Вернулся Банеман летом 1941 года из рейса (ездил на посыльном броневике) в свое расположение и узнал о гибели своих товарищей. Одного из них расстреляли за убийство своего унтер-офицера (характерами не сошлись), другого убили… итальянские союзники – «Ганс напоролся на пулю «макаронника», когда ходил в итальянский лагерь за водой».
Банеману рассказали о горькой участи друга Ганса: «Он хотел взять у них канистру с водой. Одну-единственную канистру из целого штабеля высотой в шесть метров и длиной с берлинский многоквартирный дом. И эти гнусные итальянские недоумки, которые и войны-то как следует не нюхали, влепили в Ганса пулю за одну-единственную канистру с водой».
Слово «взять» в данном случае следовало понимать как «украсть». В Северной Африке, да еще летом, вода была величайшей ценностью. Вот за попытку украсть целую канистру этой ценности «гнусные итальянские недоумки» из тыловых подразделений дивизии «Ариете» Ганса и застрелили. Интересные нравы были в Африканском корпусе – пресловутый немецкий порядок там был изрядно скорректирован, должно быть, непривычный климат сказывался.
Но неотмщенным бедолага Ганс не остался. Его друзья – сослуживцы решили поквитаться, а заодно и пограбить итальянцев, использовав трофейный английский броневик. Вот что услышал Гюнтер Банеман об этом набеге на союзников от одного из участников акции возмездия: «На полном ходу, с развевающимся британским флагом мы ворвались в лагерь этих «макаронников» и разнесли его к чертовой матери. Смяли колесами палатки и все их барахло, поливая из пулемета и угощая гранатами… Первым делом мы разнесли хибару с радиопередатчиком, чтобы они не смогли вызвать подмогу. Ты представляешь, они записали крик «Спасите!» на магнитофон! Наверное, боялись, что от страха забудут, какое слово надо кричать... Отовсюду доносились вопли «Inglesi, Inglesi, mercy!» (Пощадите, англичане!) или что-то в этом роде. Мы носились по лагерю, словно молнии. Въехали на машине на кухню, Тейнц спрыгнул и начал хватать банки с консервами. Их там у итальяшек целые штабеля, да еще куча мешков с кофе. Потом мы набросили английский флаг на двухсотлитровую бочку, а уезжая, прикрепили повсюду противотанковые гранаты и продырявили множество канистр с водой. Устроили им там настоящее наводнение… Мы вернулись в лагерь, поставили броневик, где он стоял, распределили между собой продукты, собрали с пола машины пустые гильзы, чтобы никто не догадался, что из пулеметов кто-то стрелял, и пошли пить кофе. Здорово мы растрясли этих ублюдков. Это им за смерть Ганса. Теперь, я думаю, они зарекутся убивать немцев».
Итальянцы, правда, так и не поняли, что напали на них именно союзники, а вовсе не враги, и прибыли жаловаться немецкому генералу по другому поводу: «Там была пара полковников, четыре майора, куча капитанов, не говоря уж об остальной шушере, которая тащилась за ними. Они явились к нашему генералу, старику фон Равенштайну, и стали жаловаться, что наши войска пропустили через свои позиции броневики австралийской дивизии из Тобрука, которые разгромили итальянский лагерь. И знаешь, что этот старый хрен им ответил?».
Ответ «старика фон Равенштайна» вполне соответствовал традициям германо- итальянского «братства по оружию»: «Он сказал, что если бы они поменьше бренчали на своих мандолинах и почаще брали в руки оружие, то им удалось бы отбросить этих чертовых австралийцев от своего лагеря. Ведь ни один итальянский полковник не догадался броситься в погоню за британскими бронемашинами и разбить их к черту! И это при том, что всем известно: здесь, в двадцати километрах от линии фронта, не может быть никаких вражеских разведывательных дозоров. Какой позор! После этого старик велел часовым очистить лагерь. Видел бы ты, как эти итальяшки попрыгали в свои автомобили и удрали».
Любопытно было бы узнать – итальянцы пытались сводить счеты с немцами, выдавая себя за противника, или не додумались до такого?
Максим Кустов
