«Фараоны» на страже правопорядка
Похвальное слово городовым Российской империи
Март 1917 года. Государственная Дума принимает решение об аресте «всей полиции» Российской империи. Собственно говоря, империи уже не было – грянувшая Февральская революция вынудила Николая Второго отречься от престола.Жажда крови
В Петрограде начался «сезон» убийств блюстителей порядка, которые пытались навести порядок. С особенным, садистским удовольствием озверевшие толпы охотились на околоточных, жандармов, полицейских. Их забивали прикладами, выкалывали им глаза, кололи штыками, расстреливали. Людей, которые еще недавно охраняли покой россиян, топили в Неве, сбрасывали с крыш, разрывали на части, привязывая веревками к автомобилям. Не избежали мученической смерти их жены и дети…
Первыми жертвами черни, расправлявшейся с «ненавистными слугами царского режима» были городовые. Этих людей в шинелях из темно-серого сукна, в круглых шапках и с шашкой на боку всегда недолюбливали. Но в революционные дни их окончательно возненавидели – они были символом прогнившей монархии. «Солдаты и рабочие рыскали по всему городу, разыскивая злосчастных городовых и околоточных, - вспоминал полковник Федор Винберг. - выражали бурный восторг, найдя новую жертву для утоления своей жажды невинной крови, и не было издевательств, глумлений, оскорблений и истязаний, которых не испробовали подлые звери над беззащитными своими жертвами…»
Несколько лет назад в Санкт-Петербурге на Марсовом поле появилось захоронение 170-ти полицейских - жертв Февральской революции. Они погибли, честно выполняя свой долг.
Сила и смекалка
Одними из главных критериев отбора были физическая сила и выносливость. Обязательным условием приема в полицию было владение приемами джиу-джитсу. Городовой должен был достойно встретить преступников, обезоружить и препроводить в участок. То есть, и в далекие времена служба стражей порядка была и опасна, и трудна. Но и смекалка требовалась изрядная.
Владимир Гиляровский в «Москве и москвичах» описал городовых Рудникова и Лохматкина, державших в подчинении всю Хитровку, которая была скопищем воров и бандитов: «А когда следователь по особо важным делам В.Ф. Кейзер спросил Рудникова:
- Правда ли, что ты знаешь в лицо всех беглых преступников на Хитровке и не арестуешь их?
- Вот потому двадцать годов и стою там на посту, а то и дня не простоишь, пришьют! Конечно, всех знаю».
Доставалось городовым изрядно, тем более, что с амуницией у них было неважно. Сначала они несли дежурство лишь с саблей, причем, с самой дешевой - шашкой. Историк Михаил Богословский писал: «С 80-х годов их стали вооружать и револьверами, но так как револьверов на весь персонал не хватало, то, как рассказывали, по крайней мере, многие носили только пустые кобуры с красными шнурами». Только и остается грустно усмехнуться сквозь столетия…
Доброе имя и честь
На российский город с населением не более двух тысяч человек, полагалось не более пяти городовых. В более крупных городах на один низший чин приходилось полтысячи человек. Не густо ведь, правда?
Как оплачивался их труд? Старшему городовому платили 180 рублей в год, младшим - на тридцать целковых меньше. Кроме того, им выделялось ежегодно по 25 рублей на обмундирование. После семи лет безупречной службы жалованье городового вырастало на 30 процентов от годового оклада, а еще через пять - на 50 процентов. Жили полицейские на казенных квартирах - в казармах, на вверенных им участках. Потом им стали «квартирные» деньги, на которые они сами снимали жилплощадь.
Смешно сказать - в Санкт-Петербурге в 1903 году было всего 705 городовых трехсменных постов. И это – на огромный город, где проживало более миллиона жителей! Посты располагались так, чтобы блюститель порядка мог видеть своих коллег на соседних постах.
Бытописатели Владимир Руга и Андрей Кокорев в книге «Московский городовой, или Очерки уличной жизни» пишут, что низший чин полиции, сменившийся с поста, от службы не освобождался. Следующие шесть часов он числился «подчаском». Его могли отправить на дежурство при участке, послать в наряд, конвоировать арестантов или снова заступить на пост, подменяя заболевшего товарища. В лучшем случае городовой, не получивший никакого назначения, обязан был безотлучно находиться дома - на случай необходимости. Например, во время пожара полицейские спешили на место происшествия, чтобы охранять имущество погорельцев.
С немалым интересом сегодня можно листать небольшую книжечку - «Инструкции городовымъ московской полицiи», изданную в 1883 году. Там, в частности, говорится: «Городовые должны заботиться о добром имени и чести своего своего звания… Исполнения закона требовать с достоинством и вежливо, отнюдь не грубым и обидным образом… Как бы не был городовой исправен, сметлив и расторопен, но если он будет замечен в умышленном обвинении невинного, лихоимстве и мздоимстве, он подвергнется строгому по закону взысканию…». Особенное умиление вызывают такие строки: «Пьяных, которые идут, шатаясь и падая, отправлять на их квартиры, если таковые известны… Городовому дозволяется брать бесплатно извозчика, чтобы отвезти пьяного или внезапно заболевшего домой…»
Неустанное внушение
До поры, до времени в Москве городовые неважно или вовсе дурно исполняли свои обязанности по охране покоя горожан. К тому же они следили за уборкой и чистотой улиц – это тоже входило в их функции. Но все изменилось с приходом нового обер-полицмейстера.
Известный журналист Влас Дорошевич писал в 1892 году в одном из своих репотажей: «Полковник Власовский весьма быстро привел Белокаменную в вид, если не вовсе приличный, то все-таки более или менее благопристойный. Вполне упорядочить город, где антигигиенические, антикомфортные безобразия накоплялись десятками лет – дело, требующее большого труда и многого времени».
По словам авторов книги «Московский городовой, или Очерки уличной жизни», Александр Власовский неустанно внушал городовым, чтобы они во время выполнения служебных обязанностей были вежливы в обращении, не дозволяли никакого самоуправства, а тем более насилия, и «оказывали законное содействие всем обращающимся к ним с просьбою о том».
«Незаметные прежде постовые городовые, нередко стоявшие у чьих-нибудь ворот и проводившие время в добродушных беседах с кухарками и прочей прислугой, поставлены были теперь на перекрестках улиц и должны были на больших улицах руководить и управлять уличным движением… - писал уже упомянутый Богословский. - Это были силачи и великаны, стоявшие на перекрестках улиц как бы живыми колоннами или столбами. Заведена была строгая дисциплина».
Сгубила Власовского Ходынка. Точнее, трагические события, которые на ней произошли в 1896 году, когда из-за давки по случаю коронации Николай Второго по официальным данным, погибло 1300 человек и еще 1389 было изувечено. Козлом отпущения стал обер-полицмейстер, хотя многие считали, что главным виновником трагедии был московский губернатор великий князь Сергей Александрович.
Медаль на Георгиевской ленте
Последним московским обер-полицмейстером был Дмитрий Трепов. Он был одним из четырех сыновей жестокого петербургского градоначальника, в которого стреляла Вера Засулич.
Пытаясь сбить высокую революционную температуру общества, Трепов устраивал для рабочих лекции по экономическим вопросам, распространял «дешевую и здоровую» литературу. И решил, что добился результата: «Раньше Москва была рассадником недовольства, теперь там – мир, благоденствие и довольство». Однако обер-полицмейстер жестоко ошибся – в 1905 году Россию охватило мятежное пламя.
Москва, охваченная беспорядками, сотрясалась от взрывов бомб и свиста пуль. Боевики громили полицейские участки, палили в городовых. А те… На четыре тысячи нижних чинов было немногим больше тысячи старых револьверов, многие из которых оказались неисправными. И почти безоружные стражи порядка гибли сотнями…
С 1910 года отличившихся городовых стали отмечать боевой наградой. Департамент полиции издал циркуляр, где говорилось, что «когда характер оказанного подвига свидетельствует о беззаветном мужестве отличившихся лиц», император разрешил награждать рядовых полицейских медалями «За храбрость» на Георгиевской ленте.
Почетом пользовались старослужащие. Градоначальник лично приезжал в участки, чтобы поблагодарить их за верность долгу. Одним из ветеранов был городовой Тверской части Я.Ф. Прокудин. В апреле 1914 года он отметил 35-летие непрерывной службы в московской полиции.
Перед общим строем свободных от службы городовых его поздравили и выдали 250 рублей наградных. Как сообщил «Вестник полиции», градоначальник отметил, что «…полицейская служба - самая почетная, ибо назначение ее охранять жизнь, здравие и имущество обывателей и быть блюстителями законности и порядка.
Ностальгическая тоска
Городовые исчезли с московских улиц в феврале 1917 года. В отличие от коллег из Санкт-Петербурга они не слишком усердно защищали власть и не стреляли в людей. Может, поэтому в Москве со стражами порядка не расправлялись так страшно и жестоко, как в столице.
Очень скоро обыватель почувствовал отсутствие надежной защиты и с ностальгической тоской вспоминал грозных усачей с шашками. «Больше всего беспокоило быстро растущее сознание того, что не осталось никого, кто бы озаботился сохранением мира, - писал современник. - Исчезли красно-голубые нарукавные повязки военной полиции, а на углу улицы больше не стоял флегматичный, надежный полицейский».
В «Записках о революции» писатель Иван Наживин приводит речь некого «бывшего члена центрального комитета социал-демократической партии»: «Господа, а помните ли вы городового, помните ли вы этого скромного труженика, который, часто с огромной семьей, жил в Москве за 40 рублей в месяц, в одной темной комнатушке, который за эти 40 рублей охранял наш покой днем и ночью, обмерзал на морозе, когда нужно погибал от пули и никогда не роптал?
- Помним... - отозвались задумчивые голоса.
- А помните ли вы, как в благодарность за все это мы называли его?
- Помним: фараоном.
- И что же, по совести: стыдно?
- Пожалуй, немножко и стыдно».
В то время на улицах появились стражи порядка новой власти – в другом обличье, с иными привычками…
