Как это все начиналось
Февраль 1917 года. Идет Первая мировая война. После череды неудач первых двух лет войны русская армия твердо стоит на своих позициях, укрепляется, совершен Брусиловский прорыв австро-германского фронта. Дело идет к победному завершению войны. Положение императорской России по аналогии с Отечественной войной 1941–1945 годов примерно соответствует рубежу конца сорок третьего – весны сорок четвертого года, когда РККА уже наступала по всему фронту.
Именно в это время, не в трагическом 1914 году после катастрофы армии Самсонова в болотах Восточной Пруссии и не в тяжелом для русской армии 1915-м, а в уже победном на всех фронтах 1917-м, за год с лишним до окончания войны к российскому императору Николаю Второму являются два депутата Госдумы с требованием (фактически ультиматумом) отречения от престола. И этот «приход» наших думцев в город Псков, где находились сам император, ставка русской армии, ее высший генералитет, оборачивается добровольным подписанием царем акта своего отречения.
Как же такое с точки зрения законов войны могло произойти? Я даже не говорю о присяге, принятой окружавшими царя высшими военными чинами да и самим царем – полковником русской армии. Перед нами чистое предательство. Да, царя не уважали, его считали безвольным человеком, слабаком, предрасположенным к влиянию жены и окружения, но… Это был взрослый семейный человек, он правил страной с 1895 года, должен что-то понимать про свою страну и ее народ. К тому же он имел опыт проигранной Русско-японской войны и подавления революции 1905 года. И все это мимо?
“ РПЦ канонизировала Николая Второго и причислила его к лику святых великомучеников. Спрашивается: за что? За измену присяге? За разложение сначала армии, а затем за распад государства? ”
РПЦ канонизировала Николая Второго и причислила его к лику святых великомучеников. Спрашивается: за что? За измену присяге? За разложение сначала армии, а затем за распад государства? За последовавшую вскоре «дурь» Февральской революции, приведшей к революции Октябрьской и к Гражданской войне на всей территории бывшей империи? Именно таков результат деяний и решений «святого великомученика», их последствия. Если исходить из поступков и действий нашего последнего царя, а также из вполне очевидных, предсказуемых и неминуемых их трагических последствий, то он и его семья получили вполне заслуженное наказание, чем лишь подтвердили неумолимое присутствие в бренной жизни и человеческой истории морального закона матушки-природы.
Что же согласно присяге, своему долгу и ответственности как самодержца всея Руси и прочая, и прочая был обязан делать «святой великомученик» русский царь?
Как мужчина, офицер, как глава государства, находившегося в войне (в которую он сам же по собственной глупости и вступил) он был обязан в назидание всей думской либеральной оппозиции собственноручно расстрелять представших перед ним двух депутатов-предателей. И свою расправу он должен был начать со злобно-мстительного либерала-западника Гучкова и продолжить ее монархистом и мерзавцем Шульгиным. Эти двое, находясь в Ставке императора, истово делали свое «черное дело». В крайнем случае, чтобы не мараться лично, император обязан дать приказ генералам или личной охране. Ведь шла война… Один такой приказ на расстрел двух предателей мог спасти страну от всех ужасов и трагедий последовавших затем событий. Но царь этого не сделал. Он не выполнил прямого своего долга перед собственной присягой.
Как бы на месте последнего российского императора поступил Петр Первый? Да он содрал бы кожу с этих думских «активистов» или собственноручно отпилил бы их дурные головы. И был бы абсолютно прав. Да и отец нашего «святого великомученика» не пожалел бы таких негодяев. Правда, они и не пришли бы к нему. А вот к его сыну пришли.
Так как царю не хватило духа на вполне законное для монарха действие – показательную расправу над двумя думцами-предателями, вместо него эту акцию согласно принятой присяге обязаны были провести генералы Ставки императорской русской армии и ее офицеры – те же Алексеев, Рузский и другие. Тогда быть им героями своей страны и победителями в войне. Но оба они и связанные с ними генералы презирали своего Верховного главнокомандующего, считая его ничтожеством, бестолочью и глупцом. Результат – все командование русской армии, за редким исключением, изменяет принятой присяге.
 |
| Генерал Алексеев в феврале 1917 года о присяге забыл |
Все названные генералы кончили одним – бесчестием. В 1918-м чекист Пятигорского ЧК Атарбеков хвалился, что он лично в Ессентуках нанес генералу Рузскому пять ударов кинжалом. В том же году от «внезапного» воспаления легких скончался генерал Алексеев. Действительно, судьба двух этих и многих других генералов – предателей русской армии оказалась показательной.
Через несколько месяцев после отречения царя в результате филистерского, если не сказать идиотского управления распадавшейся в это время в «лоскуты» Российской империей и армией последняя, присягнувшая теперь уже Временному правительству и буржуазно-демократической России, полностью разлагается и уходит с фронта по домам. Но многомиллионная армия уходит с фронта с оружием в руках, а это уже прямой путь к анархии и беспощадной Гражданской войне. Большевики лишь добили вконец разложившуюся русскую армию. Единственной воинской частью, которая сохранила честь и верность своей (принятой до Февральской революции) присяге, оказалась Дикая дивизия, состоявшая из представителей народов Кавказа. Парадокс? Нисколько. За этим лишь честное и единственно правильное понимание воинской присяги, своей чести и достоинства. У представителей кавказских народов и народностей эти качества были в крови, в их ментальности. Поэтому здесь не было расстрелов офицеров, бессудных действий, произвола младших чинов над своими командирами. Лишь после Октября дивизия в полном составе вернулась с фронта домой и разошлась по домам. К данному событию можно отнестись по-разному, но это неоспоримый исторический факт. Именно такого высокого понимания чести не оказалось у армии, состоявшей из бывших крепостников и солдат – детей и внуков крепостных. Военная реформа Милютина не предполагала изменения сознания русского человека, освобожденного от рабства крепостничества. Отсюда все последствия. А вернувшаяся с полей сражения и с оружием в руках озлобленная солдатская масса ринулась на захват земли, в массовые грабежи, в сведение счетов и насилие, которые очень скоро распространились по всей территории России. Это и стало «горючим материалом» для разгоравшейся Гражданской войны.
Могли ли десятки тысяч офицеров Петроградского гарнизона и Главного штаба, что полукольцом охватывает Дворцовую площадь перед Зимним дворцом (позже беспощадно расстрелянные большевиками), встать на защиту Временного правительства, на верность которому они к тому времени присягнули? Могли, но не пожелали. Измена присяге оказалась выгоднее и удобнее. А в основе такого выбора – опять же презрение и брезгливость по отношению к конкретным лицам во власти. То есть чистые эмоции. На этот раз в Октябре уже в отношении Керенского и его Временного правительства.
И опять же приходится констатировать общеизвестное: верность присяге обязывает к верности и служению своему государству независимо от того, являются ли его высшие руководители лицами уважаемыми или презираемыми, самодержцами-монархами или избранными президентами и премьер-министрами. Государственное право на насилие базируется исключительно на сознательном и добровольном принятии военнослужащим присяги, которая обязывает его к готовности пожертвовать собой ради защиты государства, которому он присягнул. И здесь, в этих отношениях гражданин – государство нет нюансов и юридических лазеек. Тут все предельно ясно и однозначно.
Расстояние от Пскова, откуда начался распад Российской империи и наступил необратимый крах самодержавия, до Беловежской пущи в Белоруссии, где тремя подписями был приговорен Советский Союз, – 852 километра. Случайно ли такое территориально-географическое совпадение? Полагаю, что нет.
Более того, оба эти события – и крушение монархии, и распад Советского Союза как общественно-политической и государственной системы имеют много общих родовых признаков и черт. И главным из них является массовая измена присяге военнослужащими двух этих государств-антиподов.
Новая история?
В ночь с 23 на 24 августа на площади Дзержинского перед историческим зданием бывших ВЧК, ГПУ, НКВД, МГБ, КГБ, а ныне ФСБ возбужденная толпа «революционеров» сносила с постамента памятник Феликсу Дзержинскому, чей портрет в обязательном порядке присутствовал в каждом кабинете этого приснопамятного дома. Полагаю, присутствует он там и сегодня.
Самым бросающимся в глаза и активным персонажем демонтажа памятника был тот самый симпатяга-парень в танковом шлеме, который сначала стал героем событий у Белого дома, а затем перебрался на площадь Дзержинского. Позже выяснилось, что танкист-то он липовый. Просто это был «маскарад», звездный час его жизни.
В эти же часы на той же площади Дзержинского находился и я. Сегодня свое состояние тех дней я могу охарактеризовать как самочувствие и состояние обостренного наблюдателя, на глазах у которого стремительно разворачивается огромное с непонятными последствиями историческое событие. И его мне надо было увидеть и запомнить в деталях и подробностях. Но никакого возбуждения, в котором пребывали люди вокруг, тем более эйфории от разворачивавшихся передо мной событий, а лишь тревога, тяжесть, беспокойство. Словом, состояние Клима Самгина или огромный интерес, но без активной сопричастности.
На асфальте в центре площади и на зеленом кольцевом обрамлении вокруг постамента памятника более сотни людей. «Танкист», он же герой «революции», находится в люльке подъемника над всеми. Дзержинского опутывают тросами и не спеша под гогот, улюлюканье, аплодисменты выдергивают, отрывают от постамента и кладут лицом вниз на асфальт площади.
И только тут, оторвавшись от лицезрения главного события – снятия памятника, я обращаю внимание на окна здания Комитета госбезопасности. Они все зашторены и затемнены. Первое впечатление – в здании пусто, там нет людей. Но я понимаю – такого быть не может. Хотя сейчас и ночь, но день-то был рабочий. Стало быть… Я начал замечать свет за шторами и занавесками, головы чекистов за ними. Видимо, там тоже царило свое «любопытство».
И тут меня осенила шальная (а может, и не шальная) мысль: а что сейчас там делают эти наши в прошлом грозные и всесильные кагэбэшники, почему они не выходят и не защищают своего кумира и основателя? Десятка альфовцев хватило бы, чтобы надавать по шее и разогнать всех этих распоясавшихся ребят. Будь их даже пару сотен и больше. Но никто в ту ночь из главного здания КГБ на Лубянке к Дзержинскому не вышел: ни альфовцы, ни люди в окнах. Все они поразительно безучастно и безропотно наблюдали за этой лихой, возбужденной своей безнаказанностью толпой. А та в это время на их глазах рушила основы того самого государства, которому они присягали и обязаны были защищать ценой жизни.
И вот тут до меня дошло, что государства СССР уже больше нет. Его предали вскормленные и выпестованные этим же государством и присягавшие ему на верность собственные «защитнички»: все те же алексеевы и рузские, другие чинами и званиями пониже, но уже из нашей советской жизни. Значит, не в коня оказался корм.
«Вот трусы и предатели! – щелкнуло в голове. – А ведь оружием, которое наверняка находилось в доме на площади Дзержинского, можно было бы вооружить не одну дивизию! И вот так просто все взять и сдать?».
Такое было выше моего понимания.
Но именно эта штука и толкнула меня на опрометчивый, безрассудный и весьма глупый, как я теперь понимаю, шаг. Я решил попробовать войти в здание на Лубянке и спросить притаившихся там чекистов: почему они прячутся и не выходят защитить своего Железного Феликса, что их так пугает? Стучаться в «революционную» ночь в двери центрального с мемориальной доской Андропова и двух главных выходящих на площадь фасадных подъездов с моей стороны было бы шагом весьма опрометчивым. Приближение к каждой из трех подъездных дверей обязательно было бы замечено разгоряченной «революционной» публикой, и народ вполне мог бы принять меня за сотрудника «конторы». Поэтому обогнув здание слева, я подошел к подъезду № 3. Его входная дверь оказалась запертой, и я принялся в нее стучать. Естественно, никто мне дверь подъезда не открыл. Походив около подъезда и постучав в дверь еще раз, я вернулся на площадь.
Точно такая же ситуация, но уже на следующий день произошла в Ленинграде. Возбужденная масса пришла к памятнику Дзержинскому, который стоял (стоит и теперь) перед зданием штаба Северо-Западного пограничного округа, которым тогда командовал генерал-лейтенант Пограничных войск (опять же КГБ СССР) Алексей Григорьевич Викторов. Так вот генерал Викторов поступил просто и ясно: не ожидая приказов свыше и зная наверняка о случившемся в Москве, он без всяких колебаний выполнил свой долг. Был дан приказ наряду из пограничников защитить памятник и рассеять толпу, что и было сделано за считаные минуты. Люди все поняли и разошлись. А памятник Дзержинскому и сегодня стоит на своем месте.
Игра судьбы
Ровно двадцать восемь лет спустя – 23 августа уже нынешнего 2019 года я по делам фильма «Василий Теркин» впервые оказался в историческом здании на Лубянке и был принят двумя сотрудниками ФСБ. И вот судьба! Проходил я к ним через тот самый памятный мне подъезд № 3.
Относящаяся к фильму тема беседы очень скоро оказалась исчерпанной, и учитывая судьбоносное совпадение обстоятельств, связанных с подъездом № 3, я не мог не задать своим собеседникам застрявшего во мне вопроса: а почему в ту памятную августовскую ночь двадцать восемь лет назад никто из сотрудников КГБ так и не вышел на площадь, чтобы спасти от рук вандалов памятник Дзержинскому? Ответ сотрудников ФСБ меня поразил.
«Приказа не было», – заявил на «чистом глазу» один из них, а второй удивленно добавил: «А вы что хотели, чтобы людей на площади расстреляли?».
Оба нынешних сотрудника ФСБ так и не поняли, что в критических для государства и страны обстоятельствах свой долг надо выполнять даже при отсутствии приказов начальства, что присяга выше приказа. Приказа может и не быть, если не отдавший его, как это случилось на Лубянке, трус, клятвопреступник или изменник, как Алексеев и Рузский или Крючков со своими генералами КГБ.
Ничем, кроме измены присяге, сегодня нельзя объяснить факт распада без войн и природных катаклизмов самого большого на нашей планете государства – СССР, обладавшего лучшей армией в мире с самым большим по численности арсеналом ракетно-ядерного оружия. И самый тяжкий аргумент в таком утверждении – тоже неопровержимый факт: Советского Союза нет, а маленькая Куба под боком у нашего потенциального противника цела и по сей день. Не это ли урок для всех нас на верность присяге и в конечном счете на верность самим себе? А тот «бандитский капитализм», который нами сегодня построен, по трезвому размышлению совсем не требовал разрушения страны, ее промышленности и ограбления народа, через которые мы прошли с августовской контрреволюции 1991 года и идем по сей день.
