Действительно ли мир в плену у географии?

Российско-украинский конфликт преподнес много сюрпризов, главный из которых — сам факт произошедшего. В прошлом мирная Россия была вовлечена в сложную глобальную экономику. Действительно ли она готова разрывать торговые связи и угрожать ядерной войной лишь ради расширения и без того огромной территории? Несмотря на многочисленные предупреждения, в том числе от самого Владимира Путина, конфликт все равно стал неожиданностью.

Но не для журналиста Тима Маршалла. С первой страницы своей книги "Узники географии" (2015) он приглашает читателя поразмыслить над топографией России. Ее окружает кольцо гор и льда, граница с Китаем защищена горными хребтами, с Ираном и Турцией — Кавказом. Между Россией и Западной Европой находятся Балканы, Карпаты и Альпы, которые образуют еще одну стену. Ну, или почти. К северу от этих гор Россию с ее хорошо вооруженными западными соседями соединяет нерельефный коридор, идущий через Украину и Польшу. По нему можно на велосипеде доехать из Парижа до Москвы.

Или на танке. Маршалл отмечает, что эта брешь в естественной защите России неоднократно приводила к нападениям на нее. "У Путина нет выбора, — заключает Маршалл. — Ему нужно как минимум попытаться контролировать равнины на западе". И когда он начал специальную военную операцию на Украине, которую больше не мог контролировать мирными средствами, Маршалл отреагировал с усталым пониманием и выразил сожаление, но не удивление. География пленяет лидеров, пишет он, забирая у них куда больше возможностей для выбора и маневра, чем можно себе представить.

У логики Маршалла есть название: геополитика. Этот термин часто используется в широком смысле для обозначения "международных отношений", но изначально под этим подразумевалось, что международными событиями управляет именно география: горы, сухопутные мосты, уровень грунтовых вод. Геополитики отодвигают убеждения, законы и культуру на второй план, считая, что по-настоящему понять политику можно только внимательно изучая карты. Вы обнаружите, что все страны заняты перетягиванием каната и рассматривают каждого соседа потенциальным соперником, а успех зависит от контроля территорий, прямо как в настольной игре "Риск". Цинизм в отношении человеческих мотивов роднит геополитику с марксизмом, только двигателем истории выступает не классовая борьба, а топография.

Многие предсказывали гибель геополитики в 1990-х с окончанием холодной войны. Расширение рынков и появление новых технологий сулили географии второстепенность. Кого волнует контроль над Малаккским проливом или Одесским портом, когда моря кишат контейнеровозами, а информация поступает со спутников? "Мир плоский", — заявил журналист Томас Фридман в 2005 году, создав прекрасную метафору глобализации, при которой товары, идеи и люди пересекают границы благополучно и бесперебойно.

И все же сегодня мир представляется не таким плоским. Цепочки поставок разрываются, глобальная торговля сбавляет темп, и рельеф планеты кажется скорее скалистым, чем гладким. Враждебность по отношению к глобализации, которую направляют люди вроде Дональда Трампа и Найджела Фараджа, усилилась в результате пандемии. В конце холодной войны количество пограничных стен можно было сосчитать на пальцах, а сейчас достигло 74-х и продолжает расти, особенно в последнее десятилетие. Надежда на глобализацию после окончания холодной войны была "заблуждением", пишет политолог Элизабет Валье (Élisabeth Vallet), и сейчас мы наблюдаем "ретерриториализацию мира".

Столкнувшись с новой враждебной средой, лидеры стран достают из нафталина старые руководства по стратегии. "После затишья, которое наступило с окончанием холодной войны, геополитика вернулась, причем с удвоенной силой", — предупреждал в 2017 году советник по национальной безопасности США Герберт Макмастер. Это явно движет российской логикой, потому Путин и объясняет спецоперацию "геополитическими реалиями". В других странах, где вера в открытую, основанную на торговле международную систему сходит на нет, списки бестселлеров возглавляют смыслящие в географии эксперты вроде Маршалла, Роберта Каплана (Robert Kaplan), Иэна Морриса (Ian Morris), Джорджа Фридмана (George Friedman) и Питера Зейхана (Peter Zeihan).

На этом фоне народ задается вопросом: а что изменилось с 13-го века времен Чингисхана, когда стратегию обуславливали открытые степи и горные барьеры? Геополитическое мышление носит откровенно мрачный характер и скептически относится к надеждам на мир, справедливость и права. Вопрос, однако, не в мрачности, а в правильности. Прошедшие десятилетия повлекли за собой серьезные технологические, интеллектуальные и институциональные изменения. Но удалось ли нам вырваться из географического плена?

Мы есть продукт нашего окружения: процветаем там, где обстоятельства позволяют, и умираем там, где не позволяют. "Взгляните на карту, где отмечены границы трущихся друг о друга тектонических плит, и наложите на нее точки, где возникли крупнейшие древние цивилизации, и вы увидите удивительно точное соотношение", — пишет Льюис Дартнелл (Lewis Dartnell) в своей великолепной книге "Происхождение". Это соотношение не случайно. Столкновения плит создают горные хребты и великие реки, которые несут отложения вниз, в низменности, и обогащают почву. Древняя Греция, Египет, Персия, Ассирия, долина Инда, Центральная Америка и Рим — все они располагались на краях плит. Так называемый "Плодородный полумесяц" — богатый сельскохозяйственный регион, простирающийся от Египта до Ирана, где впервые возникли земледелие, письменность и колесо, — лежит на пересечении трех плит.

Влияние географии может быть весьма долговечным, как показывают результаты голосования на юге США. Южные штаты поддерживают в основном республиканцев, но через них проходит дуга демократических округов. Если наложить ее на карту, геологу все станет ясно как божий день, пишет ученый Стивен Датч (Steven Dutch). Она соответствует выходу осадочных пород, образовавшихся десятки миллионов лет назад в жаркий меловой период, когда бóльшая часть современной территории США находилась под водой. Со временем отложения спрессовались в сланец, а после отступления вод подверглись эрозии. Как объясняет Датч, в 19 веке плантаторы обнаружили идеальные для выращивания хлопка черноземные районы. Они привезли туда рабов, потомки которых до сих пор живут на этих территориях и регулярно выступают против консервативных политиков. Как отмечает Дартнелл, город Монтгомери в штате Алабама находится "прямо посередине" полосы мелового периода, и именно там находился центр движения за гражданские права, где проповедовал Мартин Лютер Кинг-младший, а Роза Паркс спровоцировала автобусный бойкот.

Разумеется, всеобщие войны волнуют геополитиков больше местных выборов. В этом они уподобляются Хэлфорду Макиндеру (Halford Mackinder), английскому стратегу и основоположнику данного образа мышления. В статье 1904 года "Географическая ось истории" Макиндер со ссылками на рельефную карту мира утверждал, что историю можно считать многовековой борьбой между кочевыми народами евразийских равнин и мореплавателями. Британия со товарищи процветала в статусе океанской державы до момента утраты всех жизнеспособных колоний, и любая экспансия повлекла бы за собой сухопутные конфликты. Макиндер чувствовал, что центром мировых войн станет обширная равнина в "сердце Евразии".

Он был не совсем прав, но общий смысл его предсказаний — столкновения в Восточной Европе, ослабление британской военно-морской мощи, подъем сухопутных держав Германии и России — оказался верен. Отбросив детали, Макиндер напророчил, что у империй закончатся потенциальные колонии и они начнут воевать друг с другом. Он предвидел, что наградой станут внутренние области Евразии, а позже написал, что именно они дают все возможные предпосылки для господства в мире. "Кто владеет Срединной землей [центральная и северная часть Евразии], тот командует Мировым островом [Евразия и Африка]; кто владеет Мировым островом, тот командует миром".

Макиндер лишь предупреждал, но немецкий генерал Карл Хаусхофер (Karl Haushofer) воспринял это как совет, сочтя Макиндера обладателем "величайшего из всех географических мировоззрений". Хаусхофер включил его идеи в формирующееся понятие геополитики и в 1920-х годах передал их Адольфу Гитлеру и Рудольфу Гессу. Немецкий народ пленен внутри своих территорий и должен стать мировой державой, заключил Гитлер, а для этого нужно идти на восток — в макиндеровскую Срединную землю.

Убежденность Адольфа Гитлера в том, что судьба Германии лежит на востоке, шла вразрез с наблюдениями Стивена Датча о том, что меловые породы способны предсказать выбор избирателей. Тем не менее, оба считали, что мировоззрение формируется благодаря географии. К моменту начала Второй мировой войны, когда бóльшую часть Евразии разорвали из-за стратегической ценности, отрицать это было уже глупо. Макиндер, переживший ту войну, не видел особых оснований полагать, что "упрямые факты географии" могут однажды отступить.

Хэлфорд Макиндер настаивал на том, что главную роль все еще играет географическая карта, но не все с ним согласились. На протяжении всего ХХ века идеалисты искали пути превращения международных отношений в нечто иное, нежели "вечная борьба за призовые места", как выразился британский экономист Джон Мейнард Кейнс (John Maynard Keynes). С точки зрения Кейнса и его последователей, этого можно было достичь посредством торговли. Странам не пришлось бы захватывать территории для обеспечения ресурсов. Другие идеалисты надеялись, что новые технологии воздушной эры прекратят распри из-за стратегических точек на карте.

Однако это были лишь надежды, не реальность. Холодная война разделила планету на торговые блоки и военные союзы, приковав внимание лидеров к картам. Даже дети научились их читать благодаря французской настольной игре 1957 года La Conquête du Monde ("Завоевание мира"), которую американская фирма Parker Brothers продавала под названием "Риск". Несмотря на атмосферу 19-го века с кавалерией и устаревшими артиллерийскими орудиями, актуальность была налицо, учитывая, что сверхдержавы продолжали делить территории.

Геополитическая мысль, хоть и приглушенная из-за связи с нацистами, оставила след в холодной войне. Ключевой стратег США Джордж Кеннан (George F. Kennan) преуменьшил значимость идеологической составляющей конфликта. Он называл марксизм "фиговым листком", а поведение СССР объяснял "традиционным и инстинктивным чувством незащищенности", обусловленным многовековыми попытками жить "на обширных открытых территориях по соседству со свирепыми кочевниками". Для решения этой проблемы с оттенком видения Макиндера Кеннан предложил соответствующее решение в виде "сдерживания", причем не ради искоренения, а ради ограничения коммунизма. В результате США стали активно вмешиваться в дела других стран, включая отправку 2,7 миллиона военнослужащих во Вьетнам. Для многих из них та неудачная война стала засасывающей всё и вся "трясиной". Только после падения Берлинской стены в 1989 году стало казаться, что география все же может утратить силу.

Холодная война разделила мир экономически, а ее окончание привело к падению торговых барьеров. 90-е годы ознаменовались ажиотажем торговых соглашений и созданием организационной инфраструктуры: Европейский союз, Североамериканское соглашение о свободной торговле (НАФТА), общий рынок стран Южной Америки и, что особенно важно, Всемирная торговая организация. В период с 1988 по 2008 год количество региональных торговых соглашений выросло более чем вчетверо, и их углубление подразумевало более тщательную координацию. За этот период объем торговли утроился с менее чем шестой части мирового ВВП до более чем четверти.

Чем больше стран могут обеспечивать себя жизненно важными ресурсами за счет торговли, тем меньше у них причин захватывать новые земли. Оптимисты, подобные Томасу Фридману, полагали, что тесные экономические связи избавят мир от войн. Фридман выразил это в 1996 году в теории предотвращения конфликтов "Золотые арки": два государства, в которых есть McDonald’s, никогда не пойдут друг на друга войной. (Символ сетевых ресторанов — две золотые арки, формирующие букву "М"). И он не был далек от истины. Несколько конфликтов между такими странами все же было, но вероятность гибели людей в войне между государствами значительно снизилась.

Пока торговля снижала вероятность войны, военные технологии меняли форму. Всего через несколько месяцев после падения Берлинской стены Саддам Хусейн возглавил вторжение Ирака в Кувейт, сделав старый добрый геополитический шаг: четвертая по величине армия в мире должна была обеспечить ему контроль над 2/5 мировых запасов нефти. Его грозные сухопутные войска защищала большая, безлюдная пустыня, где было почти невозможно ориентироваться. Макиндер оценил бы эту стратегию.

Но 90-е были уже за пределами эпохи Макиндера. Саддам понял это, когда возглавляемая США коалиция направила бомбардировщики из Луизианы, Англии, Испании, Саудовской Аравии и острова Диего-Гарсия для атаки на Ирак, в результате чего в течение нескольких часов из строя вышла бóльшая часть его инфраструктуры. Авиаудары продолжались месяц с небольшим, а затем с помощью новой спутниковой технологии GPS коалиционные силы быстро пересекли пустыню, которую иракцы считали непреодолимым барьером. Ста часов наземных боев оказалось достаточно, чтобы разгромить потрепанную иракскую армию, хотя впоследствии высокопоставленные офицеры отмечали, что в этом не было необходимости. Еще несколько недель карательных авиаударов — и Ирак вывел бы войска из Кувейта, ни разу не столкнувшись с противником на поле боя.

Что представляло собой "поле боя" в 90-х? Война в Персидском заливе предвещала широко обсуждаемую "революцию в военном деле", которая обещала заменить бронетанковые дивизии, тяжелую артиллерию и крупную пехоту точными авиаударами. Российский военный теоретик Владимир Слипченко отмечал, что знакомые стратегам пространственные концепции (поля, фронты, тылы и фланги) теряют актуальность. Благодаря спутникам, самолетам, GPS, а теперь и беспилотным летательным аппаратам "боевое пространство", как его сегодня называют стратеги, — это не морщинистая поверхность планеты, а тонкий лист миллиметровой бумаги.

Обилие БПЛА не означает мира во всем мире, но сторонники новых технологий обещают, как минимум, более честные бои, меньше убитых гражданских, меньше пленных и меньше задействованных войск. Революция в военном деле позволяет могущественным странам — главным образом США и их союзникам — нападать на отдельных людей и сети, а не на целые страны. Казалось бы, это знаменует переход от всеобщей войны к глобальному надзору, от кровопролитных разрушений геополитики — к более плавному, хоть и все еще смертоносному процессу глобализации.

Но действительно ли глобализация заменила геополитику? "В 90-е из-за мощи авиации рассмотрение карт свелось к двум измерениям", — признает геополитик Роберт Каплан (Robert Kaplan). Однако трехмерный взгляд вернулся "в горах Афганистана и в предательских улочках Ирака", пишет он. Контраст между войной в Персидском заливе 1991 года и войной в Ираке 2003-2011 годов весьма ярок. В обоих случаях глобальная сверхдержава возглавляла коалицию против Ирака при Саддаме Хусейне. Но в первом случае для достижения быстрой победы использовалась воздушная мощь, тогда как второй казался, если не иметь наметанный глаз, очередным порожденным США "болотом".

Стремительно росший с 90-х мировой экспорт остановился где-то в 2008 году. Сегодня нам прочат "деглобализацию" (существенное сокращение торговли), а евроинтеграция сталкивается с неудачами из-за Брексита. Как по заказу, в Европе идет еще и борьба за землю. Вот уж действительно "война Macdonald’s": сеть ресторанов быстрого питания имела сотни филиалов в России и на Украине. Какие бы экономические выгоды Россия ни извлекала из мирной торговли, Путин, вероятно, считает их не столь вескими, как тепловодные порты и природные ресурсы Украины, а также стратегический буфер для уязвимой западной части РФ. Это и есть "месть географии", как метко выразился Каплан.

С этой местью вернулись и геополитические теоретики, часто ассоциирующиеся с самопровозглашенной "частной разведывательно-аналитической компанией" Stratfor. "Теневое ЦРУ", как его назвал журнал Barron’s, кормится неудачами идеализма эпохи после холодной войны. К нему имеют отношение авторы многих недавних бестселлеров о важности географии для истории. Какое-то время главным геополитическим аналитиком компании был Роберт Каплан. В ее составе работает автор книги "География — это судьба" (2022 г.) Иэн Моррис (Ian Morris). А основателем и вице-президентом фирмы являются Джордж Фридман (George Friedman) и Питер Зейхан (Peter Zeihan) соответственно. (У британского писателя Тима Маршалла другая сеть; предисловие к его "Узникам географии" писал бывший глава МИ-6).

В 2014 году общественность узнала о работе Stratfor благодаря слитым хакерами и размещенным на WikiLeaks пяти миллионам электронных писем фирмы. Оказалось, что она не ограничивается проповедями о важности картографии, но и принимает непосредственное участие во многих процессах, обеспечив себе при этом довольно удобные отношения с властью. Хакеры выяснили, что Stratfor следила за активистами от имени корпораций и в какой-то момент предложила провести расследование в отношении журналиста Гленна Гринвальда (Glenn Greenwald) для Bank of America. Среди подписчиков и клиентов компании числились Dow Chemical, Raytheon, Goldman Sachs, Merrill Lynch, Bechtel, Coca-Cola и Корпус морской пехоты США. В 2020 году Stratfor выкупила другая разведывательная фирма, но до сих пор неясно, так ли проста эта рыбешка в море аппарата безопасности США. Слитые электронные письма содержали разведданные непосредственно от премьер-министра Израиля Биньямина Нетаньяху об иранской ядерной программе, готовности Израиля убить лидера "Хезболлы" и его собственном отношении к вашингтонскому коллеге ("Биби очень не любит Обаму").

Stratfor продавала секреты, но клиентура все равно полагалась на ее прогнозы. И геополитики не стеснялись их делать. Действительно, в последнее время они предложили так много межотраслевых прогнозов, что начинаешь сомневаться в той железной уверенности, с которой они делаются. Станет ли Турция "осью поворота" для Европы, Азии и Африки, как утверждает основатель Stratfor Джордж Фридман? А, может, Индия станет "глобальным осевым государством", как считает Каплан (добавляя, что "ключевым географическим положением на Ближнем Востоке" обладает Иран, Тайвань является осью для морской Азии, а Северная Корея — для восточной).

Было бы легче воспринимать такие разговоры всерьез, имей эти геополитики документально подтверждённый опыт. Но мы так и не дождались "грядущей войны с Японией", о которой Джордж Фридман в 1991 году написал целую книгу, а любая оценка прогнозов Каплана должна рассматриваться сквозь призму его поддержки войны в Ираке, включая вступление в секретный комитет при Белом доме. К его чести, Каплан признал ошибки и написал, что никогда не мог даже представить себе ту цену, которую стране придется заплатить.

Потребуется время, чтобы выяснить, учитывают ли современные сторонники взглядов Макиндера все необходимые факторы. Их взгляд на настоящее имеет достаточно отчетливую форму саркастичного консерватизма. По мнению Маршалла, балканские "племена" постоянно находятся под воздействием "многовековых подозрений", Демократическая Республика Конго никак не сбросит с себя вуаль войны, а греки с турками противостоят друг другу аж со времен Троянского коня. Каплан видит вещи в схожем ключе. По его мнению, Россия "остается огромной и неустойчивой сухопутной державой", чей народ "на протяжении всей своей истории" испытывал "страх и благоговейный трепет" перед горами Кавказа. Он с одобрением цитирует теорию отставного историка о том, что сильные холода развили у русских "способность выносить разнообразные неурядицы".

Академик-географ Харм де Блий, рецензируя книгу Каплана "Месть географии", назвал ее местами "невыносимой" и отметил, что ученых удивила бы новая жизнь давно отправленного на свалку грубого экологического детерминизма. Каплан признает, что геополитическое мышление требует возвращения "решительно немодных мыслителей", таких как Макиндер, которые запятнали себя связями с империализмом и нацизмом. Однако неправильное применение идей Макиндера не значит, что он был неправ, настаивает Каплан. И вот мы возвращаемся к бесконечно неуверенным в себе русским, съежившимся в страхе и благоговении перед горным хребтом.

По мнению геополитиков, даже могущественные лидеры мало что могут сделать в противостоянии с топографией. После того, как в результате протестов 2014 года был свергнут дружественный России украинский президент Виктор Янукович, Путину "пришлось аннексировать Крым", пишет Маршалл. Он хоть и осуждает российскую спецоперацию, но тон использует схожий с путинским. "Нас постоянно пытаются загнать в какой-то угол, — сказал Путин о соперниках России в 2014 году. — Если до упора сжимать пружину, она когда-нибудь с силой разожмётся". Кто-то возразит, что российская воинственность обусловлена идеями и установками президента, а не географией, однако геополитика не оставляет возможности для таких факторов. Все, что можно сделать, пишет Маршалл в другом контексте, так это реагировать на реалии природы.

В основе геополитического мировоззрения лежит понимание ограничений, создаваемых "неизменной природой географии", считает бывший вице-президент Stratfor Зейхан. Карта перед глазами Владимира Путина мало чем отличается о той, что помогала принимать решения Ивану Грозному, за исключением нескольких линий границ, объясняет Маршалл. Поскольку ни география, ни связанные с ней расчеты не меняются, в первую очередь мудрый лидер примет во внимание именно упрямые факты. "В Синьцзяне проблемы были, есть и всегда будут", — пишет ушедший на пенсию Маршалл, и это фраза имеет шансы стать коронной для всего движения.

"География несправедлива", — пишет Иэн Моррис, но именно она, по его мнению, являет собой судьбу и несет рецепт мира, в котором сильные остаются сильными, а слабые — слабыми. Геополитики наперебой рассказывают, почему ситуация не изменится, но не могут объяснить, как это вообще возможно.

Отсюда их заметная беспечность в отношении истории. Действительно ли объединение Германии произошло из-за того, что стороны "устали воевать друг с другом", как пишет Маршалл? Были ли войны во Вьетнаме и Ираке "всего лишь отдельными эпизодами в истории США, не имеющими долгосрочного значения", как утверждает основатель Stratfor Фридман? Правда ли, как утверждает Зейхан, что "в отличие от всех остальных в Европе, англичанам никогда не нужно было беспокоиться о том, что армия заскучает"? Или, как настаивает Каплан, что Америке суждено быть лидером? Манера приведения этими людьми исторических данных оставляет желать лучшего.

Важно отметить, что настоящие географы — те, что создают карты и пишут рецензии — изъясняются иначе. Они так же верят в силу места, но уже давно настаивают на том, что форму им придает именно история. Право, культура и экономика создают ландшафты наравне с тектоническими плитами. И эти ландшафты со временем меняются.

Даже топография, отмечают географы, не так неизменна, как считают геополитики. Вице-президент Stratfor Питер Зейхан долгое время настаивал на том, что огромную мощь США можно объяснить их "идеальной географией успеха". Поселенцы прибыли в Новую Англию и столкнулись с неприемлемыми сельскохозяйственными условиями, где нереально было выращивать даже пшеницу, но полученный стимул помог им изменить ситуацию к лучшему. В придачу к огромным полям они получили обширную речную сеть, которая позволила вести внутреннюю торговлю по "смехотворно низким" ценам. Эти особенности, пишет Зейхан, сделали США "самой могущественной страной в истории" и сохранят ее такой на протяжении многих поколений. "Американцы. Просто. Не могут. Это. Испортить."

Но подобные факторы не являются постоянными величинами. В Новой Англии пшеницу все же выращивали, несмотря на категоричный вердикт Зейхана. К снижению производства зерна привели именно исторические события: появление вредителей вроде гессенской мухи (считается, что она пришла с немецкими войсками, сражавшимися в войне за независимость) и истощение почвы в результате разрушительных методов ведения сельского хозяйства. Естественные речные пути, о которых так много говорит Зейхан, также были переменными в этом уравнении. Для нормального функционирования их пришлось дополнить дорогостоящей системой искусственных каналов, которым в течение десятилетий на смену приходили новые технологии. Сегодня по стоимостному показателю США перевозят куда больше грузов по железным дорогам, воздуху и даже трубопроводам, чем по воде. Грузовики загружены в 45 раз больше водного транспорта.

Иными словами, мы не всегда принимаем ту топографию, которую наследуем. Самый высокий небоскреб в мире, Бурдж-Халифа, появился в Дубае, хотя он на протяжении веков считался бесперспективной рыбацкой деревушкой среди пустыни и солончаков. Какой географический фактор мог предопределить его будущее величие? Климат там изнуряющий, а некогда значительные продажи нефти составляют менее 1% экономики эмирата. Чем Дубай отличается, так это юридическим, а не физическим ландшафтом. Он регулируется не единым сводом законов, а разделен на свободные зоны (например, Dubai Internet City, Dubai Knowledge Park и International Humanitarian City), предназначенные для привлечения различных иностранных интересов. А пустыню критик и теоретик урбанизма Майк Дэвис назвал "огромной проектной доской", к которой легко можно подключить мировой капитал.

Превратить Дубай в деловой центр означало физически переделать его вопреки всем представлениям о ключевой роли топографии. Существенная часть его оживленной торговли проходит через крупнейший на Ближнем Востоке порт Джебель-Али. Это может показаться важной географической удачей, пока не поймешь, что Дубай буквально "высек" его из пустыни, причем за огромные деньги. С помощью гидронамывного песка инженеры эмирата создали острова, в том числе архипелаг в виде карты мира. Захватывающее зрелище дополняют зеленые парки и крытые горнолыжные комплексы.

К сожалению, терраформирование Дубая — это меньшее из того, что мы можем сделать. Глобальное потепление искажает ландшафт, угрожая затопить острова, превратить луга в пустыни, а реки — в пыль. Странно, что в геополитических трактатах этому уделяют так мало внимания. "Любой читатель заметит, что в этой книге я ни слова не сказал о глобальном потеплении", — признается Фридман в конце "Следующих 100 лет". За исключением незначительных комментариев и отступлений, то же самое можно сказать о "Географии судьбы" Морриса, "Узниках географии" Маршалла, "Мести географии" Каплана и "Случайной сверхдержаве" Зейхана.

Нежелание геополитиков считаться с климатическим кризисом проистекает из их уверенности в том, что существует всего два варианта: выйти за рамки ландшафта или смириться с ним. Либо глобализация освободит нас от физических ограничений, либо мы останемся заперты. Новые технологии и институты явно не уничтожили важность топографии, и поэтому человеку нужно вернуться к геополитике.

А что насчет других вариантов? Куда вероятнее деглобализация отбросит нас не назад, в 19 век, а в полное небывалых опасностей будущее. В этом будущем мы столкнемся с серьезными экологическими ограничениями, но не в том виде, как расписывают геополитики. Наши действия будет определять искусственный, а не естественный ландшафт, в том числе то, как мы перекроили физические условия своего обитания. География не "неизменна", как пишет Каплан, а изменчива. И там, куда мы держим путь, старые карты не помогут.