К 1980-м годам в Китае началась новая эпоха в развитии страны, которую называют политикой реформ и открытости. Сама эта политика была инициирована ЦК КПК во главе с Дэн Сяопином и оказала очередное фундаментальное воздействие на китайское общество после переходного периода от основания КНР и социалистического перехода Мао.
Термин «реформы» в названии относится к политической области и служит противопоставлением «культурной революции» Мао, так как новая политика, по мнению КПК, направлена на исправление левацких ошибок, в том числе «культа личности». Термин «открытость» (или более точный перевод — «расширение связей») относится к экономической области и означает, во-первых, открытие Китая для иностранного капитала с целью приумножения экономического потенциала страны и, во-вторых, допущение частного капитала внутри китайской экономики.
С политической точки зрения часто говорят, что после смерти Мао Цзэдуна победили «правые», умеренные коммунисты во главе с Дэн Сяопином, которые открыли страну и демократизировали общество. С внешней стороны так оно и выглядело, однако такая концепция не даёт объяснения ни сути противоречий «правых» и «левых», ни объективных предпосылок, оснований, закономерностей того, что объявленный курс ознаменовал собой гигантский исторический период развития страны. Во многих странах регулярно запускают различные масштабные программы и «политики», но объективная суть тех или иных периодов развития данных стран характеризуется вовсе не ими. В этом смысле КПК в каждый из поворотных моментов истории перестраивала экономический фундамент общества, что и вызывало глубинные сломы политической и духовной жизни. В этом вообще состоит специфика коммунистической власти, когда государство сверху реконфигурирует социальные отношения, опираясь на те или иные объективные тенденции в обществе и идеологические установки руководства.
Введение политики реформ и открытости часто сравнивают с хрущёвской оттепелью, и такие сравнения действительно достаточно точно передают дух времени. Даже поразительно, насколько похожи общественные процессы в совершенно разных по культуре и устоям странах при объективно тождественных условиях социализма и диктатуры компартий. Это наглядное свидетельство того, что законы общественного развития едины для всех стран и народов. Ещё более наглядной станет картина, если привлечь к сравнению вьетнамскую политику «Дой мой» и лаосскую «Чин таакан май».
Вместе с тем в либеральной литературе продвигается несколько неверных образов Дэн Сяопина либо как некоего продемократического оппозиционера, либо флюгера, который после смерти Мао, как Хрущёв после смерти Сталина, предал его дело. Конечно, Дэн Сяопин никогда не разделял в полной мере политику социализма Мао Цзэдуна, за что и снимался несколько раз с должностей; и действительно совершил резкий поворот к рыночной экономике, на который Мао Цзэдун не пошёл бы никогда. Однако насаждаемый образ «мальчиша-плохиша» и агента демократии совершенно не соответствуют реальной фигуре Дэн Сяопина.
Дэн Сяопин всегда был авторитетным руководителем КПК, крупным политработником (член ЦК с 1945 г., член политбюро с 1955 г., генсек с 1956 г.) и полководцем. Мао Цзэдун высоко оценивал его способности, называя «исключительным талантом». Теоретическое наследие Дэн Сяопина, его заслуги перед партией и государством не идут ни в какое сравнение с партийной работой Хрущёва и его «наследием», опубликованным на Западе. Но самое главное то, что, захватив власть, Хрущёв проводил реформы, направленные на подрыв государственной власти КПСС, на расшатывание советской экономики, что в конечном счёте могло привести и к гибели страны, если бы его не свергли в 1964 г. Тогда как Дэн Сяопина, несмотря на некоторые спорные моменты и его личные недостатки как вождя, заподозрить в антигосударственных мотивах невозможно. Более того, политика Дэн Сяопина опиралась на политику Мао Цзэдуна предсоциалистического переходного периода, опиралась на «идеи Мао Цзэдуна» раннего периода.
Причём это подтверждается не только фактическим анализом реформ Дэна, но и его собственной позицией. В китайском «Кратком курсе» («Решения по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР» от 1981 г.), написанном Дэн Сяопином, говорится, что к «идеям Мао Цзэдуна», заложенным наряду с «учением Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина» в идеологический фундамент партии, его ошибки периода «культурной революции» не относятся. Прежде всего речь идёт о концепции Мао, что классовая борьба — главное звено общественного развития при социализме. Кстати, вина за негативно оцениваемые последствия «культурной революции» возлагалась не столько на Мао Цзэдуна, сколько на «контрреволюционные группировки», отчасти разоблачённые и разгромленные ещё самим Мао.
Если Хрущёв, грубо говоря, подверг остракизму весь опыт социального строительства при Сталине, то Дэн Сяопин отверг пусть и существенные, но всё-таки отдельные положения из политики и наследия Мао Цзэдуна. Более того, Хрущёв, отрицая политику Сталина, взамен ничего конструктивного не предложил, а Дэн Сяопин во многом вернулся к политике и идеологии Мао Цзэдуна переходного периода. В речи на XII съезде в 1982 г. Дэн Сяопин говорил:
«Линия, взятая VIII съездом, была правильной [речь идёт о линии переходного периода на первой сессии съезда. — А.Ш.]. Однако из-за недостаточной идеологической подготовленности нашей партии к всестороннему развертыванию социалистического строительства линия и целый ряд верных соображений, выдвинутые на VIII съезде, не были последовательно претворены в жизнь. После VIII съезда мы достигли немалых успехов в деле социалистического строительства, но в то же время потерпели и серьезные неудачи [имеется в виду большой скачок и культурная революция. — А.Ш.]. <...> Со времени 3-го пленума ЦК 11-го созыва [запуск реформ и открытости. — А.Ш.] наша партия восстановила правильные экономические, политические, культурные и другие установки».
Нельзя также говорить о непоследовательности Дэн Сяопина, о том, что он якобы изменял себе в угоду моменту. Если охарактеризовать его политическую позицию в целом, то он всегда был сторонником экономического детерминизма, то есть идеи, что политика и культура послушно плетутся за развитием экономики. Достаточно взять власть, ввести и развивать экономику социализма, остальное образуется автоматически. Так называемый приоритет экономического строительства.
«Модернизация, — говорил Дэн Сяопин в 1978 г., — есть великая революция, которая в корне покончит с экономической и технической отсталостью нашей страны и ещё больше укрепит диктатуру пролетариата. Раз эта революция призвана значительно повысить уровень развития отсталых ныне производительных сил, то она неизбежно повлечёт за собой многосторонние изменения в производственных отношениях, изменения в области надстройки, в способах оперативного и государственного управления промышленными и сельскохозяйственными предприятиями, приведя всё это в соответствие с потребностями современного крупного хозяйства».
Тогда как тот же Мао по рецептам Ленина и Сталина утверждал о необходимости проведения революции не только в экономике и политике, но и в культурной сфере. Отсюда, собственно, и требование пресловутой «культурной революции».
Притом Дэн Сяопин никогда не отказывался от коммунистических идеалов, подчёркивал необходимость следования конечной цели КПК. Так, в 1985 году он пространно рассуждал:
«Мы строим сейчас социализм, а конечная наша цель — построение коммунизма. И мне хотелось бы, чтобы наша пропаганда никогда не забывала об этом. Четыре модернизации, которые мы сейчас осуществляем, — это не какие-нибудь другие, а социалистические модернизации. Все взятые нами установки, то есть установки на расширение сношений, оживление экономики, перестройку и т. д., имеют своей целью развитие социалистической экономики. Допуская развитие индивидуальных хозяйств, предприятий совместного китайского и иностранного капитала, а также одного иностранного капитала, мы неизменно сохраняем ведущую роль за социалистической общественной собственностью. Цель социализма не в создании поляризации, а в том, чтобы сделать зажиточным весь народ. Если наша политика вызовет поляризацию, то это будет значить, что мы проиграли. Если у нас появится какая-нибудь новая буржуазия, то это будет означать, что мы действительно свернули на ошибочный путь. Мы выступаем за то, чтобы часть районов становилась зажиточной раньше других именно для того, чтобы подбодрить и повести к зажиточной жизни эти другие районы и чтобы районы, первые пришедшие к зажиточности, помогали отсталым в деле их лучшего развития. По той же самой причине мы стоим за то, чтобы часть людей раньше других переходила к зажиточной жизни. Одновременно по отношению к тем, кто стал зажиточным раньше других, следует применять кое-какие ограничения, например взимать с них подоходный налог. Кроме того, надо ратовать за то, чтобы люди, ставшие зажиточными, добровольно делали взносы на нужды просвещения и строительства дорог. Разумеется, разверстка здесь ни в коем случае недопустима. В настоящее время такие вещи чрезмерно пропагандировать не рекомендуется, но поощрять следует.
Словом, сохранение ведущей роли за общественной собственностью и обеспечение всеобщей зажиточности — те коренные принципы социализма, которые мы обязаны соблюдать. Именно эти принципы социализма нам нужно твердо проводить и реализовывать. С точки зрения перспективы мы в конечном счете перейдем к коммунизму. Сейчас есть люди, которые беспокоятся, как бы Китай не превратился в капиталистическую страну. Нельзя сказать, что их опасения лишены всяких оснований. И мы должны рассеивать их опасения не пустословием, а фактами, а также дать ответ тем, кто хочет видеть нашу страну капиталистической. Нашей печати, телевидению и всей пропаганде в целом не мешает обратить на это внимание. У нашего поколения есть коммунистические идеалы и убеждения. Но что особенно важно, так это утвердить высокие идеалы коммунизма в сознании одного-двух наших последующих поколений. Нельзя позволять нашим подросткам и молодежи идти в плен к гнилой буржуазной идеологии. Ни в коем случае».
Другое дело, к чему Китай пришёл на практике, особенно уже после смерти Дэна.
Коммунистичность Дэн Сяопина ставить под сомнение можно, прежде всего потому, что он верил не в преимущества и неизбежность социализма самого по себе, а в то, что без социализма именно Китаю невозможно стать единым и сильным. Он искренне считал, что капиталистический Китай будет слабым и его развалят на удельные княжества. Он в том числе ссылался на опыт режима Чан Кайши. Однако сомневаться в антизападной и антилиберальной позиции Дэн Сяопина не приходится. Так, в том же 1985 г. он говорил:
«В Китае после разгрома "четверки" появилось идейное течение, которое мы называем буржуазной либерализацией. Оно преклоняется перед "демократией" и "свободой" западных капиталистических стран и отрицает социализм. А это недопустимо. Для того чтобы осуществить модернизацию, Китаю совсем не нужна либерализация. Он ни в коем случае не пойдет по пути западного капитализма. Против лиц, которые занимаются буржуазной либерализацией и нарушают уголовные законы, нельзя не применять строгие меры. Ибо они делают не что иное, как широко излагают свои взгляды, широко высказывают свои мнения, широко вывешивают "дацзыбао" и выпускают нелегальные издания. А это фактически означает смуту».
Поэтому неудивительно, что в 1989 г. КПК после некоторых колебаний, но достаточно решительно подавила китайский майдан, который бы неминуемо привёл не только к смуте, но и к развалу КНР.
Вообще говоря, эти положения из длинных цитат китайского вождя следует взять на карандаш, так как в следующей публикации мы увидим, что Си Цзиньпин сегодня «закручивает гайки» как раз в духе сказанного Дэном.
Мао Цзэдун относил Дэн Сяопина к лидерам так называемых каппутистов — сторонников «капиталистического пути». Это не означает, что он считал Дэн Сяопина сторонником реставрации капитализма в Китае. Мао видел в Дэне прежде всего национально ориентированного политика, а потом уже марксиста и революционера. А поскольку идти по капиталистическому пути, по мнению Мао, куда проще, чем строить социализм, постольку каппутисты постоянно «сваливались к буржуазным приёмам». В этом и проявлялась их умеренность и «правость».
Одним из центральных вопросов противоречия Мао (левых) и каппутистов (правых) был вопрос о социальном строительстве. Мао Цзэдун твёрдо защищал свои представления о том, какими должны быть производственные отношения в Китае, т. е. связи между предприятиями, трудовые отношения и порядок распределения. Он считал правильными максимально нетоварные отношения между предприятиями. Он настаивал на как можно меньшей материальной мотивации и стимуляции, как можно большем революционном пафосе и реализации мобилизационно-политического потенциала масс, особенно молодёжи. Потребление должно быть как можно более аскетичным, а «моральные методы поощрения» как можно значительнее. Дэн Сяопин же и каппутисты холодно относились к социальному строительству вообще, предпочитая использование привычных экономических механизмов материальной стимуляции, хозрасчёта, денежного оборота и т. д. Они видели развитие Китая прежде всего в приумножении производственных мощностей страны, которые сами по себе изменят трудовые отношения, мировоззрение китайцев и приблизят уклад жизни к коммунизму.
Грубо говоря, Мао Цзэдун считал, что центральным звеном так называемых производительных сил являются сами люди, поэтому партия и государство должны менять мировоззрение людей и внедрять «правильные», «научные» формы их трудовых и распределительных отношений. Аскетизм же объяснялся трудным положением страны и необходимостью мобилизационного рывка. Отсюда и приоритет классовой борьбы, прежде всего в области культуры и духовной сферы вообще. Тогда как Дэн Сяопин был уверен в том, что центральным звеном производительных сил являются средства производства: заводы, фабрики и сельхозпредприятия, ― а трудовые отношения следует использовать привычные рыночные. В некотором смысле позиция Мао была в сознательном упорядочивании экономических отношений, а позиция Дэна — в максимальном использовании стихии личных интересов ради роста производства.
Примерно такой же идеологической поворот произошёл и в КПСС при принятии Хрущёвым Третьей программы партии, в которой было зафиксировано, что строительство коммунизма в СССР осуществляется за счёт максимального использования хозрасчёта и денежных отношений. А культурная революция, развитие мировоззрения людей отходили на задний план. Полурелигиозный «Моральный кодекс строителя коммунизма», принятый тогда же, не был увязан с экономическим развитием страны. Хрущёвская политика перекликается с теорией развития производительных сил Дэн Сяопина. Советские предприятия периода Хрущёва и Брежнева по своей экономической архитектуре мало чем отличались от обычных корпораций, отношения между ними и внутри них с работниками строились по принципу рыночного хозрасчёта и оплате по труду. Именно эту линию и развивал в годы перестройки Горбачёв, разрешивший на излёте существования СССР частное предпринимательство.
Правда, в Китае начала 1980-х гг. политика внедрения рынка и допуска иностранных вложений была вполне обоснованна, так как страна объективно отставала в технологическом и военном развитии от США, Европы, в том числе восточной, и СССР. А источников ликвидации отсталости, кроме иностранного капитала, не было. У нас же, напротив, к 1960-м гг. никакого технологического отставания от Запада не наблюдалось, техника была на высоте, страну подняли из руин за жалкие четыре года. Да и почвы для прихода иностранного капитала в условиях диктатуры КПСС не было. Даже если бы Хрущёв открыл СССР для иностранного капитала, западные корпорации бы не имели интереса вкладываться в советскую экономику — цена рабочей силы была слишком высокой, а рынки сбыта слишком конкурентными из-за мощной государственной промышленности. Широкое внедрение рыночных механизмов в СССР привело в конечном счёте к стагнации: перехода к коммунизму без государства, денег, с изобилием и сознательным отношением к труду не наблюдалось, а хозрасчётные механизмы, не давая прежних темпов роста, одних людей раздражали, а других разлагали. Отсюда и диссидентское прозвище брежневской эпохи — «застой».
Кстати говоря, сравнение судьбы СССР и КНР наглядно показывает: концепция наших левых партий, что якобы разрешение частного капитала само по себе развалило СССР, несостоятельна. Здесь оказывается прав Путин, который утверждает, что СССР похоронила собственно КПСС, сдавшая власть в стране вышедшим из её же недр прозападным демократам. Кому об этом лучше знать, если не Путину, который свою политическую карьеру и начал в Питере как раз в среде этих самых демократов.
Таким образом, Дэн Сяопин организовал в Китае свой XX съезд с разоблачением «культа личности» и массовой реабилитацией партийцев (в 1978 г. 22 из 37 министров КНР подвергались репрессиям при Мао и были «правыми»), но, во-первых, он сделал это в несколько другой обстановке, в частности на фоне перегибов «культурной революции» и памяти о неудачах «большого скачка», и, во-вторых, в гораздо более мягкой и продуманной форме. У Хрущёва против Сталина был один аргумент из сферы политики — репрессии в партии и зажим партийной демократии (концепция массовых репрессий Сталина против всего народа возникла позже, при Горбачёве), у Дэна против социалистической линии Мао были также аргументы и в сфере экономики. Существенная часть китайского народа не понимала и не принимала социалистические преобразования периода Мао Цзэдуна, поэтому с ликованием встретила резкий поворот в политике КПК. У нас же ставить под сомнение индустриализацию, коллективизацию, государственное планирование хозяйства при Хрущёве никто бы не посмел. Это стало возможно только в годы горбачёвщины.
Дэн Сяопин в зените своего авторитета даже позволял себе говорить, что с 1958 по 1978 гг. (социалистический период Мао) производительные силы Китая «почти не развивались». Он ссылался на рыночный показатель ВНП на душу населения, что было откровенным передёргиванием и не только грешило против истины, но противоречило даже им же раннее написанной официальной позиции КПК по данному периоду истории. В официальных китайских изданиях по истории эти высказывания Дэна обходят стороной, зато их очень любят приводить на Западе.
Между прочим, постмаоистская КПК официально считает, что разоблачение культа личности Сталина со стороны Хрущёва было правильным по смыслу, но неудачным и ошибочным по способу реализации.
Если же рассматривать официальную позицию постмаоистской КПК по советско-китайской полемике, то она бесконечно далека от оценок самого Мао Цзэдуна и, вообще говоря, может считаться чисто националистической. Идеологические разногласия и теоретические споры сегодня считаются китайцами вторичными, раскол всецело сведён к мнимому «противоречию интересов двух крупных держав». Эта позиция абсолютно несостоятельна, так как в реальности никаких объективных противоречий между интересами советского и китайского народов не было, напротив, СССР и Китай были всецело заинтересованы в наиболее плотной кооперации в рамках «социалистического лагеря», охватывающего в середине XX века практически полмира. Раскол КПСС и КПК носил чисто субъективный характер в связи с тем, что у руководства этих партий были разные представления о строительстве социализма. Как только к власти пришёл Горбачёв с примерно похожей на КПК социально-политической программой, сразу же началось сближение двух стран.
Правда, сегодня, при Си Цзиньпине, происходит ползучий пересмотр истории коммунистического движения и выдвинутых Дэн Сяопином теоретических воззрений, в некотором роде возвращение к «социалистическому наследию» Мао, но об этом будет сказано позже, при рассмотрении текущего положения в Китае и новых тенденций в его экономическом развитии.
Итак, через два года после политического кризиса в КПК, вызванного смертью Мао Цзэдуна и разгромом «четвёрки», Дэн Сяопин и его сторонники инициировали идеологический переворот в партии.
Почему и как «правые» победили «левых» в КПК? Как отмечалось ранее, КПК была по своему организационному строю достаточно демократической организацией, в ней уживались руководители разных взглядов и подходов, фактически существовали фракции. В период «культурной революции» Мао Цзэдун проводил политическую линию «классовой борьбы» не только и не столько через саму партию, сколько опираясь на массовое движение и самоорганизацию сторонников. Это была достаточно уникальная ситуация и оригинальное решение в политической борьбе в условиях социализма. Когда Мао умер, другие руководители «культурной революции» в значительной степени утратили авторитет, стушевались, впали в авантюристическую борьбу за руководство партией. Пытались, по-видимому, захватить всю полноту власти в партии, развернув мощную кампанию в СМИ против каппутистов, но при этом уже не имели возможности массовой мобилизации сторонников «левой линии». В итоге «правые» буквально через месяц после смерти Мао разгромили «четвёрку», арестовав их вместе с активом. Волнений и бунта не последовало. На судебном процессе, состоявшемся спустя четыре года, «четвёрке» вменяли преследование партийных и государственных руководителей, кадровых работников и народных масс, попытку свержения государственной власти, покушение на жизнь Мао Цзэдуна и подготовку вооружённого мятежа и т. д., в общей сложности 52 эпизода. Это был беспрецедентный для Китая процесс, так как девять из десяти обвиняемых — бывшие члены Политбюро.
Суть в том, что «правые», голосуя друг за друга в партии и проводя демократическим путём свои решения, в течение двух лет захватили руководство и окончательно подавили движение «культурной революции». А «левые» проиграли потому, что беспартийная опора на массы возможна только благодаря высочайшему вождистскому авторитету, которого у них не оказалось. «Четвёрка» выглядела на суде жалко. Примерно так же, но по иному сценарию сталинцы (Ворошилов, Молотов, Каганович, Маленков) проиграли хрущёвцам у нас.
В марте 1978 г. произошли два ключевых события. Первое: вернувшийся к власти 73-летний Дэн Сяопин провёл Всекитайский научный конгресс — научную конференцию общегосударственного масштаба, на которой он публично закрепил свою идеологическую линию и завоевал популярность в среде интеллигенции, которая неизменно была объектом нападок в период «культурной революции». Он продвигал идею перенесения центра тяжести государственной политики на модернизацию: «Ключ к осуществлению четырех модернизаций — это научно-техническая модернизация. Развитие современной науки и техники делает их связь с производством все крепче».
Второе: на сессии ВСНП была принята новая конституция, в которой, во-первых, провозглашалось «торжественное завершение Великой пролетарской культурной революции», во-вторых, наряду с классовой борьбой в трёх сферах (экономика, политика, культура) в качестве цели была также вписана модернизация по Дэн Сяопину, в-третьих, были дозволены разные мнения в пределах признания социализма. Конституция стала компромиссной в борьбе «левых» и «правых», между уже Хуа Гофэном, разгромившим «четвёрку», и Дэн Сяопином.
Но уже в декабре 1978 г. на 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва после активных чисток партии и других организаций от «левых радикалов» (по советским данным, среднее руководящее звено партии было заменено на 80 процентов) быстро возвысившийся Дэн Сяопин выступил с инициативой о пересмотре идеологических установок КПК, в том числе зафиксированных в только что принятой конституции страны.
Этот пленум ЦК КПК стал предвестником политики реформ и открытости, открывшей эпоху «социализма с китайской спецификой». Теоретической основой новой программы развития Китая, как говорилось выше, был экономический детерминизм, а методологической основой стал прагматизм (так называемый реалистический подход к делу).
Как проявлялся этот прагматизм? Власть КПК, в отличие от обычных парламентских партий, ориентирующихся на бизнес-доноров и избирателей, опирается на народные массы, прежде всего на рабочих и крестьян. А что хотят рабочие и крестьяне? Им безразличны социализмы и коммунизмы, они хотят зажиточной жизни. Поэтому Дэн Сяопин посчитал, что ближайшей целью политики КПК должно стать увеличение ВНП на душу населения за счёт «развития производительных сил». А уже на этой основе можно будет думать о достижении коммунизма. Такова была и во многом остаётся логика КПК как партии власти после отказа в 1978 г. от более классических марксистских установок «сталинизма» и «маоизма».
Нельзя не отметить, что идеология «социализма с китайской спецификой» внешне напоминает западные концепции «социального государства» и «общества всеобщего благоденствия», однако, конечно, разница между ними фундаментальная, прежде всего в сфере политики. В Китае диктатура КПК является государственно- и даже национально-образующей, она положена в основание всякой политики вообще, тогда как западные концепции построены на принципах парламентской демократии. Эта разница, вероятно, и обеспечивает устойчивость и живучесть китайского подхода по сравнению с западным, реализация которого оказалась возможной только в небольших странах Северной Европы.
Злые языки любят сравнивать нынешнюю идеологию КПК с национал-социализмом, задвигая под сукно основополагающий принцип фашизма — достижение социализма только для своей нации за счёт гегемонии и порабощения других народов. В Китае полно националистов и расистов даже в КПК, но ничего подобного ни в идеологии партии, ни в государственной политике нет, а «национализм великой нации» запрещён даже конституцией. В отличие, например, от демократичных США, где исключительность американской нации проповедуется каждым новым президентом и введена во многие государственные доктрины.
С теоретической точки зрения политика реформ и открытости Дэн Сяопина признала неверным, что главное противоречие китайского общества — это противоречие между классами, следовательно признавала неверным, что главное звено общественного развития — классовая борьба. Дэн Сяопин утверждал, что главным противоречием китайского общества является «противоречие между постоянно растущими материально-культурными потребностями народа и отсталым общественным производством», следовательно главным звеном общественного развития является модернизация в четырёх областях — сельском хозяйстве, промышленности, обороне и научно-технической сфере, с приоритетом последней.
Дэн Сяопин не отрицал классовую борьбу, как это обычно подаётся в левацкой и «научной» литературе, и не отказывался от концепции абсолютной власти КПК («диктатура пролетариата»). Он признавал наличие классовой борьбы, но отводил ей второстепенную роль. Более того, КПК указывала, что главным условием осуществления политики «внешних сношений» является уничтожение «либерального поветрия». То есть Дэн Сяопин отдавал себе отчёт, что неконтролируемое проникновение иностранного капитала в Китай может привести к политической революции и отстранению КПК от власти. Такая попытка и произошла в пресловутом 1989 г., когда Дэн Сяопин подавил либеральных студентов и рабочих танками.
Вместе с тем сам подход — модернизация в четырёх сферах — не был изобретением Дэн Сяопина. Эта политика была выдвинута ещё в январе 1963 г. Чжоу Эньлаем в связи с технологической отсталостью Китая и реализовывалась в период «культурной революции». Дэн Сяопин же, в отличие от многих своих коллег по партии, считал, что модернизация должна являться центральным звеном общественного развития, что партия и государство должны её поставить в качестве главной цели своей работы. Тем самым он наполнил её новым содержанием в соответствии со своими представлениями о характере развития производительных сил.
Следует отдельно отметить, что эта теория социалистической модернизации, которую прославил Дэн Сяопин, никакого отношения не имеет к модной нынче американской «теории модернизации». У плеяды наших научных сотрудников-китаистов, пишущих для галочки свои «труды», нет более излюбленного издевательства над здравым смыслом, чем рассмотрение китайских «реформ и открытости» через призму этой умозрительной позитивистской концепции, возникшей в недрах американской либеральной интеллигенции по заказу ЦРУ (см. К. Калхун «Теории модернизации и глобализации: кто и зачем их придумывал»). Как только наши китаисты ни изгаляются, чтобы натянуть сову на глобус и представить идеологию и политику КПК как воплощение американского подхода к экономике. Причём эту ересь пишут как прокитайские, так и прозападные авторы.
Сущность теории, которую реализовывал Дэн Сяопин, изложена выше через вполне научную категорию развития производительных сил, а её особенности показаны через сравнение подходов классического и китаизированного марксизма. Модернизация по Дэну и есть рост производства за счёт внедрения технологий и строительства производственных мощностей, как промышленных, так и сельскохозяйственных, на основе вполне рыночных отношений.
Политика Дэн Сяопина в некотором смысле использовала советский опыт НЭП. Сам он говорил, что переход Ленина к новой экономической политике был правильным, а «потом советская модель закостенела». Жаль, что уважаемый китайский руководитель не доводил свои размышления до перспективы отражения нападения фашистской Европы без форсированной индустриализации, коллективизации сельского хозяйства, директивного планирования промышленности и с «пятой колонной» в лице частников: «нэпманов» и «кулаков».
Теоретическая позиция Дэн Сяопина не выглядит логически безупречной, он часто подбирал удобные исторические факты и тенденции, чтобы его «вторая китайская революция» смотрелась обоснованно и убедительно. Это, правда, не означает, что он был неправ, но лишь показывает остроту противодействия со стороны идеологических и политических противников, которая и вынуждала прибегать ко всем возможным аргументам, иногда и не без хитростей.
Ни Ленин, ни Сталин не признавали за переходным периодом социализма. Государство считалось социалистическим, государственная промышленность и немногочисленные совхозы — социалистическими предприятиями, а общественный строй из-за многоукладности экономики — переходным. Новая экономическая политика, по мысли Ленина, была необходима в качестве переходного периода между капитализмом и социализмом, что в частности было обусловлено необходимостью хозяйственного восстановления страны и активным сопротивлением крестьян развёрстке.
В СССР тоже существовали концепции, согласно которым общественный строй при НЭП считался чем-то вроде социализма с советской спецификой, в частности такой точки зрения придерживался Бухарин и его школа. Такая позиция была признана ленинско-сталинским руководством ВКП(б) грубо ошибочной и в конечном счёте запрещена как антипартийная. Здесь следует специально для жертв либеральной пропаганды оговориться, что Бухарина и его сторонников расстреляли вовсе не за идеологические разногласия, а за террористические преступления и попытку заговора. По крайней мере формально.
Таким образом, сущностью НЭП был переходный период, выражающийся в следующем: 1) политическая диктатура компартии (в том числе с лишением права голоса целых категорий граждан) как фундаментальное основание этой политики; 2) создание и плановое развитие государственного социалистического сектора, прежде всего по плану ГОЭЛРО; 3) государственная монополия в банковской сфере и во внешней торговле; 4) допущение частного капитала и иностранных концессий под контролем государства и рабочих организаций; 5) переход от нетоварного отношения деревни и города, промышленности и сельского хозяйства (развёрстка) к товарному (продналог); 6) следовательно, формирование рынка, как товаров потребления, так и средств производства, однако с регулирующей ролью государства. Считалось, что социалистическое государство при НЭП контролировало всю власть в стране и «командные высоты» в экономике.
Дэн Сяопин в рамках «социализма с китайской спецификой» в принципе реализовал всё то же самое с теми или иными особенностями, за исключением третьего пункта. Вместо государственной монополии внешней торговли и банковского сектора в Китае была реализована модель жёсткого контроля со стороны государства при ведущей роли государственных банков. Ещё одним отклонением от принципов НЭП можно считать допущение не только концессий, но и полноценного функционирования иностранных компаний, правда, зарегистрированных как отдельные юридические лица в Китае.
Сегодня с официальной точки зрения компартии Китая признаётся, что политика реформ и открытости была неизбежным и единственно правильным выбором в сложной и суровой обстановке 1980-х гг. Анализ показывает, что действительно объективное основание было у широкого допущения иностранного капитала, так как к концу XX в. самым доступным способом ликвидации технологического отставания Китая являлось открытие экономики для мирового рынка с последующим копированием техники и технологий у передовых западных корпораций. К 1980-м гг. возникал новый технологический уклад с широким применением компьютерной техники, тогда как технологическая база Китая морально устаревала, производительность труда была низкой. А переход к рыночной экономике и допущение внутреннего частного капитала стал уже дополнением к политике «внешних сношений», стимулирующим развитие прежде всего лёгкой промышленности и торговли, которые традиционно в условиях директивного планирования развивать хлопотно.
Есть пример социалистической страны, которая не пошла по пути допущения рынка и пыталась ликвидировать технологическое отставание только за счёт концессий и мобилизации собственных инженерных кадров — это КНДР. В принципе, Северная Корея сделала это вполне успешно, став ядерной и космической державой при очень скудных ресурсах. Однако опыт КНДР показывает, что ставка КПК на формирование рынка в стране привлекла буквально все крупные западные корпорации в Китай, тогда как в корейские концессии крупные корпорации не пошли. Дело здесь в том, что китайцы смогли обмануть США, которые поверили, что либерализация китайской экономики приведёт к демократии и последующему превращению страны в полуколонию. США сняли блокаду Китая, даже признали суверенитет КНР над Тайванем. А КНДР по сей день находится под блокадой США, что лишает возможности широкого привлечения иностранных инвестиций.
Возникает вопрос: почему вообще образовалось технологическое отставание Китая, Северной Кореи и даже, как нам говорят, позднего СССР от ведущих западных стран. Либералы, конечно, утверждают, что причиной являются преимущества западных ценностей и капитализма американского образца. Это умозрительное и даже лицемерное объяснение проамериканских пропагандистов.
К концу XIX в. во всех крупных западных странах власть перешла из рук аристократов и феодалов в руки банкиров и промышленников. Даже в наиболее консервативной стране — викторианской Англии — далеко не лендлорды определяли направления государственной политики, а частные монополии. Сформировался мировой рынок, который за счёт ожесточённой конкуренции стремительно монополизировался. Именно монополизация мирового рынка, в основном англосаксами и романцами, вызвала и укоренила неравномерность развития стран и народов. И в феодальную эпоху европейские империи грабили и порабощали отсталые народы, купируя их развитие, а после формирования мирового рынка и стремительного развития научно-технического прогресса, промышленных и военных технологий на Западе шансов вырваться из болота отсталости и убогости стало совсем немного. Поэтому то, что касается лидерства США и Западной Европы в смене технологического уклада в конце XX в. следует относить не к их передовой общественной организации или национальной исключительности, а к общей тенденции одностороннего использования неравномерности развития стран и народов. Да и по конкретным научно-техническим прорывам хорошо видно, что их заслуги принадлежат выходцам из самых разных стран. США и Западная Европа, с одной стороны, угнетают и разоряют отсталые народы, а с другой, системно выкачивают мозги из всех уголков планеты. В этом и кроется секрет их успеха.
Китай и в социалистический период оставался в технологическим смысле отсталой страной. Китайцы смогли перенять передовые технологии СССР образца середины прошлого века, но обеспечить их интенсивное развитие за счёт собственного кадрового потенциала, тем более в условиях разрыва с СССР и блокады Запада, было непросто. Интеллектуальный потенциал США, которые выкачивали мозги и технологии из всего «свободного мира», был в разы выше. Тем более Америка не подвергалась разрушительным войнам.
Что касается технологического отставания позднего СССР, в том числе в компьютеризации, то это сильное преувеличение демократических пропагандистов, в том числе с научными степенями. У нас наблюдалась неправильная организация кадров, неправильное управление технологическим внедрением, но интеллектуальный потенциал был примерно равным США. Не зря же после развала СССР десятки тысяч инженеров и учёных перевезли в Америку, а американская агентура активно скупала чертежи всего подряд и уничтожала передовые достижения советской промышленности. В интернете также можно найти длинный список отказавшихся уезжать за Запад российских учёных, которые погибли при подозрительных обстоятельствах. Учитывая, что ЦРУ и его филиал «Моссад» десятилетиями истребляют иранских физиков, несложно сложить дважды два.
Реформы Дэн Сяопина не носили резкий и сходный с цунами характер шоковой терапии, так как не были направлены на слом и разрушение экономической системы. КПК стремилась постепенными мероприятиями переконфигурировать экономические отношения, сохраняя производственную базу страны и свою абсолютную власть. КПК действовала по всем тактическим канонам военного отступления от социализма к переходному периоду (в классических терминах). Однако даже высокая политическая филигранность руководством реформ не избавила Китай от поднявшейся из недр общества волны либерализации и антикоммунизма, которую бы тот же Мао Цзэдун окрестил «обострением классовой борьбы». Для сохранения власти КПК и продолжения реформ «социализм с китайской спецификой» быстро и достаточно неожиданно приобрёл черты репрессивной политики. То есть нельзя сказать, что реформы Дэн Сяопина только разрешали, напротив, реформы скорее сдвигали линии запретов, за которыми следовали всё те же уголовные репрессии.
Фундаментальное отличие процесса введения рынка в Китае и у нас в 1990-х гг. состояло в том, что российские реформаторы намеренно разрушали экономическую базу страны, чтобы искусственно создать слой крупных собственников, всевластие которых гарантировало бы, во-первых, слабость государства и внешнюю подчинённость страны, во-вторых, невозврат к коммунизму. Китайцы же не проводили масштабной приватизации, укрепляли диктатуру КПК и государственный сектор.
3-й Пленум ЦК КПК 11-го созыва не только задал новые идеологические установки, но и перенёс центр тяжести работы всей партии на выполнение программы четырёх модернизаций. «Раскрепостить мышление, реалистически подходить к проблемам, объединиться и смотреть вперёд», — говорилось в коммюнике Пленума. Была поставлена своеобразная точка в идеологических спорах и в политической борьбе, был провозглашён дальнейший путь развития Китая через «четырёхаспектную модернизацию». Главное внутреннее препятствие на пути модернизации Дэн Сяопин видел в «уравниловке» Мао, следовательно главным внутренним двигателем модернизации — материальную стимуляцию труда.
Первой сферой реформирования была традиционно избрана деревня, в которой с 1978 г. крестьянам было предложено перейти от производственных бригад к семейному подряду с параллельным повышением закупочных цен государства. Эпоха «народных коммун» быстро закончилась. Проводилось в «опытном порядке» внедрение новых форм и способов оплаты и в промышленности. Это вызвало перестройку сельского хозяйства и создало задел для будущей реформы промышленности.
Экономические успехи первых мероприятий реформ и открытости были сомнительными. Партократы, которых массово реабилитировал и расставил на посты Дэн, восприняли реформы в прагматичном... для себя ключе, и партия погрузилась в невиданную по масштабам коррупцию. Вместе с тем наиболее предприимчивые слои китайцев, уловив поветрие первоначального накопления, прониклись романтикой экономического бандитизма. В социальной сфере происходили процессы, чем-то напоминающие наши «лихие 90-е», только китайское государство, являясь инструментом в руках диктатуры КПК, не бездействовало в отличие от нашего, в котором чиновники стали неотличимы от коммерсантов, а милиционеры ― от бандитов.
В ответ на коррупцию и бандитизм Дэн Сяопин развернул репрессивную кампанию, не уступавшую по масштабам периоду «культурной революции». По некоторым сведениям, каждый год только расстреливали по десять тысяч чиновников и коммерсантов. На китайском телевидении регулярно появлялись трансляции со стадионов, где суды публично зачитывали смертные приговоры за коррупцию. Страна погрузилась в доносительство и ожесточённую борьбу государства с классом новых предпринимателей. Именно эта истребительная по сути политика создала Китаю ореол антикоррупционной державы и не позволила сформироваться прослойке людей, которых у нас называли «новые русские». Китайский бизнесмен и сегодня — наиболее запуганный и трусливый тип человека. КПК репрессиями прописала своим богачам страх перед государством на генетическом уровне.
Разумеется, это не избавило Китай от коррупции, потому что источником коррупции является не безнравственность людей, а сами товарно-денежные отношения. Это была прежде всего борьба за власть, за характер государства. Либо власть останется в руках идеологизированного руководства КПК, либо новый класс частных собственников парализует государство коррупцией — так стоял вопрос этой борьбы.
Вообще, историческая практика показывает, что, взяв власть, коммунисты оказываются перед чрезвычайными сложностями в реализации своей программы построения нового общества, которые вынуждают их искать те или иные компромиссы в недрах привычных, имеющих столетия практики и основанных на традиционных укладах отношениях. В итоге коммунистическое государство допускает в той или иной мере стихийные процессы, однако, когда они перерастают известный предел, следует насильственное подавление и часто стремительный шаг к новому. Эта волнообразность движения от старого к новому свойственна и в целом общественному развитию, но при коммунистах она происходит в более интенсивной форме и управляется искусственными политическими кампаниями. Так было и при советском НЭП, когда допуск рыночной экономики создал нэпманов и кулаков, которых затем экспроприировали. Так происходило и с так называемой свободой слова и в СССР, и в Китае, когда сначала разрешают критиковать власть и даже выступать против власти, а затем, когда волна недовольства организационно оформляется, её подавляют посредством насилия. В некотором роде так происходит и с китайским бизнесом, который допускают, но, когда он поднимает голову, по ней бьют со всей «пролетарской ненавистью».
Итак, непосредственно к данным экономического развития. Ещё в 1975 г., до запуска реформ, ЦК КПК разработал «план десятилетней программы развития народного хозяйства в период 1976–1985 гг.». В марте 1978 года, после сворачивания «культурной революции», но до начала реформ, программа развития подверглась изменениям в сторону увеличения: было запланировано построить и продолжить строительство 120 крупных объектов. С 1978 по 1985 г. общий объем капиталовложений в инфраструктурное строительство равнялся общему объёму капиталовложения за прошедшие 28 лет. После же судьбоносного пленума Дэн Сяопин, понимая невозможность такого рывка в условиях внедрения рынка, снизил плановые показатели.
Вообще говоря, с 1979 г. официальная экономическая статистика КНР в значительной степени утрачивает научную ценность, так как начинает оперировать не натуральными показателями (тоннами, км, кВт/ч и т. д.), а стоимостными (в юанях). Это, как говорилось ранее, сделано намеренно для введения в заблуждение западных политиков, аналитиков и менеджеров, показывая инвесторам желаемую картинку экономики. Официальная статистика стала фактором международной, а не внутренней политики Китая и релевантна отчасти только для рассмотрения динамики развития рыночной экономики.
В сентябре 1982 г., после публичного суда над «четвёркой» и принудительно-добровольного ухода на пенсию Хуа Гофэна, был проведён XII съезд КПК, который закрепил победу «правых» и линии на «реформы и открытость». В речи Дэн Сяопина на съезде прозвучала фраза, которая стала фундаментальным идеологическим основанием дальнейшей политики КПК:
«Соединение общеизвестных истин марксизма с конкретной практикой Китая, следование по собственному пути, строительство социализма с китайской спецификой — это и есть тот основной вывод, который мы сделали в результате обобщения нашего длительного исторического опыта».
Решением съезда был взят курс на допущение частного капитала, дополняющего социалистический сектор. В том же году КПК отказывается от принятого ранее десятилетнего плана и официально утверждает проект шестой пятилетки (1980–1985 гг.), половина которой к этому времени уже прошла.
С 1982 по 1984 г. происходит расширение и углубление «экспериментов» с реформой экономический системы в промышленности. В итоге в конце 1984 г. на 3-м пленуме ЦК КПК 12-го созыва принимается окончательное решение о внедрении рыночных отношений в промышленности, снижении роли директивного планирования и расширении сферы «направляющего планирования». Под последним понимается установка рыночных целевых показателей деятельности государственных предприятий, основанных на рентабельности и прибыли отдельных хозяйственных единиц. Между государственными предприятиями стимулируется конкуренция и внедряются товарные отношения.
В деревне, как говорилось ранее, политика «народных коммун» была заменена семейными подрядами, когда отдельным дворам выдавалась земля для обработки, а излишки продукции после продажи государству они свободно продавали на рынке. К 1984 г. почти всё крестьянство перешло к семейному подряду. Произошёл окончательный переход к многоукладной экономике.
Вместе с тем начинается широкомасштабная кампания по привлечению иностранного капитала в Китай. Последовательно открываются 14 крупнейших городов, создаются «специальные экономические зоны». В социалистическом Китае вспыхивает настоящая «золотая лихорадка» дикого капитализма, десятки тысяч иностранцев устремляются в Поднебесную за наживой на дешёвой рабочей силе и доступном сырье. Первыми были «зарубежные китайцы» и японские бизнесмены, затем китайские города заполонили американцы и англичане. Постепенно крупные западные корпорации переводят производственные мощности в Китай.
Политическим основанием продуктивного «открытия Китая миру» было налаживание отношений с США. К 1970-м гг. американцы поняли, что удушить Китай блокадой невозможно и предприняли шаги к нормализации отношений, прежде всего на основе «дружбы» против СССР. В 1979 г. США признали правительство КНР, были установлены дипломатические отношения и снята экономическая блокада. Путь для иностранного капитала в Китай был открыт. В 1980-е гг. Дэн Сяопин совершил ряд зарубежных визитов, в ходе которых всячески демонстрировал открытость Китая и либеральность новой власти КПК.
Перестройка хозяйства и введение рынка вызвали множество кризисных явлений. Пятилетка предполагала решение следующих задач, по которым просматривались проблемы, с которыми столкнулся Китай.
Во-первых, рост валовой продукции промышленности и сельского хозяйства на четыре процента в юанях. Зафиксированный рост составил пять процентов, что за этим скрывается, непонятно, возможно, и падение темпов роста производства.
Во-вторых, «адаптация количества и качества потребительских товаров к непрерывному росту социальной покупательской активности и изменению структуры потребления в целях сохранения стабильности цен на рынке». Т. е. был кризис роста цен, с которым государство пыталось бороться.
В-третьих, «снижение расходов, особенно расходов энергоресурсов, с тем, чтобы скоординировать выпуск производственных материалов и производство потребительских материалов». Это типичная для государственных предприятий задача.
В-четвертых, «проведение технических преобразований на предприятиях, сделать приоритетным развитие энергетических, коммуникационных и других важных объектов, необходимых для успешного перехода на седьмую пятилетку» — то самое «воровство» технологий.
В-пятых, «привлечение научно-технических ресурсов всей страны для обеспечения инновационного развития ключевых объектов, распространения реализации научных достижений, развитие образования, научной и культурной деятельности, строительство социалистической духовной и материальной культуры», т. е. подстёгивание внутренних ресурсов для технического развития.
В-шестых, «укрепление оборонного строительства и строительства оборонной индустрии с целью усиления оборонного комплекса».
В-седьмых, «повышение экономической эффективности, концентрация средств и увеличение государственных доходов», т. е. подстёгивание конкуренции госпредприятий.
В-восьмых, «развитие экономики и торговли, эффективное использование иностранных инвестиций, активизация заимствованных, нужных Китаю передовых технологий, стимуляция развития экономики и технологий в Китае» — опять же «воровство» технологий.
В-девятых, «строгий контроль роста населения… препятствие усилению экологического загрязнения».
Вторая, после коррупции, фундаментальная проблема, с которой столкнулся рыночный Китай, — это «лишние люди» в экономике. Как известно, рынок в России 1990-х гг. снижал население страны, вызывая неконтролируемый приток дешёвой рабочей силы из сопредельных стран. Причина в том, что объективное место молодой российской экономики в системе мирового рынка — сырьевой придаток Запада. Экономика сырьевого придатка не способна вообще потреблять рабочую силу 150-миллионной страны и стремится удешевить её любыми способами. Остановить вымирание России позволило только усиление государства, которое восстановило статус крупнейшего работодателя, и создание мощного, по меркам «новой России», производственного госсектора, что, безусловно, противоречило естественным законам рынка и сложившемуся мировому разделению труда.
Рыночная экономика всегда потребляет рабочей силы меньше, чем социалистическая, потому что целью производственной деятельности частника является извлечение прибыли, а её пределы ограничены платёжеспособностью населения, абсолютное большинство которого живёт на зарплату от этого же частника и тратит её в его же магазинах. Денежные потоки аккумулируются в руках узкой прослойки наиболее успешных бизнесменов, снижая спрос на основную массу товаров и вызывая таким образом регулярные кризисы и рецессии. Современные государства с переменным успехом вмешиваются в эти процессы, стремясь перераспределять деньги и подстёгивать спрос, как потребительский, так и производственный.
КПК, держа власть в Китае, не позволяла стране полностью окунуться в пучину рынка, поддерживая нерентабельные в условиях конкуренции госпредприятия, огромную армию и госаппарат, раздутые штаты служащих и перераспределяя в известной мере доходы, в том числе за счёт эмиссии юаня. Однако при этом КПК пошла на беспрецедентную меру социального регулирования — искусственно ограничила рождаемость в стране. Снижение роста населения Китая было объявлено условием вывода населения из бедности. Сталин запрещал аборты, а Дэн Сяопин запретил рожать. Это такое теоретическое «завихрение разума», порождённое спецификой обстоятельств: с одной стороны, ставки на рыночное развитие с низкой интенсивностью охвата рабочей силы, с другой стороны ― хроническим дефицитом пахотных земель с отсталым уровнем обработки.
Как ни странно для нас и, например, европейцев, эта мера не только сработала, продемонстрировав удивительную дисциплинированность азиатского менталитета, но и отчасти решила проблематику «лишних людей». Сегодня китайское государство, избавившись от нищеты и технологической отсталости, запустило политику стимулирования роста рождаемости. Сейчас любят разглагольствовать про «экономическое чудо» Китая. В реальном мире чудес, как известно, не бывает. Но вот сработавшая в миллиардной стране с феодальными пережитками в бытовом мышлении политика «одна семья — один ребёнок» просто поражает воображение. Насколько нужно иметь твёрдую власть, насколько глубоко контролировать общественные процессы и общественное сознание, чтобы убедить и принудить миллиард человек планово рожать детей по инструкциям партии?
Правда, следует отметить, что концепция управления рождаемостью возникла не при Дэн Сяопине, и Мао Цзэдун проводил политические кампании, направленные на ограничение рождаемости, но до запретов дело не доходило. Острота проблемы всё-таки возникла с переходом к рыночной экономике и была обусловлена страхом руководства перед неконтролируемым ростом безработицы и нищеты. Ограничение рождаемости стало неотъемлемым компонентом периода перехода Китая к «рыночному социализму».
В результате экономических реформ Китай рванул по объёму экспорта в мире с 28-го места в 1980 г. на 10-е место в 1984 г. Страна стремительно превращалась в пресловутую «мировую фабрику».
Важными аспектами успешности экономических реформ и контролируемости внедрения рынка стали не только агрессивная борьба с коррупцией, но и тотальная пропаганда «строительства социалистической духовной культуры» и внедрение рабочего контроля. В данном случае КПК опиралась на более-менее надёжные карательные органы, многомилионный состав партии, пронизывающий все общественные организации, и настроенные против бизнесменов рабочие массы.
Китайские руководители и СМИ без устали твердили о морально-нравственных ценностях социализма и необходимости «раскрепощать сознание» только в рамках строительства «социализма с китайской спецификой». Идеологии наживы и рвачества в духовной сфере была противопоставлена проповедь о социализме по типу той, что пыталась внедрять КПСС через «моральный кодекс строителя коммунизма». Правда, в СССР это скорее не работало, так как для советских людей, не знакомых с капитализмом, насаждаемые ценности были абстрактны и было непонятно, чему и зачем они противопоставляются. Многие китайцы же, которых рынок поставил в условия конкурентного выживания, находили духовное убежище в этой государственной идеологии, окрашенной патриотизмом. Китайское общество, расколотое при Мао на сторонников коммунизма и людей, не понимающих и не принимающих социальное строительство, оказалось вновь расколото на патриотов, которые шли за социалистическим государством, и либералов, которых тяготили государство и партия. В 1980-е гг. в Китае на фоне социальной трансформации регулярно происходили беспорядки.
Что касается рабочего контроля, то в 1978 г., на заре реформ, Дэн Сяопин писал:
«Наиболее важные вопросы предприятий будут представляться на рассмотрение собрания представителей рабочих и служащих или общего собрания рабочих и служащих. Руководящие работники предприятий должны будут выслушивать мнение рабочих и служащих на этих собраниях, принимать критику и контроль с их стороны. Эти собрания получат право предлагать вышестоящим инстанциям наказывать или заменять тех руководителей и управленческих работников, которые имеют серьезные упущения по службе или отличаются порочным стилем. Профсоюзы предприятий станут рабочими органами собраний представителей рабочих и служащих и общих собраний рабочих и служащих. Поэтому они перестанут быть такими организациями, которые, по мнению некоторых людей, большой роли не играют. От работы профсоюзов зависит степень реализации прав рабочих как хозяев страны, качество управления предприятиями, успешное осуществление централизованного руководства. Другими словами, если управление на предприятии поставлено хорошо, то это заслуга не только партийных и административных работников, но и всех рабочих предприятия, его профсоюзной организации».
Разумеется, такой рабочий контроль в полной мере реализовать не удалось, это в целом синдикалистский и утопический подход. Однако в Китае, как, кстати, и в СССР при НЭП, профсоюзы и рабочие собрания играли и играют значительную контролирующую и сдерживающую роль, сковывая собственников и руководство в их естественном стремлении к «эффективному менеджменту». Профсоюзы стали фактором регулирования рыночных отношений.
Шестая пятилетка вызвала расслоение китайского общества, хотя в среднем доходы населения выросли. Ежегодный рост валовой продукции промышленности и сельского хозяйства в юанях составил впечатляющие 11 процентов. Вырос объем производства стратегических продуктов к показателям 1980 г.: стального проката на 26,1 проц., угля — 37,1 проц., электроэнергии — 35,8 проц., сырой нефти — 17,9 проц., зерна — 21,4 проц., хлопка — 92,8 проц. Ежегодный рост ВВП составил около 10 процентов. Но опять же нужно понимать, что это достаточно лукавые цифры стоимостных показателей.
Копировать технологии и ликвидировать техническую отсталость страны оказалось не так-то просто. Во-первых, госпредприятия в условиях конкуренции и рынка погрузились в глубокий кризис, рабочие переходили в частный сектор из-за более высоких зарплат, в руководстве заводов царил бардак, т. к. начальство не привыкло работать в рыночных условиях. Во-вторых, западные корпорации не особо-то спешили переводить в Китай высокотехнологические производства, предпочитая использовать самые примитивные орудия производства и наживаться за счёт дешёвого, зачастую ручного труда китайцев.
В октябре 1987 г. состоялся XIII съезд КПК, который подвёл первые итоги реформ и теоретически сформулировал представления КПК о социализме. Несмотря на трудности и проблемы, было принято решение углублять политику реформ и открытости. Весь 1987 г. Дэн Сяопин усиленно писал заметки, разъясняющие курс партии. Его основной посыл был, что страна слишком осторожничает, нужно решительнее развивать и углублять реформы. Главная проблема на пути реформ исходит «слева»:
«В процессе осуществления модернизации, проведения реформы и расширения внешних связей возникает проблема помех “слева” и справа. В большинстве случаев помехи “слева” связаны с силой привычки. К старому прочно привыкаешь, и от таких привычек избавляться трудно. Помехи справа обусловлены попытками буржуазной либерализации и поголовной вестернизации Китая, включая насаждение демократии западного образца. Из этих двух видов помех основная помеха исходит “слева”».
Для ведения эффективной борьбы с «левым» крылом партии, «правые» за пять лет под реформистскими лозунгами приняли в партию более семи миллионов человек (15 процентов от итоговой численности в 46 млн), размывая таким образом базу оппонентов.
Именно XIII съезд КПК, на который было аккредитовано более 400 журналистов, в т.ч. западных, с которого велись прямые трансляции на ТВ и мероприятия которого были оформлены по всем правилам политических шоу, впервые заявил, что период «реформ и открытости» дал Китаю самый быстрый экономический рост в истории. Это был удачный пиар-ход, подкрепившийся в дальнейшем более ощутимыми экономическими результатами и переросший в политическое клише о современном Китае.
Там же на съезде было сформулировано, что Китай находится на «начальной стадии социализма», которая продлится около ста лет. Суть этой стадии, по мнению КПК, состоит в ликвидации бедности и отсталости Китая. Ближайшие задачи страны предполагались те же самые: развитие производительных сил через модернизацию, расширение связей с внешним миром, развитие планового товарного хозяйства при сохранении ведущей роли общественной собственности, «демократия» при условии сохранения стабильности и сплоченности, создание социалистической духовной культуры.
XIII съезд КПК был во многом ориентирован на западную аудиторию, как бы указывал инвесторам, что реформы — это «всерьёз и надолго», что никто иностранные капиталы не тронет, а двери Китая будут открываться всё шире. Всё это сыграло не только в плюс, но и вызвало активизацию протестных настроений. А США, крайне недовольные восстановлением отношений Китая и Советского Союза, посчитали, что атмосфера либерализации — это признак крайней слабости КПК и резко активизировали подрывную работу, чтобы спровоцировать недовольные массы на оранжевую революцию.
«Откровенно говоря, — отмечал по горячим следам Дэн Сяопин, — недавние беспорядки и контрреволюционный мятеж в Пекине были спровоцированы прежде всего международными антикоммунистическими и антисоциалистическими течениями. К сожалению, США в этом вопросе увязли слишком глубоко и без конца ругают Китай. Китай является жертвой в полном смысле этого слова. Китай не сделал ничего плохого для США. Каждый вправе оставаться при своем мнении, но нельзя рассчитывать на то, что мы примем несправедливые упреки. Общественность США информируют “Голос Америки” и американская пресса. Они утверждают, “на площади Тяньаньмэнь лились потоки крови”, и даже называют конкретные цифры: погибло-де столько-то и столько-то десятков тысяч людей. “Голос Америки” распоясался до безобразия. В нем подвизается целая компания лгунов, у которых нет ни малейшего понятия о честности».
Наряду с созданием образа открытого Китая съезд утвердил стратегический план развития из трёх шагов: 1) увеличить ВНП вдвое по сравнению с 1980 г., 2) к концу XX в. вновь увеличить ВНП вдвое и 3) увеличить ВНП на душу населения до уровня развитых стран к середине XXI века.
В 1992 г., уже находясь в отставке, Дэн Сяопин сделал ключевые дополнения к этой политике КПК. Рост ВНП, по его мнению, должен происходить при соблюдении трёх обязательных условий: 1) критерием оценки реформ является их польза с точки зрения развития производительных сил (грубо говоря, ВНП должен расти не за счёт финансовых спекуляций, а за счёт роста производства), 2) государство должно постоянно усиливать свою власть (грубо говоря, диктатура КПК священна, а локомотивом роста должен быть госсектор), 3) должен постоянно расти уровень жизни народа.
Основным теоретическим положением «трёх условий» стал вывод Дэн Сяопина о том, что сущностью социализма является развитие производительных сил, ликвидация эксплуатации, преодоление имущественного расслоения и достижение всеобщей зажиточности. Он резко критиковал представления о том, что экономическое развитие социализма должно идти через плановую экономику, утверждая, что неважно, через рынок или план происходит рост производительных сил. Тем самым теория Дэн Сяопина окончательно разрывала с классическими марксистскими представлениями о том, что сущностью социализма является построение коммунистического общества на основе обобществления средств производства в руках государства. Социализм, по мысли Дэн Сяопина, пройдя через долгий период развития, должен окончательно заменить капитализм. Такую же теоретическую позицию у нас опять же выдвигал в своё время Бухарин.
Кстати говоря, многие современные страны, в т. ч. Россия, постепенно приходят к осознанию, что рост рыночной экономики необходимо регулировать примерно с таких же, как у «трех условий», позиций. Китайская модель своим примером оказывает достаточно глубокое влияние на внутреннюю политику других стран, подобно тому, как в своё время передовая социальная политика СССР (всеобщее избирательное право, длительность рабочей недели, пособия, пенсии и т. д.) оказала воздействие на большинство стран мира.
Наиболее спорным тезисом теории Дэн Сяопина является ликвидация эксплуатации. Если в госсекторе направляемая на общественное развитие прибыль может и не считаться продуктом эксплуатации, то как быть с прибылью частного сектора? Что это, если не продукт эксплуатации, и как заставить частника направлять его личные деньги на пользу общества, а не на покупку домов, яхт и футбольных клубов? Тем более когда речь идёт о частных американских или европейских корпорациях, выкачивающих прибыли в свои страны. Этот щепетильный вопрос в идеологии КПК скромно обходится стороной.
Проведённый в том же 1992 г. XIV съезд КПК официально утвердил теоретические воззрения Дэн Сяопина в качестве руководящей идеологии и программы действий. После 1992 г. китайский вождь окончательно отходит от политики. В дальнейшем на XV съезде в 1997 г. «теория Дэн Сяопина» была включена наряду с марксизмом-ленинизмом и «идеями Мао Цзэдуна» в устав КПК.
Анатолий Широкобородов,
специально для alternatio.org