В 1924 г. Франция и Великобритания юридически признали Советскую Россию. В связи с этим в западноевропейской печати началось бурное обсуждение вопроса о царских долгах. Несмотря на то что большая часть продукции, произведенной в интересах русской армии промышленностью держав Антанты, в силу разных причин до потребителя так и не дошла, бывшие союзники настаивали на расплате за кредиты в полном объеме. Выдвигались и другие требования, суть которых сводилась к получению некоей компенсации за якобы недостаточную помощь на фронте и заключение сепаратного Брестского мира. Жертвенный героизм и холодный расчет
Ложь о слабом участии России в военных усилиях Антанты тщательно тиражировалась, и ее необходимо было разоблачить. Вот почему в 1926 г. Военное издательство Красной Армии выпустило книгу, красноречиво озаглавленную "Кто должник?". В ее издании приняли участие военачальники, известные по сражениям с австро-германцами: Андрей Зайончковский и Михаил Бонч-Бруевич, Федор Костяев и Василий Новицкий, Андрей Снесарев и Яков Слащев. Они убедительно доказали, что торгашеские домогательства "демократической" Европы взыскать с России "недоимки" не только необоснованны, но и по сути своей глубоко аморальны, ибо только русская армия, российский народ в полной мере испытали крайнее напряжение сил в ходе всей войны. Василий Новицкий, например, указывал, что к лету 1917 г. Россия держала на всех фронтах 10,5 млн. человек, тогда как союзники всего 7 млн. 253 тыс. человек. Авторы книги - военнослужащие Красной Армии, разумеется, не могли открыто заявить, что одним из результатов перенапряжения сил русского общества в Первой мировой войне стала происшедшая в России смена общественного строя. Такая трактовка причин Февральской и Октябрьской революций в корне противоречила официальной концепции.
Однако авторы книги убедительно показали циничный эгоизм союзников, беззастенчиво предававших русскую армию и с холодным расчетом использовавших ее жертвенный порыв для получения передышки своим войскам, всемерного накопления собственных сил, создания мощных запасов материально-технических средств.
В это же время в Великобритании свои мемуары опубликовал Дэвид Ллойд Джордж, в начале Первой мировой войны занимавший пост министра финансов.
"Пока русские армии шли на убой под удары превосходной германской артиллерии и не были в состоянии оказать какое-либо сопротивление из-за недостатка ружей и снарядов, - писал он о событиях конца 1914 - начала 1915 гг., - французы копили снаряды, как будто это было золото, и с гордостью указывали на огромные запасы боеприпасов, готовых к отправке на фронт". От них не отставали и английские военачальники. По мнению Ллойд Джорджа, военные руководители Англии и Франции "не понимали самого важного - что они участвовали совместно с Россией в общем предприятии". Таким образом, подводил итог бывший премьер, командование союзников "обрекло своих русских товарищей по оружию на гибель, тогда как Англия и Франция... легко могли спасти русских и... помогли бы лучше всего себе".
О каком же несоблюдении союзнических обязательств Россией могла идти речь на фоне подобных признаний члена правительства одного из наиболее мощных и "наиболее пострадавших" в Первой мировой войне государств Антанты?
Разумеется, потрясающая откровенность британского лидера - не более чем тактический ход, правда, не очень ловкий и рассчитанный на людей неосведомленных. Принципиальные решения о масштабах и сроках предоставления помощи России, начале тех или иных стратегических операций принимали государственные руководители, а не генералы, и фактически Ллойд Джордж перекладывал на военных ответственность за ошибки, в которых была его собственная вина. Но для историков важнее другое: признание эгоистического расчета, преобладавшего в политике правительств Великобритании и Франции в отношении своего главного союзника в Европе. Ослабление в ожесточенной борьбе на фронте как Германии, так и России создавало предпосылки для возрастания роли Лондона и Парижа в послевоенном мире, что, разумеется, было на руку английским и французским политикам.
Так оно и случилось. Версальский мирный договор 1918 г., закреплявший господствующие позиции Франции и Великобритании в Западной Европе, был бы невозможен, если бы ему не предшествовал ряд событий: раскол европейских держав на враждебные союзы, известные договоренности, оформившие создание блока Антанты, и особенно франко-русская военная конвенция 1912 г. Этот документ заключал в себе крайне опасное для действующей армии обязательство начать наступление двумя армиями против Германии уже на 15-й (!) день мобилизации, тогда как по всем расчетам русские войска Северо-Западного фронта приобретали полную боеготовность только на 40-й день мобилизации...
Блеф во имя победы
Храбро ринувшись на помощь союзнику прежде времени, необходимого для полного развертывания, войска Северо-Западного (в Восточной Пруссии) и Юго-Западного (в Галиции) фронтов действовали очень рискованно. Эту особенность русской стратегии 1914 г. отмечает даже английский историк Лиддел Гарт. Рискованные действия русских армий Гарт прямо называет результатом уступок, сознательно сделанных военно-политическим руководством России только ради ослабления германского натиска на Францию.
Таким образом, ход русских был авантюрой, чистейшей воды блефом. Два с половиной корпуса армии Самсонова, полностью потерянные в Мазурских болотах; сам Самсонов, очевидно, не желающий попадать в плен к немцам и застрелившийся в ночь на 30 августа, - вот начальная цена союзнической солидарности, проявленной Россией.
Главной причиной понесенного 2-й армией тяжелого урона называют неудовлетворительное руководство, особенно со стороны главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта Жилинского. Ему, как, впрочем, и Самсонову, и Ренненкампфу, и начальнику штаба фронта Орановскому ставится в вину отсутствие четкого управления и оперативной маскировки, неумение организовать взаимодействие и неправильная оценка обстановки. Однако все эти просчеты в наибольшей степени являются результатом неподготовленности операции, ее импровизированного характера.
Гогенцоллерны и Романовы: зеркальное отражение?
Дело не столько в генералах, сколько в носителях высшей российской власти. Увы, в начале войны император и его дядя, Великий князь Николай Николаевич, назначенный Верховным главнокомандующим, были полными дилетантами в вопросах оперативного планирования. Они не пытались вникнуть ни в подробности стратегического развертывания, ни в содержание мобилизационного плана, ни в реальные сроки его выполнения. Одним словом, государь и главнокомандующий знать не желали о тех деталях штабной работы, которая обязательно предшествует успешным боевым действиям. Они пребывали в наивной уверенности, что громоздкий маховик военной машины России закрутится быстро, четко и в нужном направлении от одного лишь слова, стоит лишь отдать приказ.
Кстати, Вильгельм II, германский кайзер, тоже не отличался особой компетентностью в вопросах тактики и стратегии военных действий. Так, начальник Большого генерального штаба Хельмут Мольтке-младший, в сентябре 1914 г. отправленный в отставку за провал плана блицкрига, в своих воспоминаниях, опубликованных в Германии в 1922 г., приводит любопытнейший факт, который емко характеризует и Вильгельма II, и истинный характер взаимоотношений в блоке "сердечного согласия". 1 августа 1914 г., в день объявления Германией войны России, из Лондона в Берлин поступила архиважная телеграмма от германского посла Лихновского. Посол сообщал, что министр иностранных дел Великобритании сэр Эдуард Грей обещает удержать Францию от вступления в войну в случае ненападения Германии. Проще говоря, британский лорд предлагал кайзеру заключить полюбовную сделку за счет России, уже находившейся в состоянии войны с немцами. За одно только обещание не нападать на Францию английское правительство выдавало с головой свою союзницу, предоставляя кайзеровским полчищам шанс избежать войны на два фронта и вместе с австро-венгерскими войсками уничтожить еще не готовую к войне русскую армию. Кайзер доверчиво клюнул на брошенную приманку, тотчас вызвал Мольтке и приказал быстро изменить шлиффеновский план, исходя из предложения Грея. "Итак, мы наступаем всеми силами на восток", - заключил кайзер.
Мольтке доказывал невозможность этих действий, уверяя кайзера в том, что, если все армии направить на восток, они явятся не готовыми к бою и будут представлять собой хаотические толпы неорганизованных вооруженных людей без снабжения.
По воспоминаниям Мольтке, Вильгельм II упрямо настаивал на своем и был до крайности взвинчен сопротивлением военачальника. Отправленный "подумать", Мольтке-младший не сомневался, что стратегический "курбет" не разбиравшегося в военном планировании кайзера чреват катастрофой. Дело в том, что в описываемое время у немцев даже не было готового плана железнодорожных перевозок и сосредоточения войск на русско-германской границе, и на его разработку требовался не один день.
Смятение в Большом генеральном штабе продолжалось до 23 часов 1 августа, пока вновь вызванный к кайзеру Мольтке не услышал, что он "может делать что хочет". Это означало согласие на проведение в жизнь плана Шлиффена и сосредоточение армий на западе против Франции. Война ей была объявлена двумя днями позже. Французское правительство отдавало себе отчет, что, расправившись с Россией, Германия обратит военную мощь против Франции, и не поддалось на провокационные инициативы лорда Грея.
Кстати, когда и Великобритания 4 августа объявила войну Германии, кайзер осознал наконец двуличие британской дипломатии. "Англия открывает свои карты в тот момент, когда ей кажется, что мы загнаны в тупик и находимся в безвыходном положении!" - гневно пишет он на телеграмме Лихновского из Лондона о внезапном ужесточении позиции Великобритании и отказе от обещания стоять в стороне от конфликта "сколь возможно дольше".
Запоздалое прозрение кайзера свидетельствует лишь о том, что у руля германской политики находился человек недалекий, лишенный стратегического дарования, не пытавшийся даже постичь мотивы тех или иных политических шагов своих противников или партнеров.
То же самое можно сказать о военно-политическом руководстве России. Верховный главнокомандующий и Николай II переоценивали силы русской армии и недооценивали мощь германской, искренне верили, что победа будет одержана за 3-4 месяца, считали возможным вести одновременное наступление сразу на трех стратегических направлениях (в Восточной Пруссии, Галиции, а затем еще от Варшавы на Познань и Берлин).
По достоинству оценив бесхитростную самоуверенность Романовых, французские политики фактически поставили русскую (то есть царскую) готовность "воевать до последнего солдата" на службу французским интересам. Хитроумные политики искусно поддерживали в русском обществе тревожное ожидание, что Париж вот-вот падет, а значит, надо спешить.
"Вступление немцев в Париж есть только вопрос дней"
Сегодня мы знаем: союзники явно преувеличивали катастрофичность ситуации, и вряд ли это делалось неосознанно. Французский Генеральный штаб оказывал сильный нажим на Россию, причем его позицию во многом разделял военный представитель России граф Алексей Игнатьев. Он был согласен с тем, что положение французской армии "не изменится к лучшему, пока немцы не почувствуют напора русской армии в Восточной Пруссии и Познани". 31 августа Игнатьев выдал по телеграфу в Санкт-Петербург ужасающую новость, что "вступление немцев в Париж есть только вопрос дней". На самом деле немецкое наступление уже выдыхалось.
В Восточно-Прусской операции русская армия потеряла 245 тыс. человек - почти пятую часть своего кадрового состава к началу войны. Стратегическим результатом стала переброска двух корпусов и кавалерийской дивизии врага из Франции в Восточную Пруссию, причем в решающий момент ударное крыло немецкой группировки оказалось ослаблено, что и стало одним из секретов "чуда на Марне". Кроме того, к переброске на восток был подготовлен еще один корпус в районе Меца.
Стремление оттянуть с Западного фронта на Восточный как можно больше кайзеровских войск красной нитью пронизывало замыслы русского командования на протяжении всей кампании 1914 г. Оно проявилось и в Галицийской битве 18 августа - 21 сентября, и в последующих стратегических операциях: Варшавско-Ивангородской (28 сентября - 8 ноября) и Лодзинской (11-24 ноября).
Галицийская битва также была начата в условиях незавершенности отмобилизования и оперативного развертывания войск Юго-Западного фронта. Это обусловило разновременный переход армий в наступление и общую несогласованность их действий. 4-я армия генерала от инфантерии Алексея Эверта потерпела поражение под Красником 23-24 августа, а 5-я армия генерала Павла Плеве - под Томашовом 26 августа - 3 сентября. Однако общее превосходство русских воинов в тактике, вооружении, моральном духе, грамотность управления армиями Юго-Западного фронта со стороны штаба во главе с генералом Михаилом Алексеевым, с одной стороны, и фантастичность замыслов австрийского начальника генштаба Конрада фон Хетцендорфа - с другой, позволили нашей армии одержать решительную победу. Австро-венгерская армия была разгромлена. Ее потери составили 400 тыс. чел., 400 орудий. Русские потеряли 230 тыс. человек.
Продвижение русских войск к Кракову и Верхней Силезии, важнейшему промышленному району Германии, заставило генерал-лейтенанта Эриха фон Фалькенхайна, сменившего Мольтке на посту начальника Большого генерального штаба, срочно приступить к формированию 9-й армии (4 армейских корпуса и 1 кавдивизия, 146 тыс. чел., 956 орудий) в районе Ченстохов - Краков. К концу сентября оно было завершено. Армия должна была прикрывать юго-восточные районы Германии, командование ею взял на себя генерал Пауль фон Гинденбург, впоследствии возглавивший весь Восточный фронт кайзеровских войск. Воспользовавшись тем, что главные силы четырех русских армий (4-й, 5-й, 9-й и 2-й) еще находились на марше, перегруппировываясь в левобережную Польшу для начала Варшавско-Ивангородской операции с целью разгрома противника на Средней Висле и выхода к Верхнему Одеру для глубокого вторжения в Германию, Гинденбург срочно сформировал ударную группу генерала Августа Макензена в составе 3,5 армейских корпусов и кавдивизии и в начале октября бросил ее на Варшаву.
Гинденбург рассчитывал на внезапность и быстроту действий. Выполнение задачи облегчалось тем, что в германских штабах был хорошо налажен радиоперехват, позволявший, как и в ходе Восточно-Прусской операции, читать радиограммы русских, содержавшие важные сведения о состоянии, группировке, задачах и перемещениях войск.
Стойкость русских воинов, особенно 1-го и 2-го Сибирских корпусов 2-й армии, привела к тому, что наступление группы Макензена захлебнулось. 13 октября началось наступление создавших перевес русских армий, а обескровленные германские корпуса 15 октября перешли к обороне. Войскам Гинденбурга пыталась помочь австро-венгерская 1-я армия. С 21 по 26 октября она боролась за овладение Ивангородом, но была разгромлена во встречном сражении и в беспорядке отошла. После Варшавско-Ивангородской операции, закончившейся выходом русских войск почти к границам Германии в районе Верхней Силезии, в рейхе началась паника.
Началась эвакуация районов восточнее Одера. Первыми отправили новобранцев. Принимались срочные меры по разрушению железнодорожной сети и промышленности Верхней Силезии.
Однако русские войска Северо-Западного и Юго-Западного фронтов находились в тяжелом положении. Некомплект личного состава в полках иногда превышал 40%, тыл был дезорганизован длительным наступлением на большую глубину, начал сказываться острый дефицит продовольствия, патронов и снарядов. О назначенном на 14 ноября новом наступлении русских, конечной целью которого считался выход на подступы к Берлину, Гинденбургу было известно заранее. Германское командование приняло контрмеры: с западноевропейского театра боевых действий срочно перебрасывались 1-й и 3-й кавалерийские корпуса, два армейских корпуса прибыли из Восточной Пруссии, три формировались за счет крепостных гарнизонов Познани, Бреславля и Торна. Кроме того, 9-я армия была пополнена за счет почти всех формировавшихся в глубоком тылу новых корпусов: из восьми шесть с половиной отправились на восток.
К началу операции с учетом австрийских войск германское командование сосредоточило около 20 корпусов против 17 русских, еще 6 корпусов было переброшено из Франции уже в ходе операции. Немецкое превосходство в тяжелой артиллерии было подавляющим. "Таран" из 5,5 корпусов, созданный в районе Торна, обеспечил немцам первоначальный успех. И все же план окружить и уничтожить 2-ю и 5-ю русские армии в районе Лодзи с треском провалился. Наносившая главный удар войсковая группа Шеффера сама попала в железные тиски и с трудом вырвалась, оставив на поле боя 40 тыс. убитых. Безрезультатно закончился и "поход на Берлин": обескровленные и до предела измотанные русские войска, оставшиеся без боеприпасов, на ряде участков отошли и с середины декабря зарывались в землю, создавая позиционную оборону.
Хотя ход военных действий в кампании 1914 г. привел к крушению стратегических расчетов обеих воюющих сторон (прежде всего надежд на скоротечность войны), в целом победа была за Антантой. Армии центральных держав понесли тяжелые поражения на Марне, в Галиции, в Сербии, на Кавказе (в районе Сарыкамыша). Русские войска выполнили союзнический долг: если в августе на русском фронте находилось 17 германских пехотных дивизий и 35,5 австрийских, то к концу года - уже 36 германских и 41 австрийская. Соответственно уменьшилось число германских дивизий на Западном фронте. Встав на пороге Австро-Венгрии и Германии, русские армии вынудили германское командование перенести основную тяжесть военных усилий на восток. Уже в январе 1915 г. сюда прибыли еще четыре только что сформированных корпуса, а за год численность австро-германских сил на русском фронте увеличилась в 2,5 раза, составив 53% общей численности армий Центрального союза.
Апокалиптические итоги
1915-й год, прежде всего из-за "снарядного голода", стал годом тяжелейших отступлений русских войск. С тяжелыми боями оставляли Польшу, Галицию, Прибалтику... Союзники бесстрастного наблюдали за гибелью русских солдат, отделываясь обещаниями ускорить посылку оружия и боеприпасов и провести операцию, как писал Жоффр, "в большом масштабе". Однако все заверения союзников оказались ложью.
Грозивший Франции в первые месяцы войны блицкриг не удался в основном благодаря России, а затяжная война не сулила центральным державам ничего хорошего. Время работало на Антанту, превосходившую Германию и Австро-Венгрию по всем военно-экономическим параметрам, имевшую четырехкратное преимущество по численности населения. Зажатая между двумя фронтами, блокированная с моря и отрезанная от мировых рынков, Германия была обречена на поражение. Но для России, абсолютно не готовой к длительной войне, эта политика обернулась неслыханными материальными потерями и человеческими жертвами.
Генерал Николай Головин, один из виднейших представителей русского зарубежья, глубоко исследовавший проблему боевых потерь, приводит следующие данные: в летнюю кампанию 1914 г. и зимнюю 1914- 1915 гг. русские фронты потеряли убитыми и ранеными 1 млн. 210 тыс. человек, военнопленными - 764 тыс. человек. В летнюю кампанию 1915 г. - 1 млн. 410 тыс. человек убитыми и ранеными и 976 тыс. военнопленными. Всего же за войну кровавые потери составили 7 млн. 917 тыс. человек, из них 5 млн. 500 тыс. человек убитыми, в плен попали 2 млн. 417 тыс. человек. В первые два года войны был выбит почти весь кадровый состав русской армии - около 1,5 млн. человек, а к осени 1917 г. - свыше 6 млн. военнообязанных 1-й и 2-й очередей, составлявших основную ударную силу Императорской армии. Приходившие им на смену пополнения, 10-12 млн. человек - наспех мобилизованные, наскоро обученные, не понимавшие целей и смысла войны новобранцы, во многом находившиеся под влиянием революционной пропаганды, - в конце концов превратили армию из важнейшего института российской государственности в "пороховую бочку" революции, из опоры и гордости монархии Романовых - в ее злейшего врага. Такова оказалась реальная цена безоглядного выполнения союзнических обязательств.
Однако цифры боевых потерь - только верхушка айсберга. Их многократно превышают суммарные демографические потери, понесенные народами России в результате Первой мировой войны. Убедительное исследование в этой связи провел ученый-демограф Сергей Морозов, применивший современную методику определения действительных масштабов демографических последствий войны. Он сопоставил цифры вероятного развития населения России на конец 1918 г. в границах империи и без учета факторов войны с реальной численностью населения страны в ее фактических границах на тот же период и получил следующие данные.
На январь 1914 г. население Российской империи вместе с Финляндией и Польшей составляло 185 млн. человек. Прогнозировался рост до 200 млн. человек Вместо этого общая численность населения новых государственных образований на месте бывшей империи не превышала 120 млн., т.е. уменьшилась почти вдвое. Большая часть потерь, около 70 млн. человек, вызвана территориально-демографическими причинами, другие потери, свыше 10 млн. человек, - косвенными. При всей приблизительности подсчетов они позволяют судить об апокалиптических масштабах постигшей Россию глобальной катастрофы.
Война помешала нашей стране превратиться в высокоразвитое индустриальное общество, эволюционировать от консервативного монархического строя к либерально-демократическому режиму с гражданско-правовыми институтами. Россия оказалась ввергнутой в кровавую пучину Гражданской войны, отброшенной в развитии на десятки лет назад.
Читайте нас: