Деулинский мир – «не славный, однако в тогдашних обстоятельствах благодетельный»
Нет в истории Государства Российского более трагического периода, чем времена Смуты, когда на кону стояло само его существование. Даже более чем драматические события 1237 года, начала монгольского нашествия на Русь с востока, или 1941-го, когда на СССР устремились орды европейских захватчиков с запада, не идут в сравнение с реалиями конца XVI – начала XVII веков: Российская держава была предана тогда самим её главой, царём Василием Шуйским, небезосновательно считавшимся в народе «ненастоящим», присягнувшим на верность завоевателю, королю Речи Посполитой Сигизмунду (вскоре после чего предатель умер в заключении в Гостынинском замке), и «седмочисленными боярами» – «временным правительством» из представителей семи знатнейших родов, призвавшими на русский престол польского королевича Владислава, сына монарха, и открывшими полякам ворота не только Москвы, но и самого Кремля.
Россия была спасена самим её людом, силами первого Первого земского (народного) ополчения 1611 года под руководством Прокопия Ляпунова, Ивана Заруцкого, князя Дмитрия Трубецкого и гораздо более успешного Второго ополчения князя Дмитрия Пожарского и гражданина Кузьмы Минина, сформировавшегося в конце того же года, а в октябре следующего, 1612-го, полностью освободившего столицу от оккупации интервентами.
Уцелевшие поляки не просто покидали тогда Москву, а поспешно уносили из неё ноги. Находившиеся в первопрестольной как бы по приглашению властей, пресловутой Семибоярщины, рассылавшей во все концы требования признания царём польского королевича, они полной мерой испытали на себе гнев народный: подвоз продовольствия прекратился, далее белокаменная вовсе была блокирована ратями народного ополчения. Оккупанты сначала поели всех кошек, собак, ворон и крыс, затем занялись людоедством.
Изгнание ляхов из московских пределов благотворно повлияло на ситуацию. Земский собор (собрание представителей всех земель и сословий земли Русской) 3 марта 1613 года восстановил центральную власть, избрав на царство Михаила Романова, что положило начало новой династии (взамен утраченной со смертью Иоанна Грозного и его сына царя Фёдора династии Рюриковичей), и означало начало конца Смуте.
Столбовский мирный договор, подписанный 9 марта 1617 года, прекратил войну 1610-1617 годов со шведами, неосмотрительно приглашёнными всё тем же Василием Шуйским в качестве союзников в борьбе с поляками, в ходе конфликта превратившимися в захватчиков, терзавших страну с севера: захват территорий представлялся им более интересным занятием, чем получение жалования, которого к тому же не платили.
Шведы заключили мир, а не перемирие, что соответствовало реалиям того времени: хотя Россия и потеряла при этом часть территорий (которые век спустя, при Петре I, пришлось возвращать силой оружия). Договор означал также признание легитимности новоизбранной власти, чем вполне устраивал большинство европейских стран возможностью возобновления торговых связей с Русским царством, в чьих товарах они весьма нуждались.
Однако этот же мирный договор произвёл эффект вожжи, попавшей под хвост лошади, на Речь Посполитую. В Варшаве, только-только обживавшейся в статусе столицы, куда переместились двор Сигизмунда III и парламент (сейм), получение известия о заключении мирного договора России и Швеции, а особливо – титулование в нём Михаила Романова «Божиею милостию Великим Государем, Царём и Великим Князем, всея Руссии Самодержцем» вызвало, мягко говоря, бурю эмоций.
Ведь ровно на ту же «должность» претендовал Владислав, королевский отпрыск, ещё 15-летним недорослем 27 августа 1610 года провозглашённый «Государем, Царём и Великим Князем всея Руси» по представлению московских бояр-сепаратистов, хотя выдвинутых ими условий – принятия православия и коронации в Москве – он не выполнил, и не собирался.
Тем не менее «посягательство» на этот виртуальный титул и Сигизмунд, и Владислав восприняли болезненно. Сейм не только поддержал претензии этих двух одержимых на власть над Русью, но и подстрекал к военной агрессии, вотировав создание для этого «армии вторжения» – польско-литовского войска номинально во главе с Владиславом Вазой и великим литовским гетманом Яном Ходкевичем.
Наскребли по сусекам 12 тысяч пехотинцев и всадников, на что денег хватило, а дабы молодой полководец глупостей не понаделал, его окружили группой из 8 «комиссаров», без одобрения которых важных решений он самостоятельно принимать не мог.
Боевые действия между русскими и поляками проходили и ранее, после выдворения ляхов из Руси и зачистки от них Кремля в 1612 году, вплоть до похода 1617 года, однако со стороны Речи Посполитой они носили характер скорее рейдерства, чем боевых действий. Здесь же планировалась полноценная войсковая операция, имевшая притом политическое значение.
Ещё до выхода на театр войны в Варшаве был отыгран акт абсурда: Владислав, «Государь… всея Руси» подписал с Сигизмундом, Королём Польским и Великим князем Литовским», ряд договоров о послевоенном устройстве отношений между двумя странами. Шкуру неубитого русского медведя делили бойко.
Менее удачливо проходил сам поход 1617 – 1618 годов. Одни русские города сдавались и переходили под власть интервентов, иные, как Можайск, к примеру, оказывали ожесточённое сопротивление, и взять их полякам так и не удалось. Многие отряды покидали армию Владислава, поскольку он не платил жалования, другие вливались в неё, привлечённые возможностью пограбить русские земли «на законных основаниях».
Не наличие вышколенных коронных войск стало определяющим в этой армии, а присутствие, скажем, «лисовчиков» – лёгких кавалерийских отрядов, созданных шляхтичем Александром Лисовским, которые эффективно грабили ту округу, где появлялись, уклоняясь при этом от крупных сражений и, как правило, взятия городов.
Накануне описываемого похода 36-летний «батько Лисовчик», как называли его казаки, свалился с коня и помер, но подразделение сохранилось, его возглавил Станислав Чаплинский. Он в 1617 году захватил города Мещовск, Козельск и подступил к Калуге, где потерпел поражение от Дмитрия Пожарского. Пристрелили Чаплинского как бешенную собаку – из мушкета в окрестностях Троице-Сергиева монастыря монастырские слуги в первой половине октября 1618 года, когда уже начались переговоры о перемирии, но боевые действия ещё продолжались.
Такими же, хотя и менее организованными, были отряды «воровских казаков», во множестве прибившиеся к Владиславу – «диких гусей», «солдат удачи» начала XVII века. И польстившиеся на 30 сребренников польского чекана запорожские казаки гетмана Сагайдачного.
Интервенты дошли до Москвы и даже предприняли неудачный штурм города, однако овладеть столицей им совершенно не улыбалось, поскольку за прошедшие пять лет она превратилась в самый укреплённый город мира, с четырьмя линиями обороны: Земляной город (примерно Садовое кольцо), Белый город (Бульварное кольцо), посад (Китай-город) и Кремль.
Округа была вся разграблена подчистую, добыть пропитание и фураж стало невозможным ни силой, ни за деньги. Войска сторон были крайне истощены в боях, осадах и передвижениях. Поляки первыми заговорили о перемирии.
Местом переговоров стало село Деулино, находившееся на полпути между Троице-Сергиевым монастырём и лагерем Владислава. Шли они трудно. На протяжении осени послы трижды съезжались, пока путём взаимных уступок не выработали окончательные условия договора не о мире, подчеркнём (как со шведами год назад), а лишь о перемирии сроком на 14,5 года.
Что означало, с одной стороны, признание поражения Владислава, ибо цели похода его близко не были достигнуты, с другой – что претензии его на русский трон не снимались, а лишь откладывались во времени.
«Деулинский мир» современные диванные эксперты, с позиций постзнания, называют не иначе, как «похабным» (по аналогии с Брестским, заключённым большевиками с немцами в 1918 году). Условия договора с поляками, подписанного 1 декабря по старому, 11 декабря по новому стилю 1718 года, 405 лет тому назад (все прочие даты в статье даны по современному календарю) были действительно тяжелы: Россия уступала Речи Посполитой Смоленск, Рославль, Дорогобуж, Белую, Серпейск, Путивль, Трубчевск, Новгород-Северский, Чернигов, Монастырский с окрестными землями*.
Речь Посполитая возвращала России Козельск, Вязьму, Мещовск, Мосальск взамен городов Почепа, Стародуба, Невеля, Себежа, Красного и Поповой Горы с окрестными землями. Отдельными пунктами было прописано освобождение пленных, в числе которых был патриарх Филарет, отец царя Михаила Фёдоровича, подло схваченный ляхами в составе посольства под Смоленском, и восемь лет проведший в польском узилище. А также возврат «затрофеенной» ляхами чудотворной иконы Николы Можайского.
«Эксперты» основывают своё мнение на том, что голодную зиму под Москвой польское войско просто не пережило бы, сгинуло. А если нет? А если из Польши подошло бы по весне новое польское войско, и снова запылали бы деревни и города, реками полилась бы кровь: в условиях той разрухи Россия никак не могла защитить уступаемое на время Польше население – пусть и под чужой властью, но это всё-таки была жизнь.
Гораздо ближе к истине лежит оценка, данная Деулинскому перемирию историком Н.М. Карамзиным, вынесенная нами в заголовок: «Мир не славный, однако в тогдашних обстоятельствах благодетельный». То была передышка, которую Россия в полной мере использовала, аккурат по истечении срока объявив Польше новую войну, чем положила начало отвоеванию временно уступленных ей исконных русских земель.
* Территория Речи Посполитой выросла после подписания Деулинского договора до максимального размера в истории — 990 тысяч квадратных километров (сейчас Польша занимает территорию 312 696 км², менее трети от той, прежней), что никак не даёт покоя реваншистам в Варшаве.
Заглавная иллюстрация: «Избавление от Смуты». Художник Василий Нестеренко
Автор этой статьи – Юрий Погода – умер в украинских застенках в ожидании суда по обвинению в госизмене. Шевченковский райсуд Полтавы должен был начать рассмотрение его "дела" 25 июня, но 70-летний Полтавский писатель и краевед не дожил до судилища. Обвинение строилось на его творчестве и журналистской деятельности.
