Об исторической доктрине В. Мединского

Об исторической доктрине В. Мединского

В октябре-ноябре нынешнего года помощником президента РФ В.Р. Мединским в нескольких публичных выступлениях и публикациях был заявлен ряд тезисов, претендующих на то, чтобы стать основой государственной исторической политики. Хоть автор и оговаривается, что «высказанные тези­сы — хотя и звучат как определённая доктрина — вовсе не догма. И даже не руководство к действию. Это при­глашение к дискуссии…», большинство журналистов восприняло их именно как доктрину.

Главные положения, высказанные В. Мединским: необходимость создания непрерывной позитивной истории, основывающейся на объективных исторических оценках, обеспечивающей исторический суверенитет и историческую политику государства. Остальные тезисы – способы ее преподавания в школе с целью формирования сложного человека, касаются прикладных аспектов, призванных реализовать на практике предыдущие положения.

Несмотря на то, что первые пять положений в той или иной форме уже высказывались, в своей совокупности и взаимосвязи, претендующей на концептуальность, они сформулированы впервые.

Историки публично тезисы не поддержали, но и серьёзных осуждающих статей замечено не было. Причина, по которой ученые предпочитают не высказываться по вопросам, напрямую затрагивающим будущее отечественной истории, лежит в теоретической области, определяющей основы истории как науки.

С позиций советской истории, на которой воспитано подавляющее большинство наших научных авторитетов, положительная история, исторические политика и суверенитет, несомненно, являются ересью. В ХХ веке советская историческая школа не участвовала в ревизии теоретических основ позитивизма, марксизма и исторической школы Ранке, которая развернулась на Западе. Мы ограничились «критикой буржуазных фальсификаций» теории истории. Крах исторического материализма не поколебал главных основ нашей историографии, сложившейся в XIX веке: объективного существования прошлого, которое хранится в архивах; изучая которые, можно постичь историческую истину; и написать объективную историю, показывающую «как было на самом деле» (Ранке). Эти теоретические мифы до сих пор широко распространены среди отечественных историков.

Отказ от советской истории был объяснен ее идеологизацией и фальсификацией фактов, а не ошибочностью теоретических основ исторической науки.

Отечественные либеральные историки, восприняв западные теории модернизации, цивилизации и др., остались на прежних фундаментальных основах, трактовавших прошлое как неизменное, а попытки отойти от либеральных толкований привычно объясняли идеологизацией прошлого. Ненадолго став обладателями «исторической истины», либералы уже не могли расстаться в этой ролью. Отечественная история, написанная с либеральных позиций, отличалась тем, что в ней не было ни одного светлого периода, за исключением «лихих 90-х», которые читающая публика в большинстве своем за образец брать категорически не хотела и как только появилась альтернатива в форме государственно-патриотического направления, в основном, отвернулась от либеральных трактовок прошлого.

У историй, написанных учеными в ХХ-XXI веке, оказался недолгий век, и некоторые даже стали утверждать, что каждое новое поколение обречено на переписывание истории, однако это не так. На моем веку происходит уже третье переписывание истории и смена поколений тут не при чем. Например, «выдающийся исследователь истории коллективизации и раскулачивания советской деревни, общепризнанный в России и за рубежом специалист по данной теме»¹ Н.А. Ивницкий (1922 — 2018) в 1972 году публикует в издательстве «Наука» монографию «Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929-1932 гг.)», а в 2000 году выходит его труд «Репрессивная политика советской власти в деревне (1928-1933 гг.)»

Если первую работу Н.А. Ивницкий начинает фразой: «Одним из выдающихся свершений советского народа, которое по важности и социально-экономическим послед­ствиям можно поставить вслед за Октябрьской революци­ей 1917 г., является социалистическое преобразование сельского хозяйства и ликвидация на его основе последне­го эксплуататорского класса — кулачества», то вторую работу он завершает словами: «репрессии и насилие были и оставались важнейшим методом строительства социализма в деревне». В этих научных работах одним и тем же человеком создано два противоположных образа советской действительности периода коллективизации.

Конечно, проще всего объяснить эволюцию взглядов Ивницкого приспособленчеством, конъюнктурой и другими неблаговидными причинами, однако я думаю, что все намного глубже, драматичней, и его биография подтверждает эту мысль. Н.А. Ивницкий – выходец из репрессированной в 1930 году крестьянской семьи, писавший: «в моей детской памяти отчетливо запечатлелось: и коллективизация, и раскулачивание, и особенно голод 1932/33 г».

Про Ивницкого не скажешь, что он чего-то не знал, и что открывшиеся архивы раскрыли ему глаза на события того времени. Вероятнее всего, ему дважды в жизни пришлось болезненно пересматривать свое прошлое, первый раз, когда он, в 1970-е годы, искренне веря в коммунизм и советскую власть, пытался оправдать ее репрессии в отношении крестьянства и принес в жертву память собственного отца. И, второй раз, когда разочаровавшись в коммунистической идее, с ужасом осознал, что воспоминания детства и есть настоящая правда и написал свой второй труд, обесценивший многие его предшествующие работы. Это был трудный и сознательный выбор, через который, может быть не в столь драматичной и тяжелой форме, прошли многие отечественные историки.

Пример Николая Алексеевича Ивницкого не только отражает многие проблемы исторической науки, но и намечает пути их решения. Прежде всего, он показывает, что образ прошлого может меняться даже в сознании одного и того же ученого-историка на противоположный. При этом историк остается ученым и не порывает с исторической наукой.

Во-вторых, этот образ зависит не столько от фактов, сколько от той теории, которой руководствуется ученый. При смене теории историк легко находит факты, подтверждающие новую концепцию. Знание исторических фактов и даже личный опыт, противоречащие теории, не опровергают ее в глазах историка, на каждый из них он всегда найдет иной факт и опыт, подтверждающий его концепцию.

В-третьих, смена образа прошлого происходит вследствие смены господствующего мировоззрения. Ученый живет в обществе и при трансформации мировоззрения в обществе меняется образ прошлого, составляющий важную часть картины мира, что приводит к обесценению исторических трудов, написанных с позиций предыдущего мировосприятия. В этот период многие историки меняют свой взгляд на мир, некоторые остаются на прежних позициях и зачастую вынуждены «работать в стол» в надежде на реставрацию прежнего мировоззрения. Именно так произошло с теми историками, которые после перестройки остались на ортодоксальных коммунистических позициях. Сегодня эта участь грозит сменившим их либералам.

В-четвертых, образ прошлого остается истинным только в рамках того мировоззрения, с позиций которого его создавал историк. В иных мировоззренческих парадигмах он считается ложным или идеологизированным. Достижение абсолютной истины в истории невозможно.

В-пятых, объективного образа прошлого, т.е. независимого от той мировоззренческой концепции, с позиций которой он создается, не может быть.

Все эти положения, непосредственно связаны с доктриной, предлагаемой В.Р. Мединским, и теоретически обосновывают ее.

Если в обществе существует несколько образов прошлого и научных теорий, которые их создают, то государство вправе выбирать такой, который будет наиболее соответствовать его интересам. Оно может индифферентно относится к нейтральным образам и теориям прошедшего, но обязано бороться с деструктивными историями. Для этого государство должно определиться с тем, какое прошлое наиболее приемлемо для общества и поддерживать его теми силами и средствами, которые в данный момент наиболее целесообразны. Этот процесс составляет суть и содержание исторической политики.

Поскольку в современном обществе существуют различные идеи, формирующие разные картины мира и образы прошлого, то государство должно имеющимися у него средствами обеспечить господство прошлого наиболее соответствующего интересам государства и общества. Способность и возможность добиться этого характеризует наличие у государства исторического суверенитета.

Исторический суверенитет обеспечивается, прежде всего, наличием у отечественного исторического сообщества теории, на основе которой можно создать положительную историю современного государства. Сегодня наши историки теоретически окормляются Западом. На основе его теорий невозможно создать приемлемое для государства и общества прошлое. Тот образ прошедшего, который создается при помощи господствующих ныне либеральных теорий, формирует негативную историю России и противоречит ее сегодняшним интересам. В ХХ столетии Россия и СССР дважды пытались построить либеральное общество, и оба раза страна разваливалась без каких-либо перспектив на лучшую жизнь. Еще один эксперимент по либерализации наш народ не выдержит и сойдет с исторической арены.

Для того, чтобы обеспечить исторический суверенитет, нам нужна собственная, а не заимствованная западная теория исторического развития. Именно на ее основе можно будет создать положительную историю народа, своим беспримерным историческим творчеством создавшего великое многонациональное государство, освоившего и цивилизовавшего гигантское евразийское пространство.

В отличие от Запада, русский народ творил свою историю не ради свободы. Не эта ценность сформировала наше православное, а затем и коммунистическое мировоззрения, но идеи справедливости, правды, коллективизма, формировавшие историческое движение России и СССР, не менее прекрасны, и на их основе можно и нужно создавать новую положительную историю нашей страны. Именно для этого нам нужен исторический суверенитет и историческая политика.