Написано по результатам бесед с бывшим бойцом добробата
Сергей сидел за компьютером, опершись левой рукой в подбородок с банкой черниговского пива в правой. Уже третий час подряд он не сводил глаз с экрана ноутбука, поглощено изучая новостные ленты, рассказывающие о событиях в Донбассе. Вынужденный перерыв на туалет, сказывалось безмерное потребление пива, и перекус он оттягивал вплоть до того момента, когда уже становилось невмоготу терпеть. Тогда он вставал, наспех освобождал резервуар для следующей порции "Черниговского”, и возвращался к компьютеру за новой порцией новостей и аналитики, посвященных вторжению России в Украину. Эту страну, Россию, из списка братских, Сергей вычеркнул. Окончательно и бесповоротно. После обретения незалежности, украинские СМИ постоянно говорили и писали о вековом угнетении свободолюбивых украинцев империей, про Голодомор, про знищание соловьиной украинской мовы и о многом другом. Но Сергей был из русскоязычной семьи, бабушка и дедушка были русскими, попавшими по распределению на Украину после войны поднимать разрушенную немцами промышленность, да и в Голодомор никто у него не умер, что возбуждало у него сомнения. И причиной к такому решению послужило появление отряда полковника российского ГРУ Стрелкова в Славянске, пелена с глаз спала, и Сергей осознал, что все, что 25 лет ему рассказывали СМИ — правда. Свою неприязнь он переносил на весь русский народ.
«Вонючие кацапы» — было его любимым словосочетанием в адрес вчерашних братьев. А теперь еще "колорады” и "ватники”. Всю ненависть, какую он только способен был испытывать, всю гадливость и злобу он нацелил на них. Кацапы являлись для него олицетворением вселенского зла, Мордора, квинтэссенцией той адской силы, которая веками стремится поработить и уничтожить Украину, его прекрасную и красивую родину. Эта ненависть помогала ему, стиснув зубы сносить свое не очень счастливое существование, была ярким эмоциональным пятном на выцветшей сермяжке его жизни. Он привык не рассуждать о происходящем, ему куда проще было потреблять готовый информационный продукт, приготовленный любимыми патриотическими информканалами, Шустером, дающими такое правильное, как ему казалось, объяснение действительности.
Он мог часами не двигаться, сидя за компьютерным столом. Политические события как-то вдруг оказались для него на первом месте в жизни. В последние годы накануне Майдана он стал ощущать какую-то неудовлетворенность собственной жизнью. Его угнетала скромная зарплата посредственного программиста, которым он был, ему опостылела невозможность изменить свою жизнь, да и тяжелые реалии провинциального украинского города навевали смертельную скуку. Но тут случилась революция гидности. Да ни где-нибудь, а под боком, в соседнем Киеве. Хотя и не революция в классическом смысле этого слова, а как казалось сначала – смена одного олигархического клана другим, не менее олигархическим.
Поначалу это повергало Сергея, как и тысячи русскоязычных украинцев в сомнение. Он никак не мог смириться с тем, что к власти пришли последователи Бандеры и УПА . Но Дальше последовал суровый ответ Мордора в виде референдума за отсоединение Крыма, и последовавший вскоре парад «народных республик», ознаменовавший собой начало «русской весны» на Донбассе, потом пришел полковник Стрелков в Славянск и пошли первые жертвы среди украинских военных, все это заставило русскоязычных взглянуть на происходящее по новому. Началось формирование первых добровольческих батальонов, и Сергею захотелось быть причастным к этим великим событиям, и если даже не в реальности, то хотя бы через погружение в виртуальную плоскость репортажей и боевых хроник.
Увлечение просмотром новостных порталов все больше походило на помешательство. День ото дня он сильнее присасывался к монитору, и казалось, оттуда в ответ в него тоже впиваются невидимые щупальца, высасывающие по капельке его здравый смысл. Это была самая настоящая зависимость.
Только он не хотел, да и не мог этого признать. Родные и друзья заметили за ним некоторые странности, о чем всякий раз говори ему. Но он оставался глух. Пожелания поменьше внимания уделять украинским событиям, вызывали у него только раздражение. Он не хотел ничего и никого видеть и слышать кроме любимых информационных порталов, мечущих как рыба икру всевозможные репортажи с Донбасса, сводки от украинского Генштаба, и прочие новости сражений с агрессором.
- Сереженька, пойди на кухню поешь вареников, – говорила ему старенькая мать умоляющим голосом.
- Потом, мам, через полчасика – отвечал он и продолжал погружение в очередного Шустера.
Полчасика растягивались на долгие часы, о варениках он забывал напрочь, и засыпал поздно ночью, когда уже становилось невозможным сидеть за компьютером дальше. Постепенно дошло до того, что он прекратил ходить на работу. Несколько раз не явился под предлогом головной боли, дважды опоздал, а потом вовсе перестал реагировать на телефонные звонки с работы. Там, недолго думая, его уволили без выходного пособия. Но Сергея это нисколько не расстроило, даже напротив, теперь у него появилась масса свободного времени для погружения в удивительный мир пропагандистских роликов. Постепенно внешняя обстановка в комнате тоже стала меняться. Перво-наперво Сергей раздобыл Черно-красный бандеровский флаг, закрепив его над рабочим столом рядом с жовто-блакитным государственным. Туда же по левую и правою стороны прикрепил портреты Бандеры и Шухевича, купленные в Киеве на националистическом митинге, где он стал завсегдатаем в свободное от просмотра компъютера время. На рабочий стол компьютера загрузил изображение поверженного запорожскими казаками москаля и казака с пикой на нем. В мобильный телефон закачал рингтон с гимном «Ще не вмерла». Барсетку, с которой когда-то ходил на работу украсил длинной жовто-блакитной лентой.
Теперь, как ему казалось, все стало на свои места, эстетическое и моральное удовлетворение было достигнуто.
Время шло незаметно. Внешне Сергей осунулся, побледнел, исхудал. Его болезненный вид дополняли синяки под глазами, полученные от ежедневного недосыпания. Мать продолжала готовить ему вареники, уговаривая его всякий раз отвлечься от компьютера и поесть их. Она уже оставила попытки убедить его идти искать работу. И хотя его прежняя трудовая деятельность не приносила нормальных денег, потеря работы все же сказалась на их семейном бюджете. Теперь они жили только на скромную пенсию матери. О том, что из ее сына к 35-и годам так и не вышло ничего путного, она понимала. Но как бы горько и обидно от этого не становилось, он продолжал оставаться ее сыном, пусть и непутевым, не оправдавшим надежд, но все-таки родным.
Мать Сергея была классической школьной учительницей математики, этакой архитипичной русской «марьванной». Слегка полноватая, высокая, со строгими чертами лица, в очках и с неизменным пучком седых волос на затылке, она одним своим видом была способна внушить трепет. В молодости и до смерти мужа это была женщина с властным характером, умеющая разговаривать тоном, не терпящим возражений. Своих двух сыновей, старшего Сергея и младшего Дмитрия, она воспитала в духе беспрекословного подчинения своему авторитету, была для них главным наставником и опорой. Культ личности мамы в их семье был чем-то само собой разумеющимся. И этот культ не в последнюю очередь создал их отец, безумно любивший мать, проработавший до самой смерти на киевском метрополитене. Он умер еще в 90-е, сказались последствия Чернобыля, куда на ликвидацию аварии украинские коммунистические власти кидали метрополитеновцев, совершенно не задумываясь о последствиях. С тех пор мать изменилась, стала более тихой и замкнутой, перестала на каждом шагу поучать своих мальчиков и много молилась по вечерам. Младший сын пять лет назад женился и переехал из пригорода в Киев. Они мало общались, на фоне чего единственной отрадой ее старости был Сергей. Ему она все прощала и закрывала глаза на его недавно возникшую маниакальную одержимость политическими новостями.
Так тянулись недели и до тех пор, пока с Сергеем не произошла какая-то странная перемена. Он выключил компьютер и задумчиво уставился в пространство перед собой. Потом встал, прошел в гостиную и принялся рыться в старых семейных альбомах, рассматривая фотографии и письма своих воевавших дедов, погибших на фронтах Великой отечественной войны, хотя они воевали под красными знаменами, а один них имел орден Славы 3 степени с колорадской ленточкой. Но украинские СМи уже объявили войну Отечественной, и Сергей был уверен, что будь деды живы, они сражались бы с рашистами на Донбассе.
Всю ночь в комнате горел свет. Наутро он вышел и объявил матери, что скоро уезжает на Донбасс воевать против рашистов в составе добровольческого батальона, комплектуемого из местных добровольцев. Сраженная таким неожиданным признанием мать разволновалась, что повлекло за собой гипертонический криз. Сергей любил маму и не привык ее расстраивать. Все 35 лет он был примерным сыном и никогда ни словом, ни поступком не огорчал ту, что подарила ему жизнь. Вот и сейчас он понимал, что своим решением огорчает мать, но ничего не мог с этим поделать. Он должен был ехать на Донбасс, где ему предстояло «защищать мирное население от Стрелковцев, местных алкашей и пророссийских казаков, слетевшихся пограбить под сурдинку местное население.
Приехавшая бригада «скорой помощи» быстро привела в порядок давление пенсионерки, после чего та заснула и проспала до следующего дня. На следующий день Сергей повторил, что решения менять не собирается, и уже в субботу должен отбыть на пункт сбора добровольцев. Мать, подавленная таким поворотом событий и той новой непреклонностью, с которой Сергей говорил о своем решении, больше ничего не могла сделать.
Отговаривать сына было бесполезно, на нее смотрели родные и одновременно чужие глаза. В них не было сомнений, страха, привычной робости, была только необъяснимая уверенность и дикая одержимость, свойственная сумасшедшим. Все что она смогла сказать ему, были слова:
- Но ведь это не твоя война, сынок. Тебе на ней места не будет…
Как и обещал, в субботу Сергей уехал на пункт сбора добровольцев. Публика там была пестрая, от таких же как он, до идейных националистов со стажем, которых отличала неуемная жажда дать отпор рашистам в лице стрелковцев и прочей донецкой быдлоты. К тому времени уже существовал хорошо отлаженный механизм переброски добровольцев для украинской армии. Их отправили на тренировочную базу одной приграничной с Донбассом области, где в течение трех недель готовили, учили обращаться с оружием и проводили идейно-политическое воспитание.
Им как рядовому составу сразу было обещано по 20 тысяч гривен оклада. Но деньги мало кого интересовали. Они превратились в безумных и бескорыстных фанатов идей Великой демократической Украины, готовые воевать и погибать за то, чтобы иллюзия, в которую они поверили, торжествовала.
По прибытии на место назначения, Сергею и прочим добровольцам была выдана подержанная камуфляжная форма и оружие. Там он не иначе как в насмешку над своим худощавым телосложением, получил позывной «Халк». Впереди маячила война с рашистами до победного конца и праздничный парад украинской армии в Донецке. Во всяком случае, Сергей-Халк в этом не сомневался. Он так и видел, как будет маршировать впереди колонны по главной площади столицы поверженной Новороссии. Под ногами будут хрустеть поверженные знамена ополченцев и полуобгоревшие останки рашистов, а по улицам бывшей столицы будут идти восторженные дончане и бросать освободителям под ноги цветы. «Спасибо, что освободили нас от орков» — скажут они, обнимая и целуя грязные от окопной пыли лица украинских солдат. А потом доблестное войско двинется на восток, добивать рашистскую гадину в ее логове, после чего к Великой демократической Украине вернется Крым и присоединятся Курск, Воронеж, Ростов и Кубань. Америку Сергей полюбил и считал, правильнее было бы стереть Россию с лица земли ядерным ударом. Благо, у нее был отменный потенциал ракет. О том, каким «прекрасным» и «цветущим» будет русский мир после ядерной зимы, он не задумывался. Главное, что с рашистами было бы покончено. От этой яркой картинки Сергею стало светло и радостно на душе, горячая волна эндорфина захлестнула его с ног до головы. На лице блуждала улыбка, он гордо выпрямился, как будто его сейчас должны представить к награде за взятие Луганска. И если бы ни гневный окрик командира, пана Бунчужного, он так бы и стоял, погруженный в мечты о будущей победе. Командир по обыкновению выматерился по русски на подчиненных. Началось общее построение.
-Слава Украине — прокричал Бунчужный
- Героям слава! — хором ответили добробатовцы
Вскоре стало происходить самое интересное. Как и хотел, Сергей попал на передовую. Близость врага, залпы артиллерийской канонады были слышны совсем рядом. Скоро, скоро он покажет постылым оркам, кто на донбасской земле хозяин. «Поля ее огромные, не смеет враг топтать» — пронеслись в голове знакомые слова любимой песни. Он жаждал крови, представлял как стреляет по позициям врага, как тот в конце концов выбрасывает белый флаг и попросит пощады. Но он, Сергей, никогда не пощадит рашиста. Заранее он дал себе зарок, что его рука не при каких обстоятельствах не дрогнет ни перед раненым, ни перед просящим милости врагом. «Не посрамим подвига наших дедов, раздавим рашистскую гидру» — думал он. Но у судьбы был несколько иной сценарий.
В первом бою, когда их позицию нежданно-негаданно накрыла рашистская артиллерия, Сергей с перепугу залез в укрытие, где и просидел до окончания атаки противника. Как потом оказалось, двое из их отряда, таких же новичков как он, но менее проворных, погибли. То во что превратились их тела, изуродованные осколками, повергло Сергея в ужас. Это было, пожалуй, первое настоящее соприкосновение со смертью на войне. К такому повороту событий вчерашний айтишник оказался не готов. Увиденное на несколько дней привело его в состояние близкое к помешательству. Второе впечатление от войны он получил, когда у него над головой взорвался снаряд и его слегка контузило. Очнулся он на носилках, почувствовав на себе мокрые штаны, в обществе подвыпившего санинструктора.
Постепенно перед ним открывалась настоящая, а не компьютерная война, с настоящими, а не ютубовскими кровью, разорванными кусками человеческого мяса, и смрадом разлагающихся тел. От вида крови и вывороченных внутренностей его тошнило. Тошнило и от других вещей.
Моральная обстановка в их вооруженном формировании была далекой от тех образцов воинской дисциплины, о которых он читал. Да и сам добровольческий на деле оказался обыкновенной бандой отморозков, а не героями без страха и упрека, какими их рисовали патриотические видеосюжеты. Грабежи мирного населения, регулярные «отжимы» личного имущества были обыденностью этой войны. Насилия, расправы без суда над теми, кто не хотел отдавать имущество, заранее составленное по спискам от родных с Киевщины, бесчисленные пытки и издевательства стали той повседневной реальностью, которую, казалось, даже не принято было замечать. Гуманитарка и помощь от волонтерских организаций, разворовывалась, не доходя до солдат. Пожаловаться было невозможно, даже опасно для жизни, поскольку любого, кто выражал несогласие с происходящим могли объявить рашистским пособником, после чего дальнейшая судьба его была предрешена. Местное население парализовал страх ночных арестов и расправ без суда. На земли Украины вернулись мрачные времена доносов и репрессий. И чем сильнее эти явления распространялись, тем настойчивее все делали вид, будто бы ничего страшного не происходит. Комендатура закрывала глаза на бесчинства добробатов, которое постепенно превращалось в неуправляемый сброд. Вчерашние уголовники, наркоманы и неудачники типа Сергея в камуфляже показывали кто в доме хозяин и донецким братьям. Конфликты с применением оружия между солдатами украинской армии и добровольцами стали приобретать угрожающий характер. Любое убийство солдата можно было в любой момент списать на вездесущих рашистских диверсантов, чем благополучно пользовались новоявленные лидеры добробатов типа Семена Семнченко, и их шестерки. Сергей начал замечать, что происходящее не укладывается в рамки привычной для него картины мира, и с этой новой угрозой со стороны «своих» братьев-добровольцев надо было что-то делать.
Но что?
«Откуда такое отношение к тем, кому мы пришли на помощь» — частенько думал он и не находил ответа. Точнее находил его, читая в полубезумных, одурманенных абсолютной властью глазах вчерашнего плебея, взявшего в руки оружие и почувствовавшего себя хозяином жизни.
Нет ничего страшнее, чем тот, кто долгое время был унижен, а потом дорвался до безграничной власти. Растоптанное чувство собственного достоинства превращается в звериную жестокость по отношению к окружающему миру, и особенно к тем, кто слабее. Получив в руки автоматы и благословение «старшего брата» совершать любые действия «на благо молодой украинской демократии», вчерашние плебеи превратились в жестоких и изощренных убийц. Они ненавидели всех: и собственное донбасское население, и российских чипов и дейлов, поспешивших на помощь «русским братьям Донбасса». Эта ненависть щедро подпитывалась разговорами командования о затесавшихся в ряды высшего армейского руководства предателях Героический образ добровольца, как борца за правое дело, растворился довольно быстро. Сергей увидел их с близи, а наблюдение вещей с близкого расстояния способно открывать глаза на многое. В том числе и на собственные заблуждения. Мирное население освобожденных от орков районов Донбасса тоже относилось к «освободителям» с недоверием и даже презрением. Сергей нередко стал задаваться вопросом, а не поспешил ли он с выводами, и так ли уж нуждаются в защите от «рашистов» жители воюющих территорий.
Однажды Сергей принимал участие в штурме школы, где разместились орки. Завязалась перестрелка. Сергей стрелял в сторону противника. Он не знал, да и не мог знать, в кого он попал, и попал ли вообще. Вскоре сопротивление было подавлено. Почти подавлено. Из одного окна упрямо бил автомат, не давая приблизиться к зданию. Пан Бунчужный выстрелил в окно из гранатомета, после чего все стихло. Немногочисленная группа ополченцев была уничтожена. Впервые Сергей увидел лицо врага так близко. Он ожидал увидеть неких картинных переодетых наркоманов, но это оказались обыкновенные донецкие мужики. Особенно его поразил лежащий навзничь парень, совсем юноша с широко распахнутыми глазами цвета васильков. Рядом с ним лежал автомат. Это он упорно отбивался последним. Сергей подошел, чтобы забрать оружие у убитого, они всегда так делали, как рядом с покойником, под окном, что-то зашевелилось. Он увидел выглядывающую оттуда голову запеленанного ребенка. Убитый солдат оказался женщиной в камуфляже. Положив ребенка на пол, она взяла в руки автомат погибшего мужа и отстреливалась до конца.
- Что ты смотришь, личинку колорада, никогда не видел что ли? – спросил его один из товарищей. После чего взял ребенка за ноги, ударил головой о стену и бросил на пол.
В документах женщины значилось: Коротенко Оксана, 1995 р.н., город Торез. «Странно – подумал Сергей – а нам внушают, что здесь воюют одни русские наемники и местные наркоманы». Он склонился к убитой и закрыл его глаза. Затем то же проделал с ее убитым младенцем. Он не мог смотреть в эту бездонную синь, полыхающую небесным светом, от которого, казалось, отступала царящая вокруг адская тьма войны. Собрав оружие, он ушел прочь, не оглядываясь, зная, что если еще хоть на минуту задержится там, эта картина врежется в память и больше никогда не оставит его. Убитая женщина ополченка с прекрасными синими глазами и ее младенец. Убитые кем? Ответ на этот вопрос был очевиден.
«Я воюю против русского мира, против империи, я защищаю украинских граждан Донбасса, выполняю священную обязанность – пытался утешить себя Сергей привычными мантрами. – Эта война принесет еще много смертей. За что воюют они? За Украину или режим Порошенко, западные капиталы своих олигархов, за идеи майдана или за какую другую нацистскую ахинею? Все говорят, что воюют за целостность своего государства.
Но Украина – государство, или как утверждают рашисты всего лишь территория, временно отторгнутая от Великой России»?
О том, что эта война совсем не то, на что он рассчитывал, Сергей постепенно стал понимать. Пропагандистские байки здесь больше не работали. А без действия патриотически-воодушевляющей подпитки военный азарт быстро таял. Его хрупкие, никогда нетренированные плечи, ослабленное от длительного просиживания за компьютером зрение, привычка к комфорту, да и полученная контузия, все это постепенно оказалось сильнее желания воевать с фашизмом. Он уже собрался написать рапорт об увольнении, как вдруг их группу направили на штурм рашистского блокпоста. Командир даже слушать не захотел его отказ.
- Раз вызвался, иди и воюй, куда направили. Вот выполнишь задание, тогда разрешу тебе на пару дней съездить к мамке на вареники – сказал пан Бунчужный, сдобрив окончание своей фразы отборным ругательством на русском языке.
Так и пришлось Сергею остаться и готовиться идти на штурм блокпоста орков. То, что этот изначально проигрышный бой может стать для него последним, Сергей догадывался. Теперь им предстояло лицом к лицу схлестнуться с одним из знаменитых орковских батальонов, прославившимся небывалой стойкостью по отношению к противнику. Это были неплохо оснащенные, уверенные в своих силах, пропитанные духом ненависти к врагу, идейно подкованные, не без участия российских наставников, бойцы. О том, что вчерашний ботан, пусть и немного повоевавший, может идти в атаку против этих неслабых парней Моторолы и Гиви, было смешно рассуждать. Но у командования был иной взгляд на эти вещи. Их группу фактически бросали в мясорубку, на верную гибель. Так иногда случалось на этой войне. Командиры, чтобы не платить наемникам обещанных денег, попросту утилизировали их, отправляя на заведомо провальное задание. До Сергея стало доходить, что их по старой доброй традиции хотят использовать как пушечное мясо. Также как уже использовали тысячи других добровольцев.
Завтра, когда рашисты сделают из него паштет, а они наверняка именно так и сделают, он ляжет безымянной тушей в степях Донбасса, а его матери сообщат, что сын ее пропал без вести. Она, конечно же, начнет его искать, ходить по инстанциям, где мрачные люди в штатском объяснят ей, что теперь ей придется до конца дней молчать о том, где погиб ее мальчик. И если она не хочет однажды случайно поскользнуться и разбить затылок на лестничной клетке темного подъезда, ей придется говорить знакомым, что Сергей умер от сердечного приступа, ведь последнее время он попивал лишнего.
«Добровольцев там нет» — и этим все сказано. А кто он? Не военный, простой доброволец, вчерашний безработный айтишник-неудачник, компьютерный задрот. Его там нет и не было. На Донбасс его никто не посылал, никто не внушал ему идеи защиты Украины от рашистской чумы.
Это не ему, как рядовому обещали 20 тысяч гривен оклада ежемесячно. Хотя деньги его интересовали меньше всего. Это не он ехал сюда одержимый порывом бороться за правое дело. Их там нет. Значит и его никогда не было на Донбассе.
Представив заплаканное, беспомощное лицо матери, Сергей остановился, присел возле дерева и обхватил голову руками. Горло сжимал неприятный спазм. Он зарыдал как-то беспомощно, по-детски. Это продолжалось недолго, и чтобы овладеть собой, он закурил, благо, ребята-волонтеры подкинули отменные сигареты. Он толком и не вдумывался, из какой смеси они состояли, но знал, «травка» в этом регионе ходит по рукам столь же свободно как семечки подсолнуха.
После двух затяжек ему стало легче, куда-то исчез страх, и небывалая веселость разлилась по телу, в ногах появилось ощущение невесомости, а голова сладко закружилась. Он все еще помнил о том, что ему уже завтра предстоит стать удобрением степи, но сейчас это уже не имело столь важного значения. Дурман окутал голову. Как все-таки правильно, подумал он, делают те, кто поставляет бойцам такие сигареты.
Когда-то он бредил славой, наградами, представлял, как сам Президент страны вручает ему орден, как в интернет-изданиях, прочтению которых он отдал столько времени, печатают истории о его подвигах; как его приглашают на центрнальные телеканалы и сам Шустер берет у него интервью в прямом эфире; как тысячи восторженных женских глаз смотрят на него, и каждая готова дать новоявленному герою частичку своего тепла и ласки. Сейчас об этом думать не хотелось. Место, в котором жили эти мечты, теперь занимала усталость.
«За что мы боремся? Где здесь справедливость? – думал он, затягиваясь очередной порцией дурманящей сигареты. – Великой Украины больше нет, она умерла не родившись. Есть бандитские кланы, сговор олигархов и полное беззаконие. Население угнетено и запугано нами, кругом жируют местные криминальные князьки типа Коломойского, а ублюдочно-корупционная система, процветающая в Украине, здесь, на фронте, приобрела еще более уродливые формы. Мы пришли якобы защищать людей Донбасса от рашистов, но растоптали их привычный жизненный уклад. Они хотят мирно растить детей и сеять хлеб, а мы помогаем распоясавшимся нацикам грабить и насиловать их. Демократическая Украина с бандами головорезов! Нет, это мы фашисты, мы, вломившиеся в чужой дом со своим порядком. Мы нелюди. Если бы наша страна пошла на переговоры с "главарями народных республик”, уже в считанные дни здесь установился бы мир, цвели бы сады и возрождалась нормальная жизнь
Он докурил спасительную сигаретку и взял вторую. Завтра предстоял тяжелый день. Возможно, последний в его жизни.
…Теперь все было в прошлом. После неудавшейся атаки на блокпост группы Моторолы, из их группы выжили только четверо. Ополченцы ответили залповым огнем. Сергей получил ранение в область паха. И хотя оно, как оказалось, не представляло угрозы для жизни и здоровья, эстетический ущерб был нанесен приличный. Пострадало правое яичко, врачи удалили его и сказали, что со вторым он может вполне нормально обходиться. На месте осколочной раны остался уродливый багровый рубец.
- Тебе же в порнушках не сниматься, а шрамы только украшают мужика – пошутила толстая Днепропетровская врачиха и рассмеялась каким-то издевательским смехом.
Рапорт он написал сразу после выхода из «больнички». Потом его отправили домой, «к мамке на вареники», как говорил командир. Та была счастлива, что ее непутевый сын вернулся живым. Обещанных двадцати тысяч гривен он не получил. Ему выдали 5 тысяч и заставили подписать какую-то бумагу. Он даже не прочитал, что в ней значилось. Так и окончилась история несостоявшегося героя. Дома его ждал верный друг одиночества – старенький компьютер. Первым делом он по привычке открыл заветные интернет-сайты, но их прочтение больше не впечатляло его.
Многое стало для него скучным и неинтересным, как становятся для резко повзрослевшего подростка скучными и неинтересными вчерашние кумиры. Война, на которую он так стремился, оказалась совсем не тем, что он ожидал увидеть. Сергей был эмоционально опустошен. Впервые собственная жизнь показалась ему тягучей бессмыслицей. Осознание, что 35 лет прошли впустую способно привести в ступор. Награды, слава, интервью на центральных каналах, грудастые красавицы, все эти примитивные фантазии исчезли как легкий дурман. Он был одинок, с травмой в интимном месте и горьким разочарованием. К тому же настойчиво давала о себе знать абстиненция. Чудодейственных сигарет больше не было под рукой, достать новые не представлялось возможным, пальцы тряслись мелкой дрожью, мысли путались, сознанием овладевала черная депрессия.
А на рабочем столе компьютера стояло изображение поверженного москаля, с фигуркой казака, устанавливающего жовто-блакитное знамя на пику, воткнутую в москаля. Бандеровская, черно-красная лента украшала левый угол монитора, как будто там, с левой стороны у него тоже должно быть расположено сердце. Внезапно зазвенел мобильный, рингтон разрезал тишину громогласными раскатами «Ще не вмэрла». Сергей взял его с отрешенным видом, покрутив в руках, приблизился к окну. Звуки всем известной песни отдавали в его барабанных перепонках эхом минометного огня. «Это не твоя война, сынок. Тебе на ней места не будет» — слова матери вдруг ворвались в контуженый, истязаемый абстиненцией мозг. Заныл поврежденный пах, и дождливое небо за окном вдруг опустилось на затуманенное сознание, как простынь на голову покойника. Пальцы судорожно сжали телефон, в следующую секунду аппарат, вместе с раздающимися оттуда словами о «благородной ярости», полетел в экран монитора. Еще через секунду телефон замолчал, а на столе лежала куча мелких осколков разбитого экрана. Больше не было ни жовто-блакитного прапора на поверженном Рейхстаге, ни священной войны. Да и самого Сергея с его непомерно затянувшимся юношеским идеализмом тоже больше не было. Все чему он верил, оказалось обманом. И благородные порывы, и дело защиты мирного населения Донбасса от орков, и прекрасная, как солнечное утро демократическая Украина, и идея построения справедливого общества, все обернулось жгучим разочарованием. Он упал на колени и зарыдал, обхватив голову руками, также надрывно-беспомощно, как и перед своим последним боем где-то в степях Донбасса.
(Антифантазия. Написано на основе фантазий украинского блоггера)