Две жизни в военной разведке

В феврале 1918 года он, генерал-майор, добровольно вступил в Красную армию. Это важнейшее решение в жизни объясняется так: «Переход мой на службу советской власти вполне отвечал и моим политическим убеждениям. Надо ли, однако, говорить о том, как относились к подобным поступкам враги советского строя? Годом позже прокурор Северной области Добровольский доказывал, что моя служба советской власти более преступна, чем деятельность любого коммуниста, именно как человека, примкнувшего к «преступной партии большевиков» просто потому, что в порядке борьбы я поставил ставку на советскую власть!».

Путь к зрелости

Самойло получил достойное воспитание и образование. Детство он помнит таким: «Мать подвергалась упрекам за излишнюю нежность ко всем нам, за отсутствие необходимой строгости в нашем воспитании, а также за непрактичность в ведении домашнего хозяйства, влекшую к непредвиденным и излишним расходам. Любя музыку, отец нередко сетовал и на то, что мать не сумела приохотить меня к фортепьянной игре. Музыкальная культура, говорил он, часть национальной культуры народа, она является выражением его зрелости, как вообще все искусство. Незаметно развивалось во мне и чувство любви к народу, к своей земле и ее природе. Отец в изобилии покупал мне книжки, которые читались и комментировались».

“ В пакете оказалось 30 тысяч марок, и на почте решили, что пересылать такую сумму письмом может только шпион или жулик ”

Биография Самойло до 1917 года мало отличается от линии жизни большинства офицеров – истинных патриотов России: окончил 3-ю Московскую гимназию, Московское пехотное юнкерское училище, Николаевскую академию Генерального штаба по первому разряду. Командир роты, старший адъютант штаба 31-й пехотной дивизии, обер-офицер для поручений при штабе Киевского военного округа. В 1903 году – командировка с разведывательными целями в Австро-Венгрию, в 1906-м – в Германию и Англию. Исполняющий должность старшего адъютанта отчетного отделения штаба Киевского военного округа, старший адъютант штаба Киевского военного округа, старший адъютант разведывательного отделения штаба Киевского военного округа, делопроизводитель Главного управления Генерального штаба (август 1909-го – июль 1914-го), делопроизводитель управления генерал-квартирмейстера Ставки (июль 1914-го – сентябрь 1915-го), помощник генерал-квартирмейстера штаба армий Западного фронта, генерал-квартирмейстер штаба 10-й армии. В 1916-м – Генерального штаба генерал-майор.

С декабря 1917-го по февраль 1918-го – член военной комиссии на переговорах о перемирии с Германией в Брест-Литовске. В феврале – апреле 1918 года – помощник военрука Западного участка отрядов завесы, в апреле – июне – начальник штаба Беломорского военного округа, в июне-июле – командующий сухопутными и морскими силами Архангельского района, в августе-сентябре – начальник штаба Северо-Восточного участка отрядов завесы, в сентябре – ноябре – командующий 6-й армией. В мае 1919 года командовал войсками Восточного фронта. В апреле 1920-го – член комиссии по заключению перемирия с Финляндией. В мае 1920-го – феврале 1921-го – временно исполняющий должность начальника Всероссийского главного штаба. Начальник Московского окружного управления военно-учебных заведений РККА (1921–1923), инспектор Главного управления военно-учебных заведений РККА (1923–1926), на преподавательской работе (1926–1948), в 1940-м стал генерал-лейтенантом.

При особом мнении

Проходя службу в разведывательном отделении Главного управления Генерального штаба, Александр Самойло познакомился с Владимиром Скалоном, которого в мемуарах назвал предшественником в комиссии по перемирию с немцами в декабре 1917 года в Бресте и характеризует как человека, привлекательного прямым, благородным характером.

Именно во время Брест-Литовских переговоров произошло событие, которое бросило тень на авторитет молодой Советской республики. Через несколько дней после прибытия на переговоры руководитель военной комиссии Скалон собрал совещание с немцами по вопросу о порядке заключения перемирия. Сославшись на то, что ему понадобилась карта местности, он поднялся за ней в свою комнату и… назад не вернулся. Пришедшие за ним члены российской делегации нашли его на полу мертвым. Трагическое происшествие было истолковано всеми сразу как нежелание Скалона соглашаться с условиями «похабного мира», как его позже охарактеризовал Ленин.

«Менее ясным, – пишет Александр Самойло, – оно было для меня: мне представлялась необъяснимой фантазия моего Владимира Евстафьевича – выбрать такое место, время и даже момент для того, чтобы покончить счеты с «позором страны». И продолжает: «Найдя же среди бумаг Скалона, переданных мне вместе с комнатой, где он жил, письмо, полученное в день смерти от какого-то благоприятеля с сообщением о развратном поведении жены Скалона, из-за которой он столько выстрадал, я, конечно, остался при особом мнении относительно причины трагедии. Весь штаб фронта во главе с самим Леопольдом Баварским подчеркнуто торжественно похоронил бедного Скалона как павшего «жертвой позора» своей родины» (подробнее – «Живая история разведки»).

Венский «Штирлиц»

Еще до трагического события в Бресте Самойло вместе со Скалоном проходил службу в Ставке Верховного главнокомандующего, отвечая за сбор и обработку сведений по Германии и Австро-Венгрии. Здесь в его жизни произошло второе важное событие, имеющее отношение к тайной дипломатии.

История, связанная с именем полковника австро-венгерской армии Альфреда Редля, достаточно известна. Но события до сих пор остаются во многом неразъясненными. Существуют две противоположные версии. По одной – агентом русской военной разведки был именно Редль. По другой – некто, чье имя мы уже вряд ли узнаем.

До 1903 года военным атташе в Вене был полковник Владимир Рооп. Именно он привлек к сотрудничеству некого офицера, занимавшего ответственную должность в австрийском Генштабе, в дальнейшем поставлявшего ценную военную и военно-политическую информацию.

Будучи отозванным из Вены и назначенным командиром полка Киевского военного округа, Рооп передал все свои связи капитану Самойло, бывшему в то время старшим адъютантом штаба КВО и отвечавшему за сбор данных об австро-венгерской армии. Воспользовавшись сведениями Роопа, Самойло нелегально побывал в Вене и через посредника установил контакт с информатором. Тот согласился продолжить сотрудничество за солидное вознаграждение, и в течение нескольких лет штаб Киевского округа получал от агента важные сведения.

В 1911 году Самойло перевели в особое делопроизводство ГУ ГШ, туда же передали ценного австрийского агента. В «Записке о деятельности штабов Варшавского и Киевского военных округов и негласных агентов в Австро-Венгрии по сбору разведывательных сведений в 1913 году», составленной Самойло, этот источник проходит в рубрике «Негласные агенты» под № 25.

В этой же «Записке…», подводя итоги деятельности «двадцать пятого», Самойло пишет: «Дело Редля указывает, что этим агентом и был Редль, однако это отрицает генерал Рооп, которым агент первоначально и был завербован».

Вывод: в Вене был обвинен в шпионаже и покончил с собой посторонний для русской разведки человек. Это подтверждает и тот факт, что перед самой войной, в 1914 году Самойло вновь ездил на встречу с агентом № 25 в Берн и получил от него интересующие русскую разведку сведения, хотя так и не установил имени информатора. Можно утверждать, что Редль не был русским агентом, так как информация от источника в Вене продолжала поступать и после самоубийства полковника.

В действительности на русскую военную разведку работал кто-то из самых высокопоставленных чинов австрийского Генштаба. Разоблачение и самоубийство полковника Редля, имевшего, как утверждают, нетрадиционную сексуальную ориентацию, были спровоцированы австрийской контрразведкой с тем, чтобы скрыть истинного агента в военных верхах страны. Ликвидаторы Редля не лишили Россию источника информации в Генштабе. Таким образом, австрийская контрразведка проиграла тайную войну.

Иное мнение, в соответствии с которым Редль, безусловно, являлся русским агентом, тоже имеет право на существование.

Здесь, правда, нет четкой ясности, как он был привлечен к сотрудничеству. По одному варианту, после возвращения в Вену изучение Редля продолжил начальник разведотделения штаба Варшавского военного округа полковник Николай Батюшин. Именно он направил в Вену одного из лучших своих вербовщиков, снабдив его самыми подробными сведениями о личности и особенностях характера кандидата на разработку. Альфред Редль, крещеный чешский еврей, испытывал симпатии к России, поскольку в ту пору подобные настроения были широко распространены среди его соплеменников – интеллигентов и военных, видевших в нашей стране освободительницу от австрийского гнета. Поэтому он легко дал согласие на тайное сотрудничество с русской военной разведкой. К тому же в качестве задатка ему была вручена сумма в австрийских кронах, в десять раз превышавшая его годовое жалованье. Более того, чтобы добиться продвижения Редля по служебной лестнице, русская военная разведка приняла меры по укреплению его служебного положения и сообщила ему имена некоторых своих агентов, подозреваемых в двурушничестве. Разумеется, Редль их успешно «разоблачил». В 1907 году, получив звание полковника, он стал вторым лицом в аппарате австро-венгерской разведки и контрразведки, что значительно расширило его агентурные возможности.

По другому варианту, в основе которого лежит утверждение бывшего русского военного атташе в Швейцарии Дмитрия Ромейко-Гурко, Редль был завербован нашим консулом во Львове Матушкиным. Источник сам обратился к нему, предлагая продать секретные бумаги штаба дивизии и прося за это незначительную сумму в 300 марок сейчас же – для уплаты карточного долга. Матушкин рискнул своими деньгами и должностью и получил очень важные документы по сосредоточению войск. После этого Редль якобы и стал работать на Россию.

В 1905 году в Вене появился новый русский военный атташе – подполковник Митрофан Марченко. Судя по некоторым донесениям в Петербург, он основательно изучил личность Редля. Так, в одном из отчетов, датированном октябрем 1907 года, подполковник писал: «Альфред Редль, полковник Генштаба, второй помощник начальника разведывательного бюро Генерального штаба. В чине с 1 ноября 1905 года. Был начальником штаба 13-й Ландверной дивизии в Вене. Среднего роста, седоватый блондин, с короткими седоватыми усами, несколько выдающимися скулами, улыбающимися, вкрадчивыми серыми глазами. Человек лукавый, замкнутый, сосредоточенный, работоспособный. Склад ума мелочный. Вся наружность слащавая. Речь сладкая, мягкая, угодливая. Движения рассчитанные, медленные. Более хитер и фальшив, нежели умен и талантлив. Циник. Женолюбив, любит повеселиться».

Не было ни одного секрета, интересующего Россию, к которому не имел бы доступа информатор. Достаточно сказать, что он передал русской военной разведке план развертывания австро-венгерской армии против России. От него же получены все основные данные по мобилизационному плану, военным перевозкам, перегруппировке войск.

Русская военная разведка очень берегла Альфреда Редля как самого ценного своего агента. В целях конспирации встречи с ним проводились всего три-четыре раза в год. Они продолжались вплоть до мая 1913-го. Было получено огромное количество копий особо секретных и секретных документов австрийского Генштаба. Помимо уже указывавшихся выше сведений, Редль по заданию русской военной разведки утаивал от своего начальства информационные донесения, поступавшие от австрийских агентов в России. Он, в частности, скрыл от руководства имя завербованного австрийской разведкой в ГУ ГШ предателя, который передавал секретные документы в Берлин и Вену.

Погорел на ножике

Во многом совпадают детали разоблачения, ареста и гибели Альфреда Редля. Но они в отличие от австрийской версии о непричастности его к деятельности русской военной разведки явно говорят об обратном. Согласно утверждению Ромейко-Гурко австриец был у него на связи и сам он тоже передавал информатору деньги. Впоследствии для усиления конспирации деньги Редлю пересылал русский военный агент в Швеции подполковник Петр Ассанович, направлявший их в венский почтамт до востребования. Ромейко-Гурко пишет: «Один такой большой пакет показался подозрительным на венской почте. Его вскрыли, и в пакете оказалось 30 тысяч марок. На почте правильно решили, что пересылать такую сумму письмом до востребования может только шпион или жулик, и сообщили об этом в Генеральный штаб. На почте был выставлен сыщик, чтобы арестовать получателя пакета. Сыщик ждал около недели, и ему это надоело. Тогда он стал следить за почтой, сидя в ближайшем кафе.

Редль пришел за своим пакетом через восемь дней. В это время он был начальником штаба армейского корпуса в Праге. Получив пакет, он сунул его в карман и сел в такси. Барышня на почте выбежала предупредить сыщика, но не сразу его нашла и смогла указать только на удаляющуюся машину. Тот вскочил в первое попавшееся такси и последовал за Редлем. Он не был уверен, что следит за человеком, который взял пакет, так как улица была переполнена, а лица получателя сыщик не видел. Когда Редль, подъехавший к Гранд-отелю, вышел из такси и направился в свой номер, сыщик, предъявив швейцару жетон, сказал:

– Человек, вошедший в отель и сейчас поднимающийся по лестнице, является государственным преступником, за которым я слежу.

– Нет, вы ошибаетесь, сударь, – возразил швейцар. – Это не государственный преступник, а начальник десятого корпуса. Сыщик хотел было удалиться, когда в холл гостиницы вошел таксист и произнес:

– Я только что привез к вам пассажира с Главного почтамта, который забыл в салоне моего такси перочинный ножик, вот он.

Швейцар взял нож, а в это время Редль, побывав в своем номере, спускался по лестнице. Сыщик обратился к швейцару:

– Спросите, не его ли это ножик.

Швейцар вежливо спросил Редля. Тот поколебался и сказал, что нож принадлежит ему, поблагодарил и, положив нож в карман, вышел из отеля, сел на извозчика и поехал в Генштаб. Сыщик, последовавший за Редлем, опередил его. Когда Редль зашел по делам в канцелярию, сыщик поспешил в кабинет начальника Генштаба Конрада фон Гетцендорфа и доложил ему все детали. Когда вошел Редль, Гетцендорф сказал:

– Вы знаете, что мы уже три года ищем в Генеральном штабе шпиона, который нас предает. Я должен всех подозревать.

– Да, – ответил Редль, – я даже самого себя подозреваю и до сих пор удивляюсь, что мы его не раскрыли.

– В таком случае выверните карманы.

– Я раскрыт, – проговорил Редль и подал начальнику пакет.

Редля тотчас арестовали, и два его коллеги повезли полковника в Гранд-отель. Там ему будто бы дали бесшумный браунинг, и он застрелился».

Ромейко-Гурко думает, что Редль был застрелен. Он не понимает, как агент успел написать ему короткую открытку и отправить ее по условленному адресу. Там было только три слова: Ich bin verraten. Grutli («Я раскрыт. Грутли» – его псевдоним, по которому с ним переписывался Гурко).

Агент без имени

Перу Александра Самойло принадлежит свыше 50 научных трудов, учебных пособий и статей. Уйдя в отставку, он продолжал научную деятельность, работая в Военно-научном обществе при Центральном музее Советской армии. В 1958 году вышел в свет его мемуарный труд «Две жизни», а в 1962-м изданы воспоминания о Гражданской войне на севере «Поучительный урок».

В мемуарах никаких сведений о русской агентуре в Германии и Австро-Венгрии не содержится. Александр Александрович, знавший имя истинного русского агента в австрийском Генштабе, унес его тайну в могилу, отказавшись назвать свои контакты в Вене и Берлине. Он остался верен традициям офицеров русской военной разведки: имя агента знают только его связник-куратор и начальник разведки, остальным не положено. Эта традиция свято соблюдается и в наши дни.

Самойло умер 8 ноября 1963 года, похоронен на Новодевичьем кладбище.

Опубликовано в выпуске № 46 (809) за 26 ноября 2019 года