Воскрешение динозавров уже не фантастика. Но что мы на самом деле создаем?

Попытки «воскрешения» вымерших видов — мамонтов, лютоволков и даже додо — звучат как фантастика. Воскресили ли ученые прошлое или изобрели принципиально новое будущее? Эти проекты открывают совсем другой горизонт: речь идет не о возвращении древних существ, а о построении будущего биоразнообразия. Вопрос даже стоит шире — каких соседей по планете мы хотим для себя и своих потомков.

В период с октября 2024 по январь 2025 года на свет появились щенки так называемого лютоволка — хищника, исчезнувшего вместе с мамонтами примерно 13 тысяч лет назад. Им дали имена Ромул, Рем и Халиси.

Однако настоящими «воскрешенными» животными их назвать невозможно: эти звери никогда не бегали по ледниковым степям — они родились в лаборатории от обычных волков с отредактированными генами. Именно на такие проекты миллиардеры и венчурные фонды сегодня выделяют сотни миллионов долларов. Компания Colossal Biosciences, которая получила 435 миллионов долларов инвестиций, обещает к 2028 году вернуть в тундру мамонтов. Технологии редактирования генов CRISPR работают с точностью швейцарских часов, стволовые клетки превращаются в любые ткани по команде, а клонирование давно перестало быть научной фантастикой. Но за громкими заголовками о «воскрешении» скрывается фундаментальная проблема: никто не может по-настоящему оживить вымершего мамонта.

В чем подвох

Точные копии вымерших видов создать невозможно. Главная загвоздка кроется в самой природе времени и разложения. ДНК древних животных за тысячелетия превращается в фрагментированную мозаику, где отсутствуют целые хромосомы и миллионы нуклеотидов. Даже в случае с мамонтом ученые располагают лишь тысячами фрагментов, а миллионы мелких различий между слоном и мамонтом остаются невосстановимыми.

Каждый биологический вид представляет собой не просто набор генов, а сложнейшую систему взаимодействий между миллионами уникальных особенностей — от метаболизма до поведенческих паттернов. Восстановить все эти нюансы невозможно даже теоретически.

Поэтому итог таких экспериментов всегда гибрид: слон с мамонтовой шерстью, волк с «лютоволчьими» генами.

Проект «лютоволка» это подтверждает. Настоящие лютоволки принадлежали отдельной генетической линии, они не родственны современным волкам. Лютоволки из лаборатории Colossal — это обычные серые волки, у которых отредактировали около 20 генов для придания им характеристик вымершего вида. Похоже на оригинал, но биологически это совершенно другое существо.

Разбираемся в деталях

Какие технологии используются

Технологический арсенал современной синтетической биологии поражает своей мощностью. Основные методы — редактирование ДНК с помощью молекулярных ножниц CRISPR, клонирование и работа со стволовыми клетками. CRISPR позволяет вырезать и вставлять гены как детали конструктора. Клонирование переносит ядро клетки в яйцеклетку ближайшего родственника. Стволовые клетки дают возможность контролируемо выращивать разные органы и ткани. В совокупности это инструменты для создания принципиально новых комбинаций наследственного материала. Клонирование позволяет получить целый организм из одной клетки, хотя успешность процедуры остается крайне низкой.

Что уже получилось, а что пока нет

Реальные достижения биотехнологий впечатляют, но находятся далеко от обещаний маркетинговых отделов.

Ученые успешно спасли черноногого хорька от полного вымирания, создав жизнеспособную популяцию через клонирование. Исследователи из Института репродуктивных наук в Сан-Диего получили эмбрионы северного белого носорога — вида, от которого остались только две самки. В лабораториях выращивают мышей с генами мамонтов, которые производят густую шерсть и устойчивы к холоду.

Эти проекты доказывают техническую возможность вмешательства в эволюцию. Но заявления о мамонтах к 2028 году или оживлении додо звучат преждевременно: пока речь идет не о самостоятельных популяциях, а о концептуальных образцах.

Научное сообщество разделилось на два лагеря: одни видят в этих технологиях революционный инструмент сохранения биоразнообразия, другие считают их дорогостоящим отвлечением от реальных проблем экологии.

Почему ученые спорят

Критики справедливо указывают на парадокс приоритетов: миллионы долларов тратятся на создание псевдо-мамонтов, в то время как существующие виды человечество потеряло буквально «в прямом эфире» из-за недостатка финансирования природоохранных программ.

История недавних вымираний показывает, насколько хрупким стал баланс современных экосистем. Последний тасманийский тигр умер в зоопарке Хобарта в 1936 году. Стеллерова корова, гигант морских травоядных — была истреблена исчезла через 27 лет после своего открытия в 1768 году. Додо исчез к XVII веку, но как символ вымирания до сих пор стал эмблемой проектов по генетическому восстановлению.

Совсем недавно, в XXI веке, биологи объявили вымершими гигантскую черепаху Пинта, карибского тюленя-монаха, пиренейского козерога и китайского речного дельфина байджи. В 2018 году умер последний самец северного белого носорога по кличке Судан. Яванский носорог насчитывает менее 70 особей, амурский леопард — около 120, калифорнийская морская свинья вакита — не более 10 животных. Черный носорог потерял 96% популяции за последние 60 лет. Сейчас на грани исчезновения находятся суматранский орангутан с популяцией в 14 тысяч особей, снежный барс с 4 тысячами животных, горная горилла с менее чем 1000 представителями, саола (азиатский единорог) в Юго-Восточной Азии (существует не более 750 особей) и калифорнийский кондор, которых осталось всего 561 особь.

Каждый из этих примеров стоит на переднем крае дискуссий. Ведь год планета теряет около 11 тысяч видов, но ресурсы направляются на эффектные проекты воскрешения древних гигантов.

Одни исследователи утверждают, что генетические технологии позволят вернуть этих «символов утрат» и вдохновят общество на спасение экосистем. Другие считают, что миллионы долларов рациональнее вложить в защиту тех видов, которые вот-вот исчезнут навсегда. Третья точка зрения радикальнее: то, что создается при помощи CRISPR и стволовых клеток — это уже новые организмы, а не истинные «реинкарнации».

Зачем это вообще нужно

Практическая польза от исследований «воскрешения», выходит далеко за рамки создания экзотических животных.

Технологии, разработанные для работы с древней ДНК, уже помогают спасать виды на грани исчезновения. Генетические методы увеличивают разнообразие в малых популяциях, где инбридинг (близкородственное скрещивание) угрожает выживанию и открывают возможности для усиления устойчивости исчезающих видов к болезням и изменению климата. Ученые используют банки замороженной спермы и яйцеклеток для искусственного осеменения редких животных, работают над созданием кораллов, устойчивых к повышению температуры океана, и пчел, невосприимчивых к клещу варроа.

Программа по сохранению калифорнийского кондора подняла популяцию с 27 птиц в 1987 году до более чем 500 особей сегодня благодаря технологиям искусственного разведения.

Несмотря на критику, практическая ценность очевидна. Методы «воскрешения» помогают сохранить ещё живых, но редчайших животных. Сайгаки, ирбисы, горные гориллы и африканские носороги нуждаются в поддержании генетического разнообразия, и технологии позволяют усилить их шансы.

Более того, экосистемная логика важнее музейной: мамонты когда-то были «инженерами Арктики», препятствовали таянию вечной мерзлоты за счет вытаптывания снега и восстановления травяных экосистем. Даже неомамонты, созданные как функциональный аналог, могли бы стабилизировать климатические процессы. Схожая идея возникает с тасманийским тигром — вернуть точного тилцина невозможно. Но создать новый вид сумчатого хищника, восстанавливающего баланс экосистемы острова, вполне реально. Таким образом, цель — не мимикрия прошлого, а проектирование будущего, где функции важнее точности копий. Альтернативный подход к проблеме предлагает сосредоточиться не на точном воспроизведении вымерших видов, а на создании животных, выполняющих аналогичные экологические функции.

Неожиданный вывод

Все это выводит к развороту восприятия. «Воскрешение» — не реставрация исчезнувших пейзажей, а конструктор новых биологических систем. Сегодняшние лаборатории — это не машины времени, а фабрики жизни, где изобретают принципиально новые формы жизни, способные заменить исчезнувшие или предотвратить дальнейшие экологические катастрофы. В мире, где каждые 20 минут исчезает один вид животных или растений, технологии синтетической биологии становятся не роскошью, а необходимостью выживания.

Лютоволки образца 2025 года никогда не охотились на мегафауну плейстоцена. Они не обладают инстинктами и поведенческими паттернами своих древних предшественников. Но возможно, они лучше приспособлены для калифорнийский кондор — геологической эпохе, когда человеческая деятельность стала главным фактором изменения планеты и когда скорость исчезновения видов превысила естественную в тысячу раз.

Щенки Ромул, Рем и Халиси — символ того, что лаборатории XXI века стали новым инструментом эволюции. Они не гости из прошлого, а пионеры будущего, в котором эволюция происходит не только в дикой природе, но и в исследовательских лабораториях. Человечество впервые в истории получило возможность не просто наблюдать за эволюцией, а активно управлять ею.

Перед человеком стоит не задача вдыхать жизнь в тени прошлого, а ответственность выбирать, какие виды и экосистемы будут соседями завтра и какую планету мы хотим оставить следующим поколениям