создала институты для обеспечения своего дальнейшего присутствия в бывших советских странах, такие как Содружество Независимых Государств и Договор о коллективной безопасности, и заявила, что обязана защищать этнических русских и русскоязычных, которые теперь считаются соотечественниками, разбросанных по территории бывшего СССР. Как же Кремль мог не быть серьезно встревоженным растущим авторитетом Вашингтона среди своих соседей?

Но одновременно и Соединенные Штаты искоса смотрели на любое восстановление российского влияния, которое, по их мнению, могло возродить угрозу "советского масштаба". США предпочитали "евразийский геополитический плюрализм". По этой причине они поспешили поддержать независимость бывших государств СССР после распада этого государства. Но только при администрации Джорджа Буша-младшего Америка начала энергично противостоять российскому влиянию и утверждать свой авторитет в регионе. Может показаться иронией, что Буш давил в этом плане сильнее, тогда как Путин стремился построить более тесные отношения с Соединенными Штатами на основе общей борьбы с международным терроризмом. Путин надеялся, что более близкие связи убедят Вашингтон признать, по крайней мере косвенно, московскую сферу влияния на территории бывшего Советского Союза, но эта идея была явно не в фаворе у США.

Администрация Буша не собиралась оставлять Россию нетронутой в ее попытках восстановить свое доминирование на постсоветском пространстве, какой бы вклад она ни вносила в общую контртеррористическую кампанию. И Вашингтон удвоил свои усилия по ограничению воздействия Москвы за пределами ее страны.

Например, Буш-младший активизировал усилия, начатые администрацией Клинтона, по содействию строительству нефте- и газопроводов из Каспийского бассейна, которые могли бы доставлять энергию на европейские рынки без необходимости пересечения России. Это не только ослабило бы влияние Москвы на энергопоставки на Старый континент, но и укрепило бы независимость бывших советских республик от России, которые получили бы потоки доходов, которыми последняя больше не могла бы управлять.

Администрация Буша поддержала региональную организацию ГУАМ (Грузия, Украина, Азербайджан, Молдова) как противовес Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), в которой доминирует Россия. После того как Москва разработала план урегулирования приднестровского конфликта, предусматривающий размещение небольшого российского военного контингента в этом регионе, Вашингтон оказал давление на президента Молдовы, и тот отверг его как чрезмерное ограничение суверенитета его страны.

Хотя Вашингтон и заявлял Кремлю, что военное присутствие США в Центральной Азии будет временным и прекратится после того, как он разберется с неотложной ситуацией в Афганистане (первоначальная оценка Соединенных Штатов срока в два года показывает, насколько неверно американские политики понимали положение), быстро стало ясно, что он намерен остаться там надолго. Наличие сил США считалось критически важным для их общей контртеррористической стратегии, было частью сети "кувшинок" — военных баз, разбросанных по всему Ближнему Востоку и в других местах, призванных повысить влияние Вашингтона в условиях, когда война в Афганистане превращалось в более масштабную глобальную борьбу с терроризмом. Эти базы также усилили американское присутствие в богатом ресурсами регионе и обеспечили возможности для более тщательной разведки западных регионов Китая.

Подобная политика привела к обострению российско-американских отношений, но еще не заставила Путина усомниться в ценности партнерства. Однако два драматических события 2004 года вынудили его изменить свое мнение: террористический акт в школе в Беслане и "оранжевая революция" на Украине.

1 сентября, в день начала учебного года в России (праздник по всей стране), банда кавказских террористов захватила школу в Беслане, небольшом городке на Северном Кавказе. Сотни гражданских лиц были взяты в заложники. После почти трехдневного противостояния российские войска взяли школу штурмом. Погибли более 300 человек, в том числе 186 детей. Это была национальная трагедия, повторение американского 11 сентября 2001 в глазах многих россиян. Несмотря на соболезнования Буша, Путин расценил это нападение как свидетельство того, что США используют борьбу с терроризмом в качестве дымовой завесы для сокрытия действий, направленных на подрыв территориальной целостности России. Убежденность президента укрепил тот факт, что незадолго до этого Соединенные Штаты предоставили политическое убежище представителю повстанческого чеченского правительства в изгнании, несмотря на явные предупреждения из Москвы о том, что это будет расценено как враждебный акт, направленный против Путина лично. Вскоре после нападения российский лидер предупредил, что некоторые страны хотят оторвать от его страны "сочный" кусок, убежденные, что она — "одна из величайших ядерных держав в мире" — представляет для них опасность. Терроризм — просто инструмент достижения этой цели. Никто не сомневался, что Путин имел в виду Соединенные Штаты.

Затем, в ноябре, вспыхнула так называемая "оранжевая революция". США поддержали протестующих на Украине, которые обвинили власти в том, что президентские выборы были сфальсифицированы с целью привести к власти кандидата, которого поддерживали Россия и лично Путин. Под сильным давлением общественности, Соединенных Штатов и Европы киевское правительство уступило и согласилось провести второй тур выборов. На этот раз прозападный кандидат одержал уверенную победу. Путин не рассматривал это повторное голосование как свободное и честное. Скорее, он был убежден, что Вашингтон умело провел операцию по смене режима с целью вырвать Киев с политической орбиты Москвы. Продвижение демократии на Украине, заключил Путин, было не более чем циничной уловкой, направленной на достижение геополитических интересов США за счет России. Поскольку Соединенные Штаты активно продвигали демократию и в его стране, Путин также опасался, что "оранжевая революция" станет генеральной репетицией смены российского режима в связи с предстоявшими выборами в Думу в 2007 году и президентскими выборами в 2008 году.

Конечно, Беслан и "оранжевая революция" вряд ли были частью стратегического плана, разработанного в Вашингтоне, по подрыву позиций Москвы. Судя по всему, администрация Буша была удивлена этим даже больше, чем Кремль. Оба эти события произошли сами по себе и являлись реакцией народа на российскую политику. Беслан был частью более масштабной чеченской националистической борьбы за независимость от имперской политики России, продолжавшейся с середины XIX века, в то время как "оранжевая революция" на Украине была направлена на отмену результатов выборов, в которые бесцеремонно вмешалась Москва (такова авторская интерпретация событий. Россия поддерживала незападного кандидата, но не предпринимала действий для смещения избранного политика, — Прим. ИноСМИ).

Подобные нюансы мало что значили для Кремля. Путин видел одно: Вашингтон оказал слабую поддержку Москве в борьбе против чеченских террористов. А в российском понимании сепаратизм, экстремизм и терроризм были просто разными аспектами одного и того же явления. США даже призывали Кремль вести переговоры с "умеренными" чеченцами, которые, по мнению Вашингтона, имели законные претензии к Москве. Аналогичным образом и в случае с Украиной Россия знала, что США финансировали программы обучения демократическим технологиям и организационной тактике многочисленных гражданских организаций, которые затем сыграли заметную роль в отмене результатов выборов, которые Москва считала легитимными.

Более того, российские лидеры не верили, что чеченские повстанцы и украинские активисты обладают истинной свободой действий. По их мнению, в мировых делах имели значение только великие державы. Таким образом, согласно логике Кремля, Беслан и "оранжевая революция", рассматриваемые на фоне растущей активности США на постсоветском пространстве, просто обнажили конечные цели Соединенных Штатов по отношению к России: ее изгнание из других стран бывшего советского блока, разрушение ее территориальной целостности и смена режима, — короче говоря, упадок России как крупной державы. Службы безопасности Путина прямо изложили ему этот вывод и призвали дать отпор. Президенту особых увещеваний не потребовалось. Он резко изменил курс.

Доказательства этого появились быстро. Начиная с 2005 года Путин использовал непредвиденные доходы от резкого роста цен на нефть для погашения суверенного долга России перед МВФ, а затем перед Парижским клубом в 2006 году. Это освободило Москву от экономической опеки Запада, позволив ей более агрессивно противостоять инициативам Вашингтона.

Во внутренней политике Путин позаботился о том, чтобы никакая "цветная революция" в России не состоялась. Он покончил с общественными организациями, финансируемыми из-за рубежа. Он ужесточил контроль над средствами массовой информации и политической системой, сузив пространство для прозападных и оппозиционных политических сил. Он изменил закон о выборах, предписав, чтобы все депутаты Думы избирались по партийным спискам, что фактически гарантировало, что только одобренные Кремлем партии получат представительство на парламентских выборах 2007 года.

В бывшем советском блоке он развернул энергичную дезинформационную кампанию, чтобы дискредитировать Соединенные Штаты, особенно в Центральной Азии, где у США были две военные базы (информация не соответствует действительности, все данные были объективными, — Прим. ИноСМИ). В 2005 году Россия подтолкнула Шанхайскую организацию сотрудничества выпустить декларацию, призывающую нерегиональные державы, то есть Соединенные Штаты, установить окончательные сроки вывода своих вооруженных сил из Центральной Азии. Москва приветствовала решение узбекского правительства выдворить американские вооруженные силы из региона после того, как Вашингтон отказался осудить насильственное движение протеста в Ферганской долине, которое, по мнению Ташкента, было направлено на свержение правительства. Тем временем Россия сократила субсидии на экспорт газа на Украину и ненадолго вообще прекратила поставки в страну голубого топлива, когда Киев отказался от более высоких ставок. Кремль также использовал прекращение или угрозы остановки экспорта энергоносителей, чтобы "приструнить" правительства Грузии и Беларуси. А в 2008 году Россия вошла в Грузию, во многом для того, чтобы подорвать ее амбиции в отношении НАТО и показать, что (несмотря на хвастовство США) она действительно имеет право вето на решения Североатлантического альянса, в том числе путем применения силы (субъективное мнение автора, Россия ввела миротворческие отряды, чтобы способствовать урегулированию грузино-осетинского конфликта, — Прим. ИноСМИ).

Столкнувшись с действиями Кремля, представители администрации Буша начали жаловаться, что российско-американская конкуренция на территории бывшего Советского Союза отравляет всю атмосферу отношений между Вашингтоном и Москвой. Они не удосуживались признать, что сами сыграли роль в "разливе яда" в этих связях. Конечно, Путин реагировал излишне остро, выдумывая заговоры и угрозы, намного превосходящие все, что США намеревались сделать или были способны осуществить. Но ключевым моментом было то, что Путин только реагировал на решения Вашингтона. Он не руководил событиями. Ими управляли Соединенные Штаты, которые, безусловно, были в то время превосходящей Россию державой.

Были ли у США другие варианты, которые принесли бы меньший ущерб двусторонним отношениям и не ставили под угрозу американские интересы или принципы? Мог ли Вашингтон прорваться через конспирологическое мышление Кремля и развеять его опасения по поводу того, что Соединенные Штаты задумали на постсоветском пространстве? Это вопрос, безусловно, больше риторический. Как любят говорить русские, "история не терпит сослагательного наклонения". Но вполне можно полагать, что у США был и другой путь — тот, который не влек за собой признания Америкой российских сфер влияния, к которым стремился Путин, но тем не менее мог ослабить опасения Москвы по поводу того, что цель Вашингтона состоит в вытеснении ее из стран бывшего Советского Союза и замены российского режима на более гибкий. Чиновники Буша-младшего хорошо видели альтернативы. Но во внутренних дебатах в той администрации почти всегда преобладала более жесткая линия.

Начнем с того, что, хотя Соединенные Штаты были правы, желая застраховаться от возрождения авторитарной, экспансионистской России, у них не было необходимости действовать так агрессивно, как это делала администрация Буша. Россия оставалась тогда еще достаточно слабой державой. Несмотря на начинающееся восстановление, она не представляла для США никакой мыслимой угрозы в краткосрочной или среднесрочной перспективе, во всяком случае, на постсоветском пространстве. Более того, события в этом регионе объективно развивались в пользу Вашингтона и подрывали влияние Москвы, поскольку националистические правительства стремились к большей независимости от России, а глобализация способствовала их политической и экономической интеграции с окружающими регионами. У США не было острой необходимости вмешиваться в эти процессы для их ускорения. Скорее, Вашингтон мог бы сделать ставку на построение более конструктивных отношений с Москвой, — что также было первоначальной целью Путина, — и это могло бы дать России время приспособиться к новым геополитическим обстоятельствам.

Здесь помогли бы и серьезные корректировки американской политики по России. Вашингтону необходимо было устранить вопиющее несоответствие между его общим антитеррористическим курсом и позицией по Чечне. После событий 11 сентября 2001 года Буш-младший предоставил миру черно-белый выбор: либо вы с нами, либо с террористами. Но он сделал исключение для чеченских боевиков, многие из которых сотрудничали с террористическими группировками в их борьбе против Москвы. Администрация Буша могла бы помешать представителям чеченского правительства в изгнании свободно действовать в США. Она могло бы оказать давление на умеренных представителей сепаратистов из этого региона, чтобы те разорвали свои связи с известными террористическими организациями. Такие шаги заложили бы более прочную основу для долгосрочного сотрудничества в борьбе с терроризмом и развенчали бы мнение о том, что Вашингтон использует терроризм как инструмент против Москвы.

Что касается политики в отношении Украины, то США могли бы действовать таким образом, чтобы разрядить обстановку острой конкуренции по поводу геополитической ориентации страны, способствуя продуктивным экономическим связям между Киевом, Европой и Москвой, а также открыто поддерживая некоторую форму нейтралитета Украины. Хотя Соединенные Штаты сосредоточили свое внимание на содействии демократическим и экономическим реформам в этом государстве, они могли бы свернуть свои программы по продвижению демократии в России, которые имели незначительную ценность, но вызывали в Кремле опасения, что Вашингтон пытается подорвать внутренние позиции режима, особенно когда последний начал активно осуждать отход Москвы от демократии.

Кроме того, США могли бы признать организации, созданные бывшими советскими государствами, даже если бы в них доминировала Россия. В частности, это могло бы способствовать развитию связей между НАТО и ОДКБ, а это, в свою очередь, быть использовано для легитимизации военного присутствия Североатлантического альянса в Центральной Азии и ослабления обеспокоенности по поводу целей США в регионе, предоставив Москве больше понимания логики и образа действий Вашингтона.

Наконец, в свете растущих проблем с Россией в бывшем советском блоке, настойчивое стремление США в 2008 году принять Грузию и Украину в НАТО было в лучшем случае опрометчивым. Это желание связало воедино два направления политики "перестраховки" администрации Буша — расширение НАТО и евразийский геополитический плюрализм — таким образом, что гарантированно спровоцировало мощную ответную реакцию Кремля. Ключевые союзники США, особенно Франция и Германия, были категорически против принятия Грузии и Украины в альянс. Посол Буша в Москве Бёрнс предупредил, что направление приглашения Киеву пересечет "самую яркую из красных линий" и вызовет резкое осуждение со стороны всего политического спектра Москвы. Окончательный компромисс на саммите НАТО 2008 года — обещание будущего членства обеим странам без указания конкретного пути к этой цели — был худшим из всех возможных вариантов. Он разочаровал грузин и украинцев и одновременно разозлил россиян, которые были категорически против членства двух бывших республик СССР в альянсе. Напротив, отказ от этого решения мог бы предотвратить военную акцию России против Грузии.

Тогда существовала более подходящая альтернатива, которая, возможно, могла бы привести к снижению напряженности в наших отношениях с Россией, не ставя под угрозу интересы и принципы США. Это потребовало бы от Вашингтона менее агрессивного преследования своих целей на постсоветском пространстве, большего уважения к интересам Москвы и понимания возникшего у партнерши ощущения уязвимости, которое и привело к чрезмерной реакции Кремля на политику Белого дома. Более взвешенный подход Соединенных Штатов дал бы России время адаптироваться к меняющимся геополитическим реалиям в соседних странах, включая растущее американское присутствие.

Следует признать, что менее агрессивный подход США не изменил бы характер постсоветского пространства как зоны острой российско-американской конкуренции. Давняя миссия Соединенных Штатов по распространению демократии и глубоко укоренившиеся экспансионистские тенденции России неизбежно столкнулись в этом регионе в мире после холодной войны. Но можно было бы снизить напряженность этого противстояния и продолжить соперничество как затяжное состязание, в котором Вашингтон с течением времени добивался бы своих целей путем медленного накопления небольших преимуществ. Кризисы можно было сдержать. Крупный военный конфликт можно было предотвратить.

Но никто не воспользовался моментом. Американская спесь в сочетании с российской нервозностью опустили наши двусторонние связи, замкнув их в нисходящую спираль, которая ускорилась, когда Путин вернулся в Кремль в 2012 году. Только на этот раз уже российский президент управлял этими отношениями, начав более агрессивный антизападный крестовый поход.

Учитывая бушующий на Украине вооруженный конфликт и полный разрыв между США и Россией, перевод наших отношений с Москвой в конструктивное русло кажется сейчас невыполнимой задачей. И, скорее всего, так будет до тех пор, пока конфликт останется в острой фазе. Но, как только этот этап пройдет, может появиться новая возможность. Чтобы воспользоваться этим, Вашингтону нужно будет извлечь правильный урок из ошибочных усилий администрации Буша-младшего по ускорению эрозии московского влияния на постсоветском пространстве. А именно: действовать осторожно, но целенаправленно, преследуя американские интересы в регионе, который Россия считает для себя крайне важным с точки зрения поддержания статуса великой державы.

* Движение находится под санкциями ООН за террористическую деятельность