Индия: нюансы успешного будущего
Как-то в начале июля один из отечественных руководителей (глава торгово-промышленной палаты Урала) заявил, что в Россию до конца года может прибыть около одного миллиона высококвалифицированных специалистов из Индии. Впрочем, Министерство труда довольно скоро опровергло эту информацию, уточнив, что речь может идти лишь о семидесяти тысячах, так как именно такая квота выдана на иностранных работников из этой страны.
Тем не менее в российском сегменте Интернета сразу же разгорелась бурная дискуссия на сей счёт. Разумеется, для начала был подвергнут иронии эпитет «высококвалифицированные», что в условиях отечественного рынка труда, традиционно абсорбирующего огромное количество именно неквалифицированных кадров из постсоветских республик, видимо, довольно справедливо. Затем неравнодушные граждане не без основания стали задаваться вопросами: «А лучше ли такие квотированные работники многочисленных трудовых ресурсов из Средней Азии? Или же, напротив, лишь усугубят миграционную картину?»
Мнения по этому поводу разделились. Люди стали вспоминать свой опыт взаимодействия с гражданами Индии, со студентами (коих в наших вузах очень много) и даже в рамках трудовых взаимоотношений. Кто-то отзывался о них как о довольно спокойных и миролюбивых ребятах, а кто-то указывал на определённые специфические особенности в быту. Конечно, прежде всего всех интересовал вопрос безопасности и законопослушности потенциальных специалистов, а не их профессиональные качества и трудовая дисциплина (на которые некоторые «знатоки» сетовали).
В итоге более оптимистично настроенные сограждане оценили возможный миграционный эксперимент в целом положительно (на фоне текущей ситуации), ну а пессимисты сочли, что хрен редьки не слаще.
Но вот что любопытно: при должном подходе термин «высококвалифицированный» в нашем контексте можно было бы использовать более чем буквально. Конечно, у большинства существуют представления о трудовых мигрантах из Южной Азии как о строителях и работниках швейных производств. Особенно много такой рабочей силы в богатых странах Ближнего Востока. Но нужно учитывать тот факт, что неквалифицированные кадры там зачастую представлены гражданами Пакистана и Бангладеш. А эти государства гораздо беднее Индии и развиваются несколько иначе.
В свою очередь, растущий азиатский гигант действительно активно экспортирует свои человеческие ресурсы, только гораздо более продуктивно, дальновидно и выгодно, чем может показаться на первый взгляд.
Вот что, к примеру, отмечает газета «Взгляд» в материале «Как Индия создает по всему миру агентов влияния»: «По состоянию на 2024-й индийцы составляли почти 5% всего Сената США. Они также платят 5% от всех налогов в Штатах. Составляют 10% от всех американских врачей (обслуживая при этом треть всего населения), а также 11% всех основателей компаний-единорогов (стартапов, чья рыночная стоимость оценивается выше одного миллиарда долларов). 78% всех индийцев закончили колледж, и этот показатель более чем в два раза превышает средний по Штатам».
Весьма любопытная статистика, которая говорит, что вовсе не обязательно примерять граждан Индии на роль дворников и укладчиков плитки. А вот здравоохранение и информационные технологии действительно подходящие отрасли.
Другое дело, что Индия такой высокоинтеллектуальный ресурс традиционно направляет в Соединённые Штаты Америки, которые от этого, безусловно, выигрывают (выкачивание человеческого капитала вообще является излюбленной сферой США), но и южноазиатский гигант внакладе не остаётся.
Как справедливо отмечают авторы упомянутой выше статьи, Индия создаёт таким образом мощнейшие рычаги влияния на глобальные экономическую и политическую системы, буквально врастая в неё. Это довольно любопытная стратегия для государства, которое явно намерено бороться за мировое лидерство в XXI столетии.
Помимо получения влияния и опыта в передовых отраслях на Западе (в том числе широкое получение образования и активное участие в научной деятельности), индийцы (обладая феноменальным демографическим потенциалом) успешно развивают высокотехнологичную экономику у себя дома.
Так, Индия уже не первый год является лидером в медицине, обладая мощнейшей инфраструктурой в области здравоохранения и зарабатывая огромные деньги на клиентах со всего мира. И это мы ещё не берём в расчёт гигантскую фармацевтическую промышленность этой страны.
Не секрет для многих и тот факт, что Индия является мировым IT-гигантом, экспортируя продукцию программного обеспечения и оказывая услуги в информационных технологиях на сотни миллиардов долларов.
Большие успехи делает эта страна и в аэрокосмической промышленности. Запуск спутников с помощью собственных ракетоносителей, развитие частных компаний в этой сфере, производство компонентов для крупнейших корпораций типа Airbus и Rolls-Royce.
А ещё Индия снимает несколько тысяч кинокартин в год, занимая по этому показателю первое место в мире. Любопытно при этом, что особой популярностью эти фильмы пользуются в соседнем Китае.
Одним словом, последние годы Индия уверенно и очень стремительно развивается, двигаясь семимильными шагами вперёд. И это неудивительно, если учесть уникальную численность населения (почти полтора миллиарда человек), его возрастной состав (большое количество молодёжи), отличное образование и образованность, массовое владение английским языком.
Но есть и определённые нюансы, которые, конечно, не ставят под сомнение блестящее будущее Индии, но представляют весьма серьёзные противоречия, в которые может упереться нынешняя политика этой страны.
Сегодня кормчим азиатского гиганта является Наренда Моди, лидер политической партии БДП — Бхаратия джаната парти (в переводе Индийская народная партия). Бхарат — это название Индии на языке хинди. Именно при этом руководителе страны данное наименование стало официально использоваться в международных мероприятиях самого высокого уровня (саммит G20, к примеру) вместо устоявшегося India.
Разумеется, в этой незначительной, на первый взгляд, детали легко усмотреть символ национального возрождения. Подъём народного духа, вставание с колен и прочие положительные сигналы, что должны наливать гордостью сердца индийцев.
Моди действительно прослыл в качестве националиста. Его партия активно продвигает идеологию хиндутва, что буквально переводится как индусскость. Чаще всего в этой связи вспоминают драматичные отношения индуистского большинства этой страны с мусульманским меньшинством (думается, многим доводилось слышать про погромы и разного рода жестокие конфликты на этой почве). Считается, что в правление нынешнего премьер-министра межконфессиональные противоречия сильно обострились (некоторые поговаривают, что и здесь торчат уши вездесущей англичанки).
Наренда Моди в этом внутригосударственном антагонизме покровительствует индуистскому населению, что вполне вписывается в политическую логику его партии. Так, в декабре 2024 года он принял участие в торжественном открытии индуистского храма Рам Мандир, построенного на месте снесённой мечети. Это событие окрестили торжеством индийского национализма.
Но дело в том, что никаких индийцев с этнической, лингвистической и конфессиональной точек зрения не существует. В реальности премьер-министр и правящая партия покровительствуют населению, разговаривающему на языке хинди. Ядро такового проживает в штате Уттар-Прадеш (200 миллионов жителей, первое место в Индии по численности) на севере страны. На границе этого штата располагается и столица государства Нью-Дели. И вообще ареал распространения хинди и всей той национальной культуры, которую активно продвигает власть в лице БДП, находится на севере Индии.
Однако суть в том, что юг Индии — это совершенно иной этнолингвистический ареал. Да, конечно, большинство прекрасно знает о том, что в этой экзотической стране десятки языков и даже письменностей, удивительное культурное разнообразие и так далее. Но всё-таки целый регион (пожалуй, добрая треть государства) относится к иной языковой семье — дравидийской. В то время как хинди, бенгальский и прочие наречия Севера — это индоевропейская языковая семья. То есть южане и северяне принципиально разные народы (даже внешне). Более того, первые считаются древним коренным населением индийского субконтинента. А вот индоарии пришли позже со всеми вытекающими историческими последствиями. Таким образом, дравиды: телуги, тамилы, каннара, малаяли и проч. — не являются, по сути, теми индусами, чьи культурно-национальные интересы сегодня так рьяно отстаивает правящая партия внутри страны.
А теперь один любопытный факт: образованные и успешные индийцы-иммигранты, о которых шла речь в начале статьи, в основном южане. То есть дравиды. Так, Юша Вэнс, жена американского вице-президента и соратника Трампа Джей ди Вэнса, происходит из интеллигентной семьи мигрантов-телугу. Топ-менеджер корпорации Google Сундар Пичаи родился в индийском штате Тамилнад (дравидийский Юг). Сатья Наделла, глава технологического гиганта Microsoft, тоже из телугу. Киноактрисы, учёные, медики — очень многие из них не просто индийского происхождения, а именно южноиндийского.
Впрочем, согласимся с тем, что происхождение этих успешных американцев (они ведь стали ими) в конечном счёте принципиального значения не имеет. Но как обстоят дела в самой Индии? А здесь всё очень интересно: дравидийская Южная Индия — это самый экономически развитый регион страны.
Высокотехнологичные производства, индустрия информационных технологий, промышленность сосредоточены на Юге. К примеру, город Бангалор, столицу южного штата Карнатака, называют индийской «кремниевой долиной» (по аналогии с Калифорнией). Это центр электроники, IT и аэрокосмического производства. Ченнаи, столица Тамилнада, является крупнейшим промышленным центром страны и вторым после Бангалора в области IT. В городе производится 40 процентов всех автомобилей в Индии. К слову, именно в Ченнаи располагается завод по выпуску продукции Apple — легендарных смартфонов и ноутбуков.
В Южной Индии значительно выше и уровень образования, а также внедрения инноваций. Дравидийские штаты лидируют и в киноиндустрии. Дело в том, что в Индии существует не только легендарный Болливуд (снимающий фильмы на хинди), но и Толливуд, Колливуд, Молливуд и т. д., выпускающие кинопродукцию на соответствующих дравидийских языках (тамильском, телугу, малаяльском и др.). Так вот, последние в наши дни уверенно обходят по популярности и экономике легендарную киностудию из Мумбаи.
Одним словом, Юг более богатый и развитый. А вот Север (источник националистической идеологии), напротив, гораздо более бедный. Упомянутый выше «столичный» Уттар-Прадеш — самый экономически отсталый (и самый населённый при этом) штат страны. Да и всевозможные столкновения с мусульманами и другими группами происходят именно на Севере.
Националистическая политика правительства Моди выражается, с одной стороны, в порицании колониального прошлого, а с другой — в навязывании хинди в качестве общенационального языка взамен английского. На первый взгляд это может показаться мудрым и правильным, но только если не знать специфику страны.
На самом деле южные штаты (и даже вполне себе индоевропейский Мумбаи) последние годы буквально бунтуют против насаждения хинди в системе образования и документооборота. Оно и понятно, ведь для них хинди является таким же иностранным и чужим, как и порицаемый английский. А, скажем, тамильский язык по уровню развития ничем не уступает хинди и на нём создана мощная система образования в штате Тамилнад (экономический локомотив государства).
Таким образом, политика правящей БДП играет на национальных чувствах одной этнолингвистической группы (к тому же не самой экономически успешной), стремясь сделать её «титульной нацией». А в условиях Индии это настоящее хождение по тонкому льду (особенно если учесть мнение, что в этом заинтересован и замешан Запад).
В конечном счёте время покажет, чем закончится эта игра нынешней индийской власти. Но очевидно, что у этой удивительной страны большое будущее.
Сергей Газетный,
