Отвечая на вопрос, можно ли расценивать проведение Россией СВО как гражданскую войну, российский лидер ответил: «Отчасти — да, но мы оказались в разных государствах, к сожалению, в силу целого ряда причин».
Действительно, это явно не классический межгосударственный (как пытаются представить на Западе) или межнациональный конфликт, когда «симпатии» людей в 99 процентах случаев определяются кровью.
Сплошь и рядом (очень многие с этим сталкиваются) разлом проходит через семьи — отношения между братьями, детьми и родителями оказываются в диапазоне от «о политике не разговариваем» до полного разрыва. Причем это мало зависит от того, на -ко, -ов или -ман заканчиваются фамилии.
Происходит это и на Украине, и в России, только «соотношения» другие. Примеров не имеющих никаких украинских корней россиян и просто этнических русских, активно сочувствующих киевскому режиму и даже по мере сил поддерживающих его, включая и многочисленных ЛОМов и медийных персон, увы, более чем достаточно.
Это действительно гражданская война, а то, что она проходит в форме вооруженного конфликта между двумя государствами, — как раз следствие его глубины и продолжительности, идущей с середины XIX века.
Стороны можно обозначить как патриотов, считающих, что только сильное, независимое, умеющее отстаивать свои интересы государство способно обеспечить благополучие и процветание для его народа, и тех, чью «идеологию» Федор Достоевский вложил (наверняка с натуры) в уста Павла Смердякова: «В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с. <…> Русский народ надо пороть-с…».
Впрочем, «Смердяковы» существуют везде. В директиве Совета национальной безопасности США 20/1 от 18 августа 1948 г., говорится: «…представляет нечто вроде результата естественных биологических мутаций. Она порождается наследственной склонностью к “пятой колонне”, которой подвержен определенный малый процент членов любого сообщества, и отличается отрицательным отношением к собственному обществу, готовностью следовать за любой противостоящей ему внешней силой.
Этот элемент всегда будет присутствовать в любом обществе и использоваться не слишком щепетильными аутсайдерами; единственная защита от опасного злоупотребления им — отсутствие стремления со стороны могущественных режимов использовать эту несчастную особенность человеческой природы».
Но признаем, в исторической России смердяковщина приняла уже очень широкое распространение (причины — отдельный разговор) в форме пресловутого преклонения перед Западом, из которого проистекает совсем уж абсурдное убеждение, что внешнее (западное) управление своей страной, по меньшей мере следование в русле политики Запада, выполнение получаемых оттуда рекомендаций, — единственная возможность прогресса и процветания.
Дескать, если западная цивилизация — авангард прогресса человечества, то и тамошние лидеры озабочены исключительно благими намерениями, причем не только в отношении своих стран и народов. Но ведь еще американские колонисты, взбунтовавшиеся против метрополии, говорили: «Не делай того, что советуют англичане, делай так, как делают англичане». И за 250 лет мало что поменялось.
Украина же (Малороссия) — это часть исторической России (со своей спецификой), в которой смердяковщина оказалась особенно сильна. Впрочем, и сам «проект Украина», порождение тех самых «внешних сил», о которых писали американские аналитики 75 лет назад, возник в конце XVIII века в среде антироссийских польских интеллектуалов, а далее как «переходящее знамя» поднимался и активно поддерживался враждебными России державами.
Ситуации, когда стороны гражданского противостояния имеют разный уровень поддержки в разных регионах, скорее правило, чем исключение. Также крайне редко гражданский конфликт оставляет «равнодушными» внешние силы, обходится без их участия.
Распространению идей политического украинства способствовало то, что её антироссийскую направленность удалось облачить в форму национал-патриотизма (первым «открытие», что «украинцы» — потомки древнего народа «укры», к русским никакого отношения не имеющего, сделал польский историк Тадеуш Чацкий в 1801 году).
Действительно, одно дело ощущать себя предателем, да что там — врагом своего, пусть и «неправильного», народа, и совсем другое — осознать, что ты-то к «неправильному» народу никакого отношения не имеешь, а, наоборот, являешься сторонником освобождения своего от варваров-поработителей.
Впрочем, суть от этого не менялась. Константин Паустовский, живший в Киеве в 1919 году, вспоминал: «Слухи при Петлюре приобрели характер стихийного, почти космического явления… Даже самые матерые скептики верили всему, вплоть до того, что Украина будет объявлена одним из департаментов Франции и для торжественного провозглашения этого государственного акта в Киев едет сам президент Пуанкаре».
И это при режиме, главной целью которого было провозглашение свободной «самостийной» Украины. Когнитивного диссонанса ни у кого не возникало. Ведь быть департаментом Франции — это совсем другое, чем российскими губерниями в стране, где малороссов никто не относил к «инородцам» (термин, в РИ не имевший негативного оттенка).
Не зря ведь литературный Смердяков по профессии был слугой, лакеем. Люди с менталитетом холопа мечтают о богатом и успешном хозяине не только из материальных соображений, но и для «самоутверждения» — прислуживать такому, дескать, более статусно.
Советская власть решила приручить и использовать в своих целях политическое украинство, сделав «единственно верной» концепцию трех братских, но разных народов, но заложенная в начале 20-х «мина» взорвалась, когда в СССР разразился тяжелейший экономический и политический кризис.
Показательно, что, высказавшись за нэзалэжнисть, которую большинство воспринимало как возможность пережить тяжелые времена на своем «хуторе», жители Украины шестьюдесятью процентами в первом туре избрали президентом экс-главу КПУ Леонида Кравчука, а не кого-либо из «заслуженных» борцов за независимость. «Эти как начнут украинизировать» — прямо объясняли свой выбор.
Однако бывшая партноменклатура оказалась не меньшими украинскими «патриотами», чем национал-диссиденты. «Запанував у своий сторонци», как поется в украинском гимне, они изначально опасались, что потребность в двух государствах (и властях) у простых граждан начнет вызывать большие сомнения, особенно когда «отколовшееся» стало заметно уступать бывшей «метрополии» в уровне и качестве жизни.
Поэтому формирование «украинской идентичности», которая не могла не строиться на отказе от русского языка, культуры, общей истории, вплоть до откровенной русофобии, стала ключевой государственной задачей, причем начиная с 1991 года.
Многолетние настойчивые увещевания из Москвы, где и на понятийном уровне независимость Украины признали свершимся фактом, строить отношения на основах добрососедства, взаимной выгоды, сохранения общего потенциала воспринимались в Киеве весьма прохладно.
А главное, «могущественные режимы» активно поощряли курс «гэть от Москвы» во всех проявлениях, увидев в Украине оптимальный инструмент для политики противодействия возрождению и укреплению России.
Государственный переворот, известный как Евромайдан, и был осуществлен для того, чтобы окончательно превратить Украину в антироссийское государство — главную внешнюю проблему для России.
Но, как это очень часто бывает, и Евромайдан не стал исключением, перевороты и революции становятся триггерами долгих гражданских конфликтов и войн, разбудив пребывавшую до этого в летаргическом состоянии «русскую Украину».
То, как настойчиво все постмайданные власти уклонялись от поиска компромисса и выполнения уже достигнутых соглашений, наглядно показывает, что события на Донбассе не являются классическим «сепаратистским» конфликтом на четко выраженной межнациональной почве, когда центральная власть согласна на широкую автономию, а сепаратисты, «нетитульный» этнос, требуют полной независимости.
В Киеве отлично понимают и открыто признают, что любой особый статус для Донбасса, главное в котором — не быть анти-Россией, неизбежно будут требовать и в других регионах, причем не только в исторической Новороссии, что может стать роковым для всего «проекта Украина».
Отсюда поддержание состояния вялотекущего вооруженного конфликта и подготовка к «окончательному решению» Донбасского вопроса, ставшего бы колоссальным политическим поражением России, что полностью соответствует и целям «внешних сил».
Поэтому решение начать Специальную военную операцию после восьми лет взываний к разуму киевских властей и их хозяев было единственно правильным.
И сегодня за Россию, за свою Родину сражаются бок о бок её патриоты, вне зависимости от того, какие паспорта были у них до 2014 и до 2022 года.
Дмитрий Славский,