Облава на «мясо». Личные впечатления
Ucraina finit
Живя в жирном благополучием Киеве, сложно представить себе все те ужасы, которые происходят в стране. Фронт и вообще все боевые действия они как бы на соседней планете, и сидя в тылу, их очень тяжело прочувствовать. А вот те насильственные развлечения, которые украинско-нацистская власть предлагает обывателю в городах и селах, как раз воспринимаются людьми как зло, которое они непосредственно видят и морально фиксируют.
Видео с фронта, они какие? В основном это или стрельба куда-то, или показ пленных, раненых, трупов. Иногда, в сеть попадают реальные кадры боя с беспилотника, с высоты птичьего полета.
И вот тут очень интересный нюанс различия природы насилия в бою и природы насилия полицаев на улице. В бою у обеих сторон есть как средства защиты, так и нападения. Так же в бою, если кто-то оказался рядом, то просто обязан прийти на помощь, поддержать огнем, отвлечь внимание на себя, ломануться в гущу на БМП, чтоб вывезти раненых. И вообще любой бой можно рассматривать как Суд Божий. Но все вышеперечисленное мы в нацистском тылу не увидим.
Полицайское насилие совершается множеством против одного безоружного. В публичном месте, где люди, смартфоны, видосики. Где куча мужчин и женщин, родители и дети смотрят и получают эмоции от того, как происходит «казнь». У любого бойца на фронте есть возможность защититься, есть возможность уйти в Вальхаллу, есть возможность сдаться в плен. И все варианты — с гигантским количеством оттенков.
В ловле же живого товара таких нюансов нет. Во враге на фронте видят врага. Тут же — «кусок мяса», жертва, которую надо принести на алтарь главному клоуну Украины. И жертва должна быть еще живой, трепыхаться, иначе как он сможет провести над ней все свои ритуалы глумления по обращению в бандерлога?
Но как бы все это не выглядело в сети, как бы все это не выглядело со стороны, с противоположной улицы или из окна пролетающего мимо автомобиля, но находиться внутри кольца облавы — та еще гадость.
Итак, суть истории. Есть у меня родственница. Жила в одном районном центре на юге. До начала СВО работала доктором. Имела погоны медицинской службы. Когда год назад все началось, схватила в охапку детей, в машину, и в темпе вальса они пересекли ближайшую границу. За два дня добрались до Германии, где их встретил прилетевший из Африки муж.
В районном городке у нее остался дом и квартира. И вроде бы с ними все нормально, под присмотром соседей, но все же она попросила меня съездить туда и оценить ситуацию. Особенно настаивала сделать это перед двадцатыми числами февраля сего года, так как там у них все уверены, что вот-вот должно начаться что-то невообразимое.
Тратить два дня на выполнение ее просьбы то еще удовольствие, но поскольку она единственная из родни на свободе, кто несколько раз уже выражала готовность принять мою жену и детей у себя (знает немецкий, английский — нашла там работу и жилье), — собрался и поехал. Когда начнется бойня в Киеве, буду ее просить о гостеприимстве для своих.
Поскольку на Украине очень дешевый бензин (дешевле в Европе за январь только в Белоруссии, России, Словении, Турции и Великобритании) — поехал на маршрутке.
До городка добрался после обеда. Как во многих районных центрах страны, привокзальная площадь превратилась в своеобразный базар, автовокзал, шалман, на котором круглосуточно кипит жизнь.
Несмотря на иллюзию открытого пространства, с площади можно было уйти только тремя путями.
Вышел из маршрутки и зашел в туалет, который стоял в стороне, на краю площади. Это, наверное, спасло меня от первой волны облавы так называемых штурмовых групп. Выйдя из здания туалета и поняв, что все происходит прям как в фильмах про СС, сделал вид, что это меня не интересует, повернул в сторону ближайшего выхода с площади, до которого было метров десять, и пошел спокойным уверенным шагом. Но сразу за крайним ларьком наткнулся на внешний периметр оцепления.
Сотрудники центров комплектования и соцподдержки (так называются декоммунизирорванные военкомиссары) вместе с полицаями, наверное, уже собаку съели в умении проводить загоны, облавы и хомутание. На каждом выходе из площади была группа из шести-семи сержантов с офицером и так же один-два полицая в офицерском звании. Все в бронежилетах, но без касок. У двух или трех автоматы, у остальных пистолеты.
Проезды были перекрыты изъятыми у частников микроавтобусами (из них одна городская маршрутка из областного центра) с черными военными номерами.
Внутри же периметра работали, как я уже их назвал, штурмовые группы. Проверяли документы (паспорт и военник). У кого таковых не оказалось — приглашали в автобус. Никто не сопротивлялся, так как визуально общее количество участников облавы подавляло: было около 50–60 псов в форме. (Это как раз пересекается с информацией, что каждый военный комиссариат имеет одну роту охраны из 100–120 местных блатных.)
Выходя с площади и понимая, что встречи с оцеплением не избежать, я продолжил идти в том же направлении и с той же скоростью. Ко мне обратился кто-то из военных. Я сделал вид, что не замечаю его. Хотя на самом деле было просто противно с ним общаться, останавливаться и делать вид, что признаешь в нем человека.
Но когда окружили со всех сторон, тут уже хочешь — не хочешь, а вынужден слушать его и отвечать на его вопросы, показывать документы. Из них у меня был только паспорт и идентификационный код. Правда, вместе с паспортом лежала также доверенность, подписанная одним из укронацистских бонз.
Не знаю, что сработало в мою пользу, то ли его подпись, то ли служебное панское превосходство, то ли отсутствие страха говорить на русском языке с вооруженным представителем власти. Кто знает. Хотя все возможно намного проще. Уже потом, анализируя минутный разговор, пришел к выводу, что первое, что интересовало моих интервьюеров — прописка и название военкомата. Скорее всего, увидев город Киев в документах, они поняли, что даже выписав мне повестку дело они как бы сделают, но вот палки показателя не получат.
Поэтому старший отдал документы сержанту, сказал ему еще раз посмотреть их внимательно, а вся группа обошла меня и двинулась в сторону уже собранной большой толпы военных и гражданских в центре площади.
Дед-сержант с красно-черным бандеровским флагом на плече (вместо государственного флага Украины) еще раз перелистал мои малочисленные документы, вернул и посоветовал в следующий раз иметь при себе их побольше, в том числе военник, а потом быстрым шагом пошел догонять своих.
Я же шел и шел. Прямо и прямо, пока через полчаса не обнаружил, что двух- и трехэтажные дома закончились, и я нахожусь в частном секторе. Прогулялся и хватит. Пора возвращаться в город. Подумал: хорошо, что не выпил пива, иначе мог бы вспылить и сейчас бы уже лежал на дне маршрутке в кровавой луже. А с другой стороны, скоро станет еще хуже. Сейчас комиссары и полицаи работают за показатели, чтоб самим не отправиться под Бахмут (Зе, кстати, уже распорядился нерадивых отправлять на фронт, а вместо них за работу с документами сажать военных калек). Но если олимпийское спокойствие Кремля относительно ситуации на фронте вызвано именно гигантскими потерями укровермахта, то уже совсем скоро на улицах, в магазинах и больницах людей не будут крутить, а просто направив автомат в живот набивать ими грузовики и как тушки отправлять в мясорубку. И никто не будет спрашивать ни прописки, ни имени, так как пойманная жертва проживет не долго. За день доедут, а утром в бой и все: нет человека — нет проблемы. Зачем тогда соблюдать формальности?
Повернул к квартире родственницы. Шел, оглядывался, пытался почувствовать, что ждет за поворотом.
Первоначально хотел переночевать в местном дешёвом отеле, так как в дом родственница пустила квартирантов, а в квартире была какая-то сложная система, как включать электричество и воду. Но потом подумал, что раз по городу идет такой шмон, то, скорее всего, план по мясозаготовкам реально горит. А значит, стоящие на агентурной связи администраторы отеля сразу же стуканут, что у них чел без командировки, а встречаться второй раз с комиссарами и полицаями за день было уже выше моих сил.
В магазинчике в соседнем доме купил бутылку водки с перцем и закуску. Стресс и ощущение полного бессилия, безоружности накатывали все больше и больше.
Было стыдно, очень стыдно за то, что живу в этой гигантской тюрьме, из-за собственного безделья, из-за враждебной среды, и что этот ад на сковородке может длиться вечно.
Пришел на квартиру родственницы. Видно было, что в спешке уезжали, но все же старались аккуратно складывать вещи. Соседка, у которой я взял ключ, сказала, что после того как включили отопление заходит в квартиру каждый день. Трубы и батареи родственница хоть и поменяла, но веры им нет. Помогла мне включить электричество и воду. Показала, где посуда. Дала соль и специи.
Сидел на кухне, готовил пельмени и тут начала тянуть левая рука. Сердце. Уже было не до алкоголя. Ходил, разминал ее, делал дыхательную гимнастику. Вроде отпустило. На привезенном с собой ноуте запустил игрушку в режиме, чтоб сама с собой играла, на телефоне новый фильм про войну с Игорем Петренко, и когда все шумело — нашел на книжной полке роман Гамбусино, который так и не прочитал в детстве. Все простое, аляповатое. Но тут же главное что? Ни о чем не думать. Забыть, где ты и кто ты. Запить падение. А если запить нельзя, то заглушить его.
Потом играл и смотрел кино до полуночи. А ночью, во сне тянул левый бок.
Уже когда набирал текст, товарищ рассказал, что с документами в военкоматах происходит разное. Они и раньше пропадали за деньги. Но вот то, что военкоматы стали превращаться в мини-крепости, — это факт. Охраняют, суки, списки.
Но, опять же, проблема в том, что комиссары-то списки охраняют на работе, а живут-то они в городе, где также живут и их семьи вместе с семьями тех, кого они уже отравили на смерть либо собираются отправить. Поэтому и охрана, и перекрестное наблюдение друг за другом внутри комиссарской среды начинают давать сбои. Вот власть и вынуждена потихоньку менять военкомовских сотрудников на неместных некроманагеров, давно про…равших душу и положивших за Райх «куски своих тел» и душ, как поется в украинском гимне.
Сергей Климов,
