Казалось, что такое можно увидеть только в фильмах ужасов — промышленный реактор разрушился, часть его активной зоны расплавилась, смесь из раскаленного металла, песка, бетона и фрагментов топлива растеклась по производственным помещениям. Но именно это произошло в 1 ч. 23 мин. 26 апреля 1986 года на 4-м энергоблоке Чернобыльской атомной электростанции. В результате аварии в окружающую среду выбросило смесь опасных радиоактивных веществ, в том числе изотопов урана, плутония, йода.
Как теперь известно, проведение рискованного и непродуманного эксперимента перед плановой остановкой и привело к взрыву, полностью разрушившему реактор. Тогда в процессе его неконтролируемого разгона, сопровождавшегося ростом температур и давлений, тепловыделяющие элементы и часть технологических каналов оказались буквально искорежены. Пар из них начал поступать в реакторное пространство, что вызвало его частичное разрушение, отрыв верхней плиты реактора и дальнейшее катастрофическое развитие событий.
С первых дней расследования стало ясно, что первопричина случившегося — грубые ошибки персонала и его руководителей в процессе эксплуатации. Однако затем выяснилось и другое: широко используемые в нашей энергетике бескорпусные ядерные реакторы типа РБМК-1000 (реактор большой мощности канального типа с электрической мощностью 1000 МВт) оказались при определенных условиях недостаточно надежными и безопасными. При этом их разработчики не предусмотрели создания дублированных защитных систем безопасности.
Начало сражения
Но анализ проводили позже. А тогда, не понимая до конца произошедшего, многие вступили в сражение с вышедшим из повиновения атомом. Первыми к месту ночного происшествия прибыли 28 бойцов пожарных частей под руководством майора Леонида Телятникова. К ним на помощь тут же подоспели 12 милиционеров и работников ЧАЭС, которые приступили к ликвидации огня. Большинство из них, к сожалению, погибли, получив дозу облучения в несколько тысяч рентген, которая несовместима с жизнью.
Проявив подлинный героизм, эти люди убрали графит, не допустили распространения пожара в машинном зале, не позволили пламени по крыше перекинуться на соседний 3-й энергоблок. В истории медицины останется одной из ярких страниц работа врачей и сестер медсанчасти-126 города Припяти. Они были в числе первых на месте аварии и последних, кто покинул эвакуированный город.
Для ликвидации едва ли не крупнейшей техногенной аварии по распоряжению Совета Министров СССР была создана правительственная комиссия, руководителем которой назначили заместителя председателя Совмина Бориса Щербину. Прилетев 26 апреля в Киев, он сразу отправился в Припять. Об эвакуации города им было принято решение уже на следующее утро — спустя всего 32 часа после аварии.
Воспоминания. Еще не понимал
Ученые и технические специалисты до сих пор спорят о многих аспектах случившегося, но едины в одном: ущерб от аварии был бы гораздо больше, если бы не решительные действия, самоотверженность и мужество ликвидаторов. Более 600 тыс. человек участвовали в устранении последствий аварии. Среди них были 167 сотрудников Союзного НИИ приборостроения, где я тогда работал. В первых числах мая первые 12 специалистов улетели в Киев, чтобы затем приступить к работам в зоне. Им предстояло измерить уровень радиации, оценить обстановку в районе разрушенного реактора, после чего надлежало принимать какие-либо решения.
Согласно постановлениям срочно созданного оперативного штаба, в районе ЧАЭС была организована вахтовая работа, поскольку высокое излучение приводило к быстрому набору допустимых лимитов нагрузки на организм. Так, очередной состав специалистов прибывал в зону и приступал к выполнению своих обязанностей, а предыдущий возвращался в Москву и проходил медицинский осмотр.
Меня включили в 4-ю бригаду, начавшую работу 2 июля 1986 года, когда уже в целом удалось определить уровни радиации над разрушенным энергоблоком, рядом с проломом в его стене и некоторых других местах.
Часто слышу вопрос: было ли страшно ехать в район Чернобыльской АЭС, Припяти? Вероятно, я тогда всего еще не понимал, особого страха не испытывал. Больше переживали за меня родители и молодая жена, оставшаяся в Москве с дочерью, которой было тогда всего полгода.
Напрашиваться в поездку на ЧАЭС в 1986 году было не принято, но и отказывались специалисты нашего приборостроительного института редко. На месте меня научили, что там, где работают люди, ничего страшного нет, поскольку фон уже проверили, смертельные значения отсутствуют. А вот где людей не видно, туда лучше и не соваться. Работы постоянно хватало, и придаваться дурным мыслям было некогда. Впрочем, лично наблюдал, как некоторые люди терялись, паниковали, бросали все и "дезертировали", не закрывая даже свои командировки.
Специалисты в районе аварии работали в очень трудных условиях. Жара (температура в тени доходила до +40˚С), отсутствие осадков (облака специально расстреливали, опасаясь, что дождь смоет выпавшие радиоактивные вещества в Днепр), 12-часовой рабочий день, после которого автобусы вывозили людей по пыльным дорогам на ночь в "чистую зону", никаких выходных. Иногда подолгу приходилось пребывать в освинцованных бронетранспортерах, целыми днями не снимать с лица респираторы-"лепестки".
После трудного дня необходимо обязательно заполнить рабочий журнал, фиксируя все проведенные работы и результаты выполненных измерений, подготовить справки и доклады для вышестоящего руководства, Правительственной комиссии.
От ликвидаторов постоянно требовались бдительность и самообладание. Внешне ничего не сулило опасности: светило ласковое солнце, временами дул легкий ветер, у ног часто терлись бездомные собачонки. Но замеры показывали, что мощность радиации у травяного покрова составляет доли рентгена (в тысячи раз выше принятой в Москве нормы), а у шерсти собак и кошек — еще больше, и их лучше не гладить; в речке купаться небезопасно, а пить можно только привозную бутилированную воду. Поспевал отличный урожай — одна из временных баз находилась в черешневом саду, но есть эти наливные ягоды, конечно, было нельзя.
Часто приходилось ездить в Киев, так как аппаратура быстро становилась непригодной для дальнейших измерений. Тогда меня поразило то, что столица Украины в летние дни 1986 года буквально вымерла, люди старались без необходимости не выходить из дома. Зато на каждом углу стояли машины-цистерны, из которых с утра до позднего вечера поливали водой деревья, траву, тротуары и мостовые.
Люди, работавшие в зоне, ощущали поддержку всей страны. Оперативно, без задержек осуществлялась отправка техники, оборудования, строительных материалов, продовольствия. В частности, для ликвидаторов были разработаны специальные диеты с повышенным содержанием белка — среди продуктов икра, телятина, привозные разнообразные фрукты. Несколько раз на территории Чернобыля выступали популярные артисты, например Иосиф Кобзон, Алла Пугачева, Валерий Леонтьев. Залы всегда переполнены, ведь концерты позволяли людям отвлечься от суровых будней. Поддерживали и вынужденных переселенцев — был организован прием и размещение эвакуированных жителей в санаториях, пионерских лагерях, пансионатах.
Воспоминания. Масштаб и минимум времени
На всю жизнь мне запомнились полеты на прибывших из Афганистана вертолетах Ми-24. У них на пилонах вместо бомб и ракет смонтировали различные радиационные датчики, в сами машины поставили свинцовые листы для дополнительной защиты, снабдили системой создания избыточного давления воздуха, чтобы минимизировать поступление из атмосферы радиоактивных газов и аэрозолей. Основными моими (и моих коллег) задачами были отбор проб воздуха и проведение гамма-съемки местности.
При решении задач первого типа наиболее опасными участками считались районы, прилегающие к 4-му энергоблоку и так называемый рыжий лес, где деревья поглотили часть отработанного и выброшенного через пролом топлива, огромную дозу радиоактивных веществ. В связи с этим буквально за несколько дней они окрасились в непривычный глазу буро-красный цвет. Решение второй задачи позволило составить карту выпавших осадков, приведенную к высоте 1 м над поверхностью земли.
Остался в памяти эпизод, когда вдали от разлома стены блока мы с коллегами тренировались быстро монтировать автоматическую аппаратуру, подключать питание, соединять разъемы. Тогда мы старались довести все действия до автоматизма, чтобы выполнить работу за минимальное время. После тренировок был сделан вывод, что обычные грузовики с откидными бортами гораздо лучше подходили, чем специальные освинцованные бронетранспортеры. Поскольку из их люков не удавалось быстро выбраться в специальных защитных костюмах и при этом еще вынести наружу достаточно громоздкие приборы.
Вспоминается и огромный масштаб проводимых работ, невероятное количество привлеченной техники. Вокруг разворачивалась настоящая войсковая операция с обеззараживанием территории, вывозом и захоронением собранных веществ, уничтожением загрязненной техники — ничего близкого по масштабу и последствиям я ни ранее, ни потом никогда не видел, тем более не участвовал. Напряжение и постоянное чувство опасности сближали, люди демонстрировали свои лучшие качества — товарищескую взаимовыручку, поддержку в трудную минуту. Командировка на ЧАЭС стала для меня отличной школой — среди ликвидаторов трудились высококвалифицированные специалисты, у которых многому можно было научиться.
В 1986–1988 годах мне еще четыре раза пришлось поработать в группах нашего института на ЧАЭС. В первый раз мы являлись дозиметристами, т.е. оценивали относительно безопасное время нахождения военных и гражданских специалистов, определяли необходимость и достаточность средств индивидуальной защиты каждого, контролировали ход проведения работ. Но последующие командировки разительно отличались от первой. Они уже были связаны с выполнением какого-то более конкретного задания. Например, c запуском программы для доставленного на 3-й энергоблок очередного "умного" прибора.
Читайте нас: