Мемы против аналитики: кто выигрывает — Twitter или Telegram

На сегодняшний день политический язык формируется не только спикерами и их взглядами, но и архитектурой самих медиа. Следуя максиме Маклюэна «medium is the message», можно утверждать, что форма, в которую облекается политическое высказывание, формирует его содержание не меньше, чем заложенные в нём идеи.

Соцсеть Х (бывший Twitter) и Telegram в этом смысле можно считать знаковыми явлениями, чьи функциональные, технические и культурные особенности создали диаметрально противоположные формы политического дискурса. Одна соцсеть стала символом молниеносного популизма, другая — площадкой аналитической глубины и риторической избыточности.

Twitter возник в 2006 году как сервис микроблогов, ограничивающий высказывание 140 символами, но позднее лимит увеличили до 280. Минимализм обусловливался не столько технической необходимостью, сколько являлся стилистической рамкой, впоследствии перекроившей стиль политической риторики на Западе. В 2023 году проект купил Илон Маск и переименовал его в X.

Одним из наиболее очевидных следствий стало ускорение политического времени. Twitter внедрил в политическую сферу логику немедленной реакции, где ценится не столько глубина анализа, сколько скорость появления сообщения. Лидеры государств, главы правительств и представители различных политических движений обрели возможность оперативного включения в повестку без необходимости прибегать к посредничеству традиционных СМИ. Это породило феномен перманентного присутствия политика в информационном поле, где каждый твит воспринимается как политический акт, а иногда — как замена официальным заявлениям.

Наравне с ускорением значительную роль также играет феномен обхода посредников.

Тем не менее подобная автономия не тождественна нейтральности. Сам Twitter, как медиаинфраструктура, обладает встроенной алгоритмической логикой, склонной усиливать эмоционально окрашенные, конфликтные и резонансные сообщения.

Таким образом, политика оказывается встроенной в цифровую экосистему, где внимание становится основной валютой, а медийная «боеспособность» высказывания определяется не его аргументацией, а степенью вовлечённости аудитории.

Президентство Дональда Трампа стало квинтэссенцией этой логики. Его аккаунт в Twitter был не просто личной страницей — он стал ареной политической борьбы, где формировалась повестка, задавались рамки легитимности, проводилась мобилизация поддержки и устранялись враги.

С самого начала своего политического восхождения Трамп начал выстраивать свой уникальный стиль: намеренно упрощённый, агрессивный, антиинтеллектуальный, апеллирующий к чувству «здравого смысла».

Исследование The Washington Post показало, что язык его сообщений соответствует уровню учащегося средней школы, но именно в этом и кроется эффективность.

Политолог Дженнифер Меркадо выделила характерные черты «трампизма» как риторической стратегии: агрессия, бинарность мышления, постоянное противопоставление «мы» и «они», упрощение до слоганов и лозунгов:
«BUILD THE WALL!»
«FAKE NEWS IS THE ENEMY OF THE PEOPLE!»
«LAW & ORDER!»

Этот язык — военный, мобилизационный. Он не разъясняет, а захватывает. Трамп создаёт образы, а не аргументы. Вместо статистики — прозвища: «Sleepy Joe», «Crooked Hillary», «Lyin’ Ted». Вместо политики — нарратив борьбы, которому внемлют миллионы вне зависимости от уровня образования и экономического статуса.

Несмотря на то что социальные сети и медиа в контексте истории явления достаточно молодые, исследователи уже начали обращать внимание на то, что цифровые платформы видоизменяют когнитивную структуру языка.

Лингвисты отмечают рост номинализации, падение использования сложноподчинённых конструкций, сокращение лексического запаса. Классическое публичное выступление уступает место формату «шок и вовлечение», где побеждает не тот, кто аргументирует, а тот, кто кричит громче. Элементы лингвистического популизма — гиперболизация, бинаризация («мы/они», «хорошее/плохое»), анекдотизация опыта — становятся нормой. В условиях, где время внимания пользователя ограничено до нескольких секунд, более сложные формы дискурса становятся неконкурентоспособными.

Тем не менее важно различать платформу и стиль. Twitter как технологическая среда предоставляет инструменты, но не определяет содержание. Упрощение политического языка в значительной степени связано с более широкими изменениями — ростом недоверия к экспертам, крахом идеологий, увеличением неравенства, требующим простых ответов. Twitter просто оказался наиболее подходящим каналом для артикуляции этих настроений. Его алгоритмы, основанные на лайках, ретвитах и упоминаниях, встраивают политику в логику конкуренции за внимание. Это порождает новую форму риторической власти, основанную на вовлечении, а не убеждении.

Противовесом центробежной тенденции «твиттеризации» политического дискурса с её акцентом на скорость и конфронтационность можно считать российский кейс, где ключевым каналом цифровой политической коммуникации стал Telegram.

В отличие от Twitter, Telegram практически не ограничивает длину сообщений и в некотором смысле даже поощряет лонгформат как основной жанр: политические и околополитические каналы нередко публикуют пространные тексты, насыщенные ссылками, пояснениями, аналитикой, сопровождая их визуальными материалами — от скриншотов документов до инфографики.

Такой формат создаёт иную риторическую динамику: здесь на первый план выходит не мгновенная эмоциональная реакция, а экспертность (или её имитация), нарративная связанность, анализ и гипотеза. Если Twitter формирует культуру политического «панча» — краткого, эффектного высказывания, — то Telegram предлагает поле для внутриплатформенного журнала, в котором политика обретает тяжеловесные литературные и аналитические формы. В любом случае платформа формирует язык, а язык формирует восприятие политики.

В каком-то смысле Telegram в российском медиапространстве выступает как структурный антипод Twitter. Если американская платформа интенсифицирует политическое сообщение, редуцируя его до символических вспышек — твитов, — то Telegram допускает и даже культивирует риторическую избыточность. Это приводит к формированию особой жанровой экосистемы: в каналах, связанных с политической аналитикой, репутация автора часто зависит не от его умения «бросить» фразу, а от способности выстраивать насыщенный аргументами текст.

Более того, Telegram-инфраструктура способствует квазижурналистскому формату: политические паблики, ведомые анонимными администраторами, порой заменяют официальные СМИ, одновременно выполняя функции источников, комментаторов и аналитиков. В отличие от Twitter, где верификация личности и статус публичного человека играют важную роль в легитимации сказанного, в Telegram важнее тональность и структура изложения, что парадоксально придаёт текстам субъективную убедительность даже в отсутствие институциональных гарантий достоверности.

Этот контраст между Twitter и Telegram обнажает более глубокие различия в семиотической природе платформ. Twitter символизирует коммуникационную модель постмодерна: фрагментированную, ироничную, саморазрушающуюся. Telegram же предлагает почти модернистскую форму — текстовую, монологическую, с претензией на смысловую целостность. И если первая платформа способствует эрозии институциональных норм политического высказывания, превращая его в серию мемов и афористических выпадов, то вторая позволяет сохранять форматы глубокой аналитики и риторической плотности.

В этом смысле Telegram может быть интерпретирован как своеобразный ретроинструмент цифровой публичной сферы — место, где сохраняется форма длинного политического письма, по духу напоминающего колонки в газетах, эссеистику или даже позднесоветские «толстые журналы». Этот эффект особенно заметен в контексте российской медиасреды, где Telegram нередко компенсирует упрощение языка, происходящее в официальном вещании, создавая иллюзию «сложного» и содержательного дискурса.

Понимать политику сегодня — значит разбираться не только в идеологиях и институтах, но и в форматах публикации. Потому что современный политик, как и его читатель, теперь не столько субъект высказывания, сколько пользователь платформы. А значит, борьба за власть — это ещё и борьба за форму, в которой эта власть будет произнесена. Возможно, дело не в платформах, а в нас самих: мы просто читаем политику в том формате, в котором нам комфортнее думать.

Иногда — 280 символов, иногда — 2800 слов.

Екатерина Агранович, автор Telegram-канала, основатель «Смысл Медиа», медиатехнолог и продюсер специально для Life.ru.

Больше новостей о глобальных событиях и международных отношениях — читайте в разделе «Мировая политика» на Life.ru.