Воля к жизни Виктора Равлика

Трижды рядовой 

Его судьба просто подкупает своей обыденностью. Ведь таких судеб на Украине буквально — миллионы. Уроженец приморского Николаева, сорокапятилетний Виктор все эти годы прожил в небольшой деревне Михайлюки Новоайдарского района Луганщины. Крупный рогатый скот, свиньи. Когда-то закончил Старобельский сельскохозяйственный техникум. Работал зоотехником в колхозе. Крепкое подворье. Женат. Две взрослые дочери. Абсолютно мирный, хозяйственный трудяга. Даже в армии в свое время не служил — зрение минус 15. 

Но когда его страна начала сходить с ума, Виктор понял, что оставаться в стороне не имеет права. С началом Майдана и ростом движения сопротивления в Луганске, новоайдарский зоотехник стал регулярно приезжать на митинги под стены государственной администрации. 

— Я такой человек по натуре, не люблю беспорядки, бардак. Для меня превыше всего справедливость. Они устроили Майдан. И к нам пришли, не мы — к ним. А ведь мы многого не просили, но с нами даже не стали разговаривать — сразу пригнали бронетехнику и стали расстреливать. Вот поэтому я взял в руки оружие, встал и пошел даже со своим зрением. Слепой не слепой… Да, вижу я плоховато, однако метров с двухсот уже не промажу. 

На другой день после взятия штурмом СБУ Равлик с сельчанами приехал уже основательно. Создали пост возле Горгаза, рядом с Церковью. Следили за порядком, смотрели, чтобы в палаточный городок не пронесли оружие. Все тогда всерьёз опасались штурма, готовились к нему. Но у войны своя логика. Вместо полицейской спецоперации киевский режим кинул на подавление восставших республик Донбасса танки. 

— 24 мая мы попали к Алексею Мозговому, рассказывает Виктор. Тогда никакой бригады и «Призрака» еще не существовало, был просто его отряд. У него мы получили БМД — Боевую машину десанта. Эту машину отбили у Нацгвардии, отремонтировали её. Экипаж на ней весь из наших ребят — все из одной деревни. Три тимуровца: «Якут», «Валико», и я — «Татарин». 

Сам Равлик служил рядовым, автоматчиком. Вместе с друзьями и отрядом Мозгового участвовал в боях под донецким Северском. А по возвращении приняли осознанное решение уйти. Вот как он сам об этом рассказывает: 

— Когда мы оттуда вернулись, у нас вышли разногласия с Мозговым. Техника неисправна, а ребят гонят в бой. Это чистое самоубийство. Мы подошли к нему, говорим, мы, конечно, фанаты, но не самоубийцы, с головой дружим, так воевать нельзя, так мол и так — хотим уйти. А он говорит: «Я не против, идите. Война ещё большая, ребята — всем хватит»… 

Так и ушли сельчане — втроем, как и пришли. А уже 3 июля 2014 михайлюковцы вошли в другой отряд — батальон территориальной обороны «СССР Брянка» и с тех самых пор воюют в его составе. 

— Нас называли по-разному, то «территориальный батальон», то «народная дружина Луганщины». Там я был рядовой, потом дорос до старшины, — рассказывает Виктор. — Вначале мы держали оборону блокпоста в сторону донецкого Ямполя. Обстреливали нас до десяти раз в сутки. В основном, били из тяжелых минометов. Бывало, накрывали с «Градов». Другие ребята участвовали и в ближних боях, мне тогда не довелось. Тяжелые летние бои в 2014 году были у нас в Вергулевке, Комиссаровке. Я особо не засветился в этих летних боях — четыре месяца служил на базе, хозяйствовал. Потом, в ноябре, перешел в Комиссаровку. Последнее время служил в «тревожной группе»: приехали, отработали, уехали. Там тоже служил автоматчиком. И посты держали, и отбивались — всякое бывало. Подвигов я никаких не совершал, был рядовым бойцом — делал свою работу. Комиссаровка, Боржиковка, так мы дошли до пригородов Дебальцево. 

Потери отряд практически не понес — всего несколько раненых. Как говорит ополченец — выручали грамотные действия комбата с позывным «Лютый» и начальника штаба батальона с позывным «Крым». Также залогом успешных боевых действий оказалась отлично подготовленная, слаженно работающая батальонная разведгруппа. 

По окончании зимней кампании «СССР Брянку» перекинули на новый участок. 

Дважды поднявшийся 

В середине мая ситуация на фронте в целом отражала шизофрению всей этой войны. Официально действовал режим прекращения огня. Стороны добивались от Киева выполнения Минских договоренностей. Украинские силовики тем временем совершали десятки обстрелов в стуки, в том числе, и «отведенным» оружием калибром свыше 100 мм, а также, как теперь видим, запрещенными боеприпасами. 

— 17 мая во время обстрела вначале по нам отработал «Град», а следом ударил миномет, — рассказывает Виктор. — Чем они били, я не знаю, но я услышал хлопок минометного снаряда позади себя и тут же вспыхнул, как свечка. Побежал. Вижу горю. Тут парни подоспели, сшибли меня с ног, бушлатами сбили пламя. 

За эти секунды произошло многое. Для Равлика — более чем. Был ли это боеприпас, начинённый фосфором или другой зажигательной смесью, теперь неизвестно, однако за эти короткие секунды в результате возгорания у ополченца полностью обгорела вся нижняя часть тела от пояса и ниже. Особенно сзади, где была вспышка. Выгорел Виктор жестоко. Сгорел не только кожный покров, но и мягкие, а также частично и мышечные ткани. 

Отправили бойца поначалу в ближайшую Алчевскую больницу. Там через два дня у него стали чернеть ноги — начиналась гангрена. 

— Из Алчевска меня на «скорой» быстро привезли в реанимацию Республиканской больницы, — рассказывает Равлик. — Вначале в реанимацию, а через день — в ожоговое. Тут низкий поклон заведующему отделением Евгению Викторовичу Пупову. Он так долго боролся, но все же сумел остановить заражение крови и вытянул меня из могилы. Ну и, конечно, тут больница великолепная. Персонал отличнейший, медикаментами обеспечили. И комбат наш так выручил с лекарствами. 

Сколько операций по пересадке кожи сделали ополченцу, Равлик уже не помнит, говорит, штук семь, а там и до десятка, наверное. Снимали кожу прямоугольными лоскутами с рук, с живота, практически вся спина снята — и ставили на ноги и таз. Отдельная тема — боль. Вот как он сам об этом рассказывает. 

— Боли были страшные, особенно весь первый месяц. Это просто невозможно передать. Скажу честно, если бы я физически мог, я бы встал и выбросился с девятого этажа. Ведь просто невозможно было терпеть — каждые два-три часа, когда уже не было никаких сил, я просил уколоть мне очередную дозу обезболивающего. Первый месяц был адскими муками. Каждая перевязка — жуткая пытка. Особенно когда меня отмачивали, чтобы оторвать от простыни. После первого месяца стало полегче, теперь уже можно было терпеть. 

Тем не менее Равлик не сломался и теперь полон оптимизма. 

— Сегодня доктор разрешил попробовать встать на ноги, — говорит он. — Вот после обеда перевяжут, и буду пробовать. Я сам себе сказал — 17 мая меня накрыло, значит, 17 июля я встану на ноги. А, дай Бог, через месяц, 17 августа — я вернусь в отряд. 

Правда, врачи не столь категоричны в своих прогнозах. Рассказывает заведующий ожоговым отделением Луганской Республиканской клинической больницы Евгений Пупов: 

— Ожоги у него составляли около 48% тела. Из них 40% - глубокие ожоги, требовавшие операций. Большой проблемой был сепсис и начавшееся заражение крови. Также были серьезные сложности с лекарствами и антибактериальными препаратами. Доставали мы их в России. Антибиотики привозили и сослуживцы, и родственники, и депутаты нашей Республики — все ему помогали. Самые глубокие поражения на конечностях. Теперь ему предстоит длительный процесс восстановления. Лишь сегодня он будет пытаться вставать на ноги. Кости у него целые. Рубцы же будут образовываться в течение года-полутора. Как пойдет процесс восстановления прогнозировать сложно. Вообще от внутреннего настроя человека очень многое зависит. Мы, со своей медицинской стороны, все, что могли, сделали: с того света его вытащили. Ведь он больше трех недель, почти месяц находился между жизнью и смертью — туда-сюда чаша весов качалась каждый день. Могли бы серьезно помочь реабилитации радоновые ванны, но где их сейчас взять, я даже не представляю. Однако, если он так позитивно настроен, коль у него так сильна воля к жизни, то прогноз положителен. 

И действительно, Виктор буквально рвется в батальон и в жизнь. Говорит обо всем сразу, верит в будущее, но и врагу ничего не забывает. 

— Пока я воевал, к жене приходили СБУшники два раза — спрашивали за меня: «где-что-как?». Уговаривали, чтобы по телефону она упросила меня вернуться. Мол, пусть едет — ему ничего не будет. Но мы же хорошо знаем «милость» врага. Наши парни тоже так считают. Ребята из батальона приезжают, проведывают. Каждый смотрит на полотенце поверх паха и спрашивает: «А хозяйство-то — как?». А я смеюсь, говорю: «Единственное место, где все нормально, даже шерсть цела!». Так что нас ничем не запугать. Нас убивают, а мы смеемся в ответ. Лично от себя всем нашим пацанам хочу пожелать — здоровья и удачи! А что врагу сказать… Шли бы отсюда куда подальше, к себе на западенщину, да оставили нас в покое. Мне, например, лучше работать, чем воевать. После войны только в родную деревню, — у меня там дом, хозяйство большое, работа, семья, две, считай, взрослые дочери. Возвращаюсь по-любому. А как иначе?! 

Именно такой позитивный настрой, эта воля к жизни, устремленность в будущее и есть, по мнению врачей, та самая причина, позволившая ополченцу не только выжить, но и дарящая ему перспективу на полное восстановление. 

— У Виктора Равлика был очень сложный процесс лечения, — рассказывает главный врач Луганской Республиканской клинической больницы Олег Вольман. — Ожоги ставили около 50% процентов тела. Причем ожоги были очень глубокие, с поражением мышечной ткани, плюс начался процесс заражения крови. Лечение было сложное. Потребовалось все умение и навыки врачей. Также понадобилось огромное количество специализированных дорогостоящих препаратов. Тут уж сошлись усилия и министерства здравоохранения ЛНР, и нашей больницы, и командования его части, и волонтеров, депутаты помогали — писали во все инстанции, кто только не помогал, буквально всем миром вытягивали человека. Но самое главное — его внутренний настрой, психологический фон этого ополченца. Будь он по-другому настроен — он бы погиб. В целом, у него шансы остаться в живых были очень низкими. Выжил буквально чудом. 

Слушая ополченца, врачей, мне, со своей стороны, эта история кажется предельно символичной. Как и Равлик, верю, поднимется следом из окопов, стряхнет с себя рубцы ожогов и весь наш Донбасс. Ведь воля к жизни у нас тоже запредельная.