В советское время считавшийся постыдным, сей факт в биографии полководца долгое время не афишировался, хотя именно за Варшаву ему было пожаловано звание фельдмаршала, не говоря уже о других почестях. Императрица оценила падение мятежной столицы нелюбимых ею поляков куда выше всем известного Измаила, взять который, по признанию Суворова, даже ему суждено было только раз в жизни.
От гиены не жди гигиены
Амбициозные панове, занятые активным переписыванием истории, крайне болезненно воспринимают эту ее главу. Поэтому продолжают искать поводы принизить славу русского оружия, одновременно оправдывая инсургентов, выступивших против хотя и прорусски настроенного, но своего короля Станислава Августа Понятовского. Бунтовать и митинговать для наших буйных соседей – дело самое обычное и даже как бы патриотичное, что сближает их, к слову, с французами. Но в отличие от последних звезда поляков закатилась за исторический горизонт гораздо раньше. Отныне им было суждено выступать максимум в роли гиены Европы, как метко охарактеризовал Польшу Уинстон Черчилль за ее участие в дележе Чехословакии после позорного Мюнхенского сговора.
“ Вкусив хлеб-соль, полководец тут же возблагодарил Бога за то, что Варшава куплена не такой ценой, как Прага ”
Главным аргументом обвинения поляки выдвигают бесчинства войск Суворова в Праге – предместье Варшавы на правом берегу Вислы, которое пришлось штурмовать русским богатырям. У этого не совсем голословного обвинения есть предыстория. Связана она с тем, что польский мятеж начался с внезапного нападения на русский гарнизон, размещенный в Варшаве, в страстную, предпасхальную неделю в апреле 1794 года. Тогда многие солдаты были застигнуты врасплох, находясь безоружными в храме, где шло богослужение, за что эти события и получили название варшавской заутрени. Тогда в результате откровенного предательства считавшихся союзниками войск польского короля и вероломства горожан с особой жестокостью были убиты более двух тысяч русских, в основном солдат и гражданских лиц, включая членов семей военнослужащих. В плену оказались 260 человек – преимущественно офицеры. Поэтому суворовские солдаты были исполнены жаждой мести за убитых у алтаря товарищей, чем гениальный полководец не преминул воспользоваться для закрепления боевого порыва подчиненных. Ведь убийство в храме во время богослужения всегда считалось среди верующих тягчайшим грехом, требующим отмщения.
К слову, Варшаву да и Прагу где жили много евреев (около 5000 из 7000 жителей) обороняло не вооруженное кое-как косами и вилами городское ополчение – косионьеры, а был, например, сформирован добровольческий еврейский конный полк численностью до 600 человек. Размещены были в Праге и вполне закаленные в боях регулярные войска инсургентов под командованием генералов Вавржецкого и Зайончека. По численности они даже несколько превосходили русских, располагая 30 тысячами защитников гарнизона при 104 орудиях.
У Суворова насчитывалось до 25 тысяч солдат и казаков при 86 орудиях. При хорошо известном соотношении 1:3 все преимущества были на стороне оборонявшихся, укрытых за двойным валом. Однако они не имели великолепного Суворова, что сводило на нет все их кажущиеся преимущества. И поляки были в очередной раз биты, несмотря на ожесточенное сопротивление и активную поддержку местного населения. В поражении инсургентов сыграло роль отсутствие цельного замысла обороны и единоначалия, особенно после пленения накануне русскими войсками лидера повстанцев Костюшко.
Неудивительно, что Суворов использовал на все 150 процентов свои преимущества перед потерявшим уверенность и душевное равновесие врагом, тем более что его имя сеяло панику в рядах поляков, не раз битых знаменитым полководцем. Зная от разведки, что сил оборонявшихся на всю растянутую линию обороны едва хватает, он, используя тактику штурма Измаила, разбил свои войска на штурмовые колонны с конкретными задачами. Впереди каждой колонны шел инженерный батальон со средствами преодоления укреплений, их прикрывали ружейным огнем стрелки. За ними выдвигался резерв пехоты, который по занятии передовой линии укреплений должен разработать проход для кавалерии. Все полевые орудия выстраиваются на валу внешней линии и поддерживают огнем штурм внутренней линии обороны. В задачу казаков входило отвлечение внимание защитников Праги.
Утром 23 октября (3 ноября) 1794 года батареи Суворова начали обстрел укреплений Праги, а вечером того же дня войскам был зачитан приказ на штурм: «Идти в тишине, ни слова не говорить. Подойдя же к укреплению, быстро кидаться вперед, бросать в ров фашинник, спускаться, приставлять к валу лестницы, а стрелкам бить неприятеля по головам. Лезть шибко, пара за парой, товарищу оборонять товарища, коли коротка лестница – штык в вал, и лезь по нем другой, третий. Без нужды не стрелять, а бить и гнать штыком, работать быстро, храбро, по-русски. Держаться своих в середину, от начальников не отставать, фронт везде. В дома не забегать, просящих пощады – щадить, безоружных не убивать, с бабами не воевать, малолетков не трогать. Кого убьют – царство небесное, живым – слава, слава, слава». Как видно из приказа, Суворов строго оговаривал и запрещал бесчинства своим солдатам, особенно среди мирных граждан.
На другой день, еще до рассвета Суворов, прокукарекав по своей привычке петухом, дал знать о подъеме и готовности к штурму. В полной тишине около пяти утра первые колонны двинулись на приступ. Он проходил в соответствии с диспозицией и планами полководца, несмотря на ожесточенное сопротивление поляков. Один из участников штурма, будущий покоритель Кавказа, немец на русской службе Клюге фон Клюгенау отмечал, что противник дрался с остервенением и без всякой пощады, вполне сравнивая штурм Праги с Измаилом. Героизм оборонявшихся понятен, жители предместья знали, что ничего хорошего от русских солдат ждать не приходится, поэтому стрельба по ним велась и из домов обывателей.
В ходе сражения разногласия в польском лагере достигли пика, и когда сторонник обороны Праги «до последнего человека» Зайончек с пулей в животе был эвакуирован на другой берег, командование оказалось в руках Вавржецкого, занимавшего иную позицию. Попытавшись организовать оборону Праги и поняв бессмысленность своих действий, он переправился на варшавский берег, где намеревался организовать оборону столицы согласно своим планам. У защитников предместья потеря управления вызвала панику, особенно когда русские захватили единственный мост, связывавший Прагу с Варшавой, отрезав пути отхода. К девяти утра сопротивление прекратилось и начался грабеж, вполне допустимый по воинским традициям того времени. Уловив накал страстей, Суворов отдал приказ поджечь мост, чтобы ярость его бойцов не перекинулась на левый берег.
Великодушный сатрап
К чести Суворова, он никогда не участвовал в грабежах, оставляя это сомнительное с нынешних позиций занятие на откуп солдатам, которые считали своей законной добычей взятый с боем неприятельский город. Фактов, что суворовские гренадеры и казаки убивали мирных жителей после фактической капитуляции гарнизона, нет. Между прочим офицерам штурмовых групп был дан приказ предлагать гражданскому населению укрываться в русском лагере, но воспользоваться этим в суматохе боя смогли немногие. В своих реляциях на имя Екатерины от 27 октября (7 ноября) Суворов докладывал, что среди супостатов сочтено убитых 13 340, пленных – 12 860, потонули – больше двух тысяч, в числе пленных – три генерала (Майен, Геслер и Крупинский) и 442 офицера, в числе убитых – четыре генерала (Ясинский, Корсак, Квашневский и Грабовский). Свои потери он оценил в две-три тысячи убитых.
После штурма Праги за Суворовым и его армией в западных источниках надолго закрепилась слава палачей и детоубийц, чему удивляться вовсе не следует. Политтехнологии с использованием слухов, сплетен и фабрикации фальшивок были известны уже тогда и со временем лишь набирали обороты в вековом противостоянии России и Запада. Но что интересно, на Родине многие как раз обвиняли Суворова в излишнем великодушии и милосердии к противнику. Так, статс-секретарь Екатерины II дипломат Дмитрий Трощинский возмущенно писал ей: «Граф Суворов… всех… поляков, не исключая и главных бунтовщиков, отпускает свободно в их дома, давая открытые листы…» А он действительно, следуя своей практике доброго отношения к побежденному противнику, распустил по домам до шести тысяч пленных ополченцев, еще около четырех тысяч поляков из регулярных войск были отправлены в Киев, а вскоре по просьбе короля, к которой присоединился и Суворов, большинство из них тоже были освобождены.
Признательность Суворову выказали и жители самой столицы, когда выдержав определенный им же пятидневный срок ультиматума, он вошел в покорившийся город. Приняв от него ключи и вкусив хлеб-соль, великий полководец тут же возблагодарил Бога за то, что Варшава куплена не такой ценой, как Прага, и стал прилюдно обниматься с членами городского магистрата. Горожане же вопреки ожиданиям вовсе не прятались от людоеда и его кровопийц, а высыпав из домов, благодарили Суворова, что он спас им жизни, при этом то тут, то там раздавались здравицы в честь его и русской императрицы. Чуть позже магистрат от лица варшавян преподнес ему в дар табакерку, украшенную бриллиантами, на крышке которой была выгравирована надпись «Варшава своему избавителю». Довершил он свою моральную победу перед поверженным противником широкой амнистией, на которую только хватало его полномочий.
Все вместе этим меры способны сгладить вполне объяснимые жертвы пражского штурма, типичные в период ведения активных боевых действий в черте крупного города. Однако это под силу только тем, кто воспринимает события беспристрастно. Поляки да и подсаженные на иглу русофобии европейцы, подстрекаемые потомками избитых Суворовом инсургентов, к этому явно не готовы, значит, можно ждать очередного всплеска истерии.
Заголовок газетной версии – «Варшава своему избавителю».
