Много веков человечество строит замки на песке. И много веков бьётся над загадкой, почему же одни из них оказываются более устойчивыми и длительными, а другие — нет. Почему персидская или китайская системы стоят тысячелетиями, а Запад рождает калейдоскопические мигания и мерцания систем, системок, системочек, которые рождаются и умирают со скоростью виртуальных частиц в вакууме.
А ведь один из ответов ужасно прост, хоть он и не единственный. Песок должен скрепляться чем-то — и очень хорошим цементом, а то и клейстером, оказывается то самое неоднократно уже обсуждённое нами священное. Вот почему раз за разом многие общества начинают построение себя с покушения на «предыдущее священное», с «разоблачения ложных идолов». Только в истории нашей большой родины трагедия языческой Руси и «слинявшая за три дня дореволюционная Россия», как её определил Розанов, являются отличными иллюстрациями этого зачастую неизбежного процесса.
Да что там: и кромвелевское замятие, и карловская реставрация, и «славная революция» в Англии являются ничуть не менее показательными примерами этого же. О Великой Французской революции и упоминать не нужно.
Однако при всей типологической схожести этих бурь между ними есть и существенные различия. Вот почему некоторые из них жили долго и породили целые пласты мировой истории, а другие прошли барашками по мировому океану истории — и исчезли.
И можно как угодно относиться к недавнему имениннику, но даже после сорока лет шельмования и очернения и его, и его трудов обер-церемониймейстер от социологии в России вынужден заметить, что «он стал всего лишь выдающимся историческим деятелем». Какая мелочь, в самом деле!
Собственно, разрушение храма может быть оправдано в глазах истории лишь постройкой на его месте нового — конечно же, более выразительного и масштабного, пронзительного и могучего — храма. Что бы ни понимать под храмом. И именно в этом смысле Французская революция оказалась Великой, именно в этом смысле Октябрьская революция (и сейчас это можно уже говорить с уверенностью) также вошла в историю под аналогичным лейблом.
А вот разрушение храма ради разрушения, ради мерзости запустения и пустоты омерзительности — это, безусловно, преступление и перед прошлым, вложившимся в него, и перед будущим. В этом смысле casus Marginalia Limitrophia выглядит особенно любопытным. Пусть и трагично любопытным.
Воскресение мистики и мистика воскресения
В исполинской попытке (явно несопоставимой с ничтожностью затеявших это субъектов) искоренения и разрушения на территории бывшей УССР православия особняком стоят слова вульгаризации и огрязнения. «Паша-Мерседес», «моспархат», «российские попы» — это лишь нижний, самый грубый и очевидный слой оных. Есть и куда более тонкие приёмы.
Одним из таких — но создающих целый слой! — является всего лишь одна фраза. Фраза, которую на территории Руины начали применять задолго до 2022 года. Фраза, которая в самой своей глубине страшнее, чем многие матерные выражения и святотатства, которые за последние десятилетия осели грязью и окислами на территории Руины. Фраза, которую мы возьмём в отдельное рассмотрение, потому что самое её возникновение является симптоматичным. Она не могла возникнуть без некоторых условий, и уж если она возникла — то это уже само по себе кое-что значит. Об этом-то мы и поговорим ниже.
Это слова «Христос воскрес — воскреснет Украина». Ну казалось бы, что такого в этой фразе, если в ней утверждается и очевидная христианская истина, и надежда на хорошее будущее, и сама идея жизни? А между тем, с ней далеко не всё так сахарно и медово, как кажется.
Начнём мы с очень простой мысли. Мистика воскресения всегда преследовала человечество. Воскресение — это преодоление смерти, это победа над безымянным и безликим врагом всего человечества. «Смерть! Где твоё жало? Ад! Где твоя победа?» — в этих симфонических по мощи словах восстановлен образ этого врага. Двуединого (на самом деле у него много больше ипостасей, но сейчас не об этом) в обезличенности Смерти и в персонификации Дьявола. В этих словах, представляющих собой ораторию в шести нотах, звучит светлое торжество — воскресение особого рода.
Но ведь воскресение, как мы знаем из фольклора, литературы и даже истории, может быть и иным. Тёмным. Страшным. Безумным. Расчеловечивающим. Та самая не-смерть, о которой мы недавно говорили, свидетелем. «Тёмное воскресение» не является ни окончательным, ни эсхатологическим, ни торжеством жизни, но формальность смерти преодолевается. Преодолевается, чтобы навсегда зафиксировать положение за пределами жизни.
И ощутимая даже на уровне интуиции и чутья диссонансность фразы «ХВ-ВУ» рождается именно этим знанием, глубоко сидящим даже в самых отпетых атеистах. Что-то не так с этим сопоставлением воскресений, — кричит нечто даже в самом скептичном (но мыслящем) человеке.
И правильно кричит. Фразочка-то — не просто так фразочка. И нет ничего удивительного, что именно после её распространения, после её превращения в рекламный слоган, в теленовостной тизер, в газетный хэдлайн на территории Руины всё больше очажков и очагов религиозной войны запылало.
И никакое внешнее вмешательство уже не могло остановить или ещё больше разжечь эту войну. Потому что сама по себе эта фраза — это уже готовая религиозная война.
Детронизация бога
Дело в том, что воскресение Христа — это окончательный факт. Это абсолютный, стержневой, осевой факт для всей человеческой истории — если, конечно, произносящий слова «Христос воскрес» действительно верит в эти слова, а не произносит их надругательства ради.
Произносить эти слова можно и из уважения к убеждениям другого человека. И в таком случае у этих слов есть и другой, но тоже важный, смысл: две тысячи лет тому возникла массовая вера в лучшее будущее, в возможность преодоления смерти, в небессмысленность человеческого существования — и я готов уважать эту веру, в чём бы она ни выражалась.
Мы отдаём себе отчёт в том, что вступаем тут на очень тонкий лёд сражения с самим ап. Павлом, согласно которому «а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша… А если Христос не воскрес, то и всё, что мы возвещаем, не имеет смысла» (1Кор 15:14). Однако, повторяю, тот, кто верит, что каждое прочтение заново Пушкина или Достоевского воскрешает их, что каждое воспоминание о подвиге Матросова или Гастелло делает их снова живыми — тот и с апостолом Павлом найдёт общий язык.
В любом случае, воскресение Христа — это сам-по-себе-факт. Абсолютный. Окончательный. Предельный и запредельный. У него не может быть ответов и продолжений, кроме утверждения «Воистину воскрес». И в таком повторении нет никакой тавтологии.
А вот вывод, что если воскрес Христос, то воскреснет и Украина; что раз воскрес Христос, то воскреснет и Украина; что поскольку воскрес Христос, то воскреснет и Украина; короче говоря, любой из этих выводов — это покушение на абсолютность этого факта. Это языческое, антихристианское, архаичное возведение на престол всего мира себя как носителя определённой идеи (в данном случае — идеи Украины). Тот самый престол, от которого, если кто-то ещё помнит Библию, сам Христос отказался словами «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи» (Мф 4:11).
Этот вывод, в конце концов, является именно что прямым нарушением одной из заповедей, а именно первой и второй. Не много ни мало — это создание другого себе бога, а равно и воздвижение кумира.
Так что любой верующий, произносящий и воспроизводящий эту фразу, сразу же обрекает себя по вере своей. Впрочем, к чести верующих, стоит признать, что среди по-настоящему верующих нам лично и не доводилось слышать эту фразу. Видимо, вышеупомянутая христианская интуиция всё-таки работает.
Светские толкования мистической параллели
Но есть и куда более светские моменты в этой фразе.
Во-первых, исходя из этой фразы, приходится (пользуясь средствами сугубо формальной логики) признать, что Украина вопреки собственному гимну таки умерла. Потому что если приходится ожидать её воскресения, то смерть уже состоялась. Ведь даже об умирающем нельзя ещё сказать «воскреснет», ибо он ещё и не умер-то, и есть, пусть и исчезающе малая, вероятность, что этого не произойдёт, не так ли?
Парадоксальной, как это любят говорить в вульгарной форме, «зрадности» получается фраза сия, не находите? И забавно, что произносят её именно украинские патриоты — тем самым расписываясь в том, что если проклятые ими коммунисты передали им бывшую УССР во вполне живом виде, то именно они, племенные и пламенные патриоты, её и убили. Они и убили-с.
Во-вторых, эта фраза свидетельствует, что многотысячные гекатомбы, которые нынче приносятся, являются бессмысленными. Ибо если Украина умерла, и нужно терпеливо ждать её воскресения, то какой смысл в «визвольних змаганнях», как любят писать особо сознательные историки и прочие болтуны на зарплате? Чего ради гибель десятков и уже сотен тысяч граждан бывшей УССР, если это всё упирается в стеклянной прозрачности и холодности факт, что воскресение ещё не наступило?
Саморазоблачающей эта фраза получается, не находите? И забавно, что это саморазоблачение возникает при применении элементарной аристотелианской логики. Вот недаром всё-таки бесы на территории бывшей УССР в своё время и с Аристотелем воевали. Чувствовали в нём что-то такое… антиукраинское.
В-третьих, эта фраза свидетельствует, что все рассусоливания миньонов «европейского государства» о «равноудалённости украинского государства от религий и конфессий», об «отделённости религии от государства» и прочем подобном — это ложь и миф. Если уж сама жизнь этого государства ставится в линейную связь с фактом воскресения Христа — то каково место в этом государстве у мусульман, буддистов, индуистов, иудаистов?
Антигосударственной, антиправовой и незаконной эта фраза получается, не находите? Особенно забавно получается с иудаистами, чья вера как раз построена именно на отрицании чуда воскресения Христова. Они-то, находящиеся, по признанию Дмитрия Гордона, у власти, ничего не хотят сказать по этому поводу? Или они верят в будущее воскресение Украины не больше, чем в минувшее воскресение Христа? Это бы многое объясняло.
«Мы особенные! Мы великие! Мы все так говорим — значит, мы правы!»
Но всё-таки вернёмся к мистическому. Уверяем вас, там куда больше любопытного и непознанного.
Дело ещё и в том, что «ХВ-ВУ» тотально отрицает благовествование Христово ещё и в том, что отныне нет никаких избранных и особых народов, стран и наций. «Несть ни эллина, ни иудея» подразумевает не только стирание различий между конкретными двумя народами, но и всеобщее равенство людей.
И уж тем более — невообразимость и немыслимость обожествления какого-либо человека или группы людей по этническому или национальному признаку. Возможность обожествления человека вообще — это в христианстве ещё может обсуждаться, да и обсуждается: ведь если человек создан по образу и подобию, то не может ли быть так, что он призван уподобиться Богу?
А вот уподобление Богу (особенно в таком предельном и запредельном акте, как воскресение) отдельного народа — это настолько антихристианская и антихристова весть, что на этом фоне Содом и Гоморра выглядят мужским и женским монастырями.
И лишь обезумевшесть и озверелость когда-то христианского Запада не позволяет ему увидеть, какое взбесившееся (от слова «бес») чудовище выращено его же усилиями на его границе. Если немецкий нацизм просто отрицал христианство, пусть и агрессивно и жестоко, то сейчас мы столкнулись, как это ни прозвучит странно с точки зрения истории, с ещё более ужасающим явлением.
Концлагерей с миллионами жертв (пока что, как минимум) формально нет. Прямо провозглашённой расовой доктрины — также. Однако не стоит обманываться: усилия Князя Тишины по маркетингу и брэндингу, дезодорации и косметической обработке чудовищного рыла нацизма не являются борьбой с сущностью, но только лишь парикмахерской и гримёрской обработкой наёмного убийцы, которому тем самым помогают поближе подобраться к жертве.
И как минимум в некоторых глубинных корнях своих мы действительно имеем дело с ещё более чудовищным явлением. Ведь отрицание христианства и его наследия — с этим человечество сталкивалось не раз вплоть до нынче здравствующей церкви сатанизма. Такое отрицание не уничтожает это наследие. А вот сатанизация собственно христианского наследия — это уничтожение его в чистом виде. Это лишение шанса вернуться к нему ещё раз.
Захват Печерской лавры выглядит, конечно, более разящим и болезненным. Однако ещё со времён князя Александра Ярославича, более известного как Невский, известно, что из двух угроз — угроза душе и угроза телу и богатству — нужно выбирать угрозу телу и богатству. Орда оказалась менее опасным выбором, чем Орден. И история лишний раз засвидетельствовала истинность этого выбора.
И вот спустя восемь сотен лет очередной данила галицкий очередной раз идёт на поклон к очередному ордену.
В чём угроза?
А угроза эта заключается в омирщении воскресения. В его разволшебствовании. В его демистификации и десакрализации. В его вульгаризации и тем самым обессмысливании.
Воскресение Христово — это тайна и таинство.
Тайна — потому что ни жёны-мироносицы, ни ученики Христа, ни, надо полагать, архангелы у Гроба Господня не видели этого акта. Тайна — потому что божественное неповторимо и неизъявимо, неизъяснимо и неизмыслимо. Тайна — потому что человек должен столкнуться с равным себе и даже превосходящим себя, чтобы стать больше, выше, стать превосходящим самого себя в борьбе с этой тайной, пусть даже и безуспешной — как Исаак стал Израилем в обречённой борьбе, формально проигранной.
Таинство — потому что вновь и вновь оно повторяется в нашей жизни как сообщение нам благодати и благовествования Бога. Многократно замеченное различие между западным христианством как христианством Рождества и восточным христианством как христианством Воскресения здесь оказывается особенно значимым различием.
Ведь если главное — это Рождество, то грань между человеком и Богом преодолевается (кстати, католическое филиокве о том же самом), и, значит, покарание за Вавилонскую попытку было излишним, жестоким, и рано или поздно должно быть отменено. Люди как боги и боги как люди — вот в конечном итоге картина этого мира. А все ли помнят, что именно грозит, если Бога нет?
А вот если главное — это Воскресение, то грань между человеком и Богом непреодолима. И значит, смирение — это не «поведение лузера» и «мышление бедного папы», как нам впаривают гуру западного мира, а добродетель и честь. И значит, омывать ноги меньшему и слабейшему — это не «непродуктивные траты времени» и «покушение на своё приватное пространство», а часть жизни человека и часть жизни в обществе.
И если главное — это Воскресение, то никакая линейность, никакой конец истории невозможен, потому что рано или поздно будет великое возвращение. Не потому ли, возвращаясь к одной из предыдущих тем, русский коммунизм, о трагедии которого так выразительно писал Н. Бердяев, так мощно симфонировал с русской общинностью, советскими ценностями и христианскими глубинами?
И угроза — в том, что можно потерять всё это. В том, что можно разменять высь и глубь на фантики и пластик. В том, что можно перестать быть собой — и, не став кем-то другим, уйти в тот самый песок, в который ушли уже тысячи попыток человечества.
Приватизировать и приручить бога
Именно человечества, а не «своей нации», в которой «свой к своему за своим ходит», как описывают зачастую этот идеал некоторые хуторяне на территории бывшей УССР.
И ведь не просто описывают. Ведь «ХВ-ВУ» — это именно что превращение Иисуса Христа в «своего», к которому можно «сходить за своим», то бишь за воскресением Украины, а? Не желаете ли-с под заказ, штучное, ручной работы-с, пэтчворковое воскресение эксклюзивно именно для вашей страны? Уникальное предложение, только сегодня и только для вас!
Ведь «ХВ-ВУ» — это именно что приватизация Христа. Иначе говоря, те, кто не согласен со второй часть этой формулы — лишаются доступа и к первой, по логике выкрикивающих её. Христос-мальчик, Христос-слуга, из приручённых пажей, ручной Христос, который не возразит против такого сопоставления себя с территорией, о которой две тысячи лет тому и слыхать не слыхивали; приватизированный Христос, на которого вопящие располагают монополией продажи и использования; что может быть более отвратительным и антихристианским для любого верующего?
Такой бог не возразит призывам с амвонов «убивать москалей». Такой бог (как вон у греко-католиков) не сочтёт грехом лишение другого человека жизни. Такой бог заранее отпускает грехи — особенно если они свершены во имя соположенной ему сущности. И ещё неизвестно, какая из двух частей формулы «ХВ-ВУ» отпускает грехи: то ли первая, то ли вторая. В конце концов, такие «верующие» перестают совещаться с первой частью этой формулы и начинают — лишь со второй.
Такой приватизированный и прирученный, оскопленный и десакрализованный Бог будет всегда на стороне «своих», а не на стороне Правды, Выси, Блага, Заповедей. С ним легко договориться, а то и сторговаться.
В конечном итоге — это уже маска Бога, от имени которой говорят те, кто и свершает такой подлог.
И обратите внимание, как легко и ненавязчиво проходит эта элементарная технология: берётся неоспоримый для многих в своей истинности тезис («ХВ»), присоединяется синтаксически рифмующийся к нему («ВУ»), наполняется «настоящим патриотизмом», «щиро украинской верой», «патриотичным вероисповеданием» — и картечь для человеческих душ готова. Сотни и тысячи душ, не сумевших распознать в такой невинной фразе происки Князя Тишины, пали.
И пусть сами эти души живут в мире и согласии с богом, но это лишь прирученный и приватизированный бог их нации. Вот так бочка веры, самой чистой и высокой, в которую подсунули маленькую ложечку патриотизма, превращается в бочку патриотизма.
Так воскреснет ли?
Но самое страшное для зомби формулы «ХВ-ВУ» в том, что бог поругаем не бывает. В том, что им досталось по вере их: «их Украина» воскресла в форме не-смерти и не-жизни. И наконец, в том, что территория, которая когда-то называлась УССР, действительно обречена на воскресение, однако то, в какой форме это произойдёт, совсем не понравится зомби формулы «ХВ-ВУ».
Это не будет территория приватизированного и прирученного Бога. Это не будет территория, в которой заранее отпущены грехи и выписаны индульгенции за любое свершение именем патриотического божества. Это не будет территория, в которой будет позволено возводить в ранг священного что угодно.
Потому что невозможно длительное существование сложной системы, в которой нарушаются фундаментальные человеческие, исторические и общественные законы. Даже при поддержке колдуна вуду (он же Князь Тишины). Потому что невозможно бесконечное и вечное надругательство над прошлым, над вечным, над священным, над возвышенным: само это надругательство в конце концов бьёт другим концом по самому себе. Поэтому не будет.
Не будет — или не будет самой территории, и вместо воскресения возникнет просто новая жизнь. Так тоже бывало в истории человечества, так было, так есть и так будет.
«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.
Бывает нечто, о чем говорят: “смотри, вот это новое”; но это было уже в веках, бывших прежде нас.
Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».
Андреас-Алекс Кальтенберг,
Читайте нас: