Глава администрации Ельцина Филатов оценил мемуары его зятя Дьяченко

Для справки: в семью Ельциных Алексей вошел в 1987 году, женившись на младшей дочери Бориса Николаевича Татьяне. А покинул в 2001 году, когда брак распался. В начале этой семейной истории Дьяченко работал конструктором в КБ "Салют" (ныне – Центр имени Хруничева). Позднее стал успешным предпринимателем.

"Я долго не собирался ничего писать и ничего рассказывать о Ельцине, – говорится в предисловии. – Но в последнее время меня стали раздражать разные безответственные и глупые рассуждения о той эпохе. Особенно от тех, кто ничего не знают и ни в чем не разбираются... Живые участники... событий уходят со сцены, и, к сожалению, из жизни. Их место занимают безумные обманщики и фантазеры".

Впрочем, сам Дьяченко также немедленно был обвинен в "фальсификации истории". Среди яростных критиков – шеф протокола Бориса Ельцина Владимир Шевченко, обнаруживший в семейной саге массу неточностей, фантазий и даже "нелепых глупостей".

Выпад не остался без ответа. Дьяченко настаивает на том, что есть вещи, о которых он как член семьи был информирован намного лучше, чем шеф протокола: "Уважаемый Владимир Николаевич! Вас же не было в той машине. Откуда Вы можете знать?". Но что-то подсказывает, что на этом полемика не закончилась.

Из досье «МК»: о чем написал Дьяченко в мемуарах

– Ельцин любил водку, чешское пиво, армянский коньяк и не любил виски. При этом он «не был ни алкоголиком, ни пьяницей. Этот имидж ему создали». «За ним по пятам ходили телекамеры, которые он не контролировал, поэтому немало сцен «в веселом состоянии».

– О президентских выборах 1996 года: «Зюганов признал результаты выборов безо всяких «но»… Поэтому выборы выиграл Ельцин».

– Примаков развернул самолет над Атлантикой «по прямому личному указанию Президента России Бориса Николаевича Ельцина».        

– «Моя жена Татьяна и Валентин Юмашев везли лично в машине проект указа об отставке Примакова на дачу Борису Николаевичу. Эту бумагу они не доверили даже специально обученным людям. Татьяна и Валентин реально ожидали нападения на машину с целью остановить указ». 

– В марте 1996 года в вертолете по дороге из Завидово Коржаков уговорил Ельцина распустить Думу. Ельцин согласился, и «решили лететь в Кремль, чтобы дать соответствующие команды». Потом все-таки решили завернуть на дачу, чтобы переодеться. Там Дьяченко пересказал разговор Татьяне, которая подняла на уши Чубайса. Разгона Думы не случилось.

– Досрочно уйти с поста Президента России Ельцина уговорила Татьяна Дьяченко. «Мне кажется, что потом он пожалел об этом решении. Но было поздно».     

– Сергей Александрович, дополняют воспоминания Алексея Дьяченко образ Ельцина и ельцинской эпохи или, напротив, искажают?

– Они подтверждают то, что я знаю, и очень многое из того, что я просто предполагал. Политические противники постоянно пытались найти какие-то "зацепки" для дискредитации Ельцина. Особенно "популярна", конечно, была тема пьянства.

Пошло это еще с советских времен. Это была "заготовка" номенклатурщиков, которой воспользовались противники Ельцина в Верховном Совета и на съездах народных депутатов. Особенно любили муссировать это женщины. Из-за чего я просто возненавидел тогда женщин-политиков. Это же такая гнусь! Замазывали человека грязью, чтобы вызвать у людей недоверие к нему. И во многом это удалось.

Но время, уверен, все расставит по своим местам. Люди постепенно начинают понимать, кто есть кто. И я очень благодарен Алексею Дьяченко за его вклад в восстановление исторической справедливости. Он нашел самые важные моменты из жизни Бориса Николаевича и раскрыл нам их.

–​ Тем не менее образ, который возникает из этих мемуаров, не назовешь идеальным.

– Ну, конечно же, он не идеальный. Ведь это ведь был живой человек, и, как у каждого человека, у него были свои достоинства и свои недостатки.

– По версии Дьяченко, известная история падения с автомобильного моста, случившаяся якобы в сентябре 1989 года, полностью выдумана самим Ельциным. Никто не похищал и не сбрасывал его в реку, он сам "прыгнул в воду от переполнявших его эмоций". Прямо в одежде. По словам ельцинского зятя, в тот момент Борис Николаевич был погружен в депрессию: у него "было ужасное настроение после серии негативных публикаций". Похоже на правду?

– Похоже. По крайней мере, эта версия звучит правдоподобнее тех, которые мне приходилось слышать до сих пор. Борис Николаевич и впрямь находился тогда в отчаянном положении. И, видимо, действительно был в каком-то беспамятстве. Хотя нельзя полностью исключать и то, что это была не импровизация, а задумка, с помощью которой он хотел переиграть Горбачева. Но что там было на самом деле, знал только сам Ельцин. Никто, кроме него, не имел касательства к этой истории.

–​ Ну а то, как Дьяченко описывает роль своей бывшей жены Татьяны – по его словам, она любила себя называть "папиными ушками", – соответствует действительности?

– Думаю, да. Татьяна действительно была, что называется, влюблена в отца. До президентской кампании 1996 года она была очень незаметной фигурой. Но когда мы начали работу в предвыборном штабе и увидели, что каждая поездка Ельцина в регионы не улучшает, а снижает его рейтинг, то задумались над тем, почему это происходит. И стали искать человека, который мог бы доносить до Бориса Николаевича то, что из наших уст он слышать не хотел.

Он пренебрегал всеми нашими рекомендациями. Тогда-то и возникла идея привлечь к кампании Татьяну и через нее давать советы Борису Николаевичу. Только она могла его переубедить. Нам очень помог "внешний" пример: у Жака Ширака, ставшего президентом за год до этого, активное участие в кампании принимала его дочь. И расчет оказался верным: после того, как подключилась Татьяна, первая же поездка показала, что рейтинг начал расти.

–​ Владимир Шевченко, шеф протокола Ельцина, решительно не согласен с тем, как Дьяченко описывает события, связанные с назначением и отставкой Примакова. Кто, на ваш взгляд, прав в этом споре?

– Мне трудно тут быть арбитром, поскольку во время этих событий меня уже не было в Кремле. Могу лишь сказать, что с отставкой Примакова Борис Николаевич, конечно же, ошибся. Вне всякого сомнения. Уход Евгения Максимовича с премьерского поста был, во-первых, преждевременным, но самое главное – породил новое противостояние. Примаков был не только умным и порядочным человеком. С ним очень многие люди в нашей стране связывали свои надежды на будущее.

Уже то, что он согласился осенью 1998 года на премьерский пост, было великим благом для страны. Я, кстати, был почти уверен, что он не согласится. Мы ведь давно дружили с Евгением Максимовичем, и я знал о его настроениях. Помню, в середине 1990-х, еще в бытность его главой СВР, мы как-то встретились с ним в одной поездке и довольно долго беседовали по душам.

Он уже тогда говорил о своем желании отойти от дел. Сказал, что скоро закончит свою службу во внешней разведке и уйдет на покой. О том, чтобы продолжать деятельность в каком-то другом качестве, не было и речи. Знаю, что и жена его Ирина была категорически против этого. Говорила, что состояние здоровья у него такое, что работать дальше нельзя. Нужно отдыхать.

Поэтому я был очень удивлен, когда Борис Николаевич предложил Примакову пост министра иностранных дел, и тот ответил согласием. И еще больше удивился, когда удалось уговорить его на премьерство.

Примаков, правда – тут вполне можно согласиться с Алексеем Дьяченко, – был не очень хорошим политическим тактиком. Помните его заявление о том, что в тюрьмах надо освободить места для нарушающих закон предпринимателей? Тем самым он очень напугал наших олигархов. Настроил их против себя. А они в свою очередь постарались настроить против него Ельцина.

Сделать это было, в общем-то, несложно: Борис Николаевич легко "заводился" на почве ревности. Терпеть не мог, когда кого-то из его окружения начинали обсуждать как будущего преемника. Это коснулось даже Собчака. Притом что сам Собчак категорически отрицал, что претендует на президентский пост.

Помню нашу встречу с Анатолием Александровичем, когда пошли такие слухи. У меня в кабинете лежал какой-то иностранный журнал с огромным портретом Собчака и заголовком: "Кто следующий?" Собчак тогда встал, взял этот журнал и написал на нем: "Только не я".

Я был очень расстроен уходом Примакова. И еще больше – тем, что его поставили в "противофазу" Борису Николаевичу. Ничего хорошего выйти из этого не могло. И не вышло.

–​ А что вам большего всего запомнилось из общения с Ельциным?

– Вы знаете, Борис Николаевич был вообще довольно закрытым человеком. Я даже, помню, как-то выступил и сказал, что президент одинок, и в этом его несчастье и трагедия. Ведь постоянно держать в себе не только государственные секреты, но и эмоции – это тяжелое дело. Даже с медицинской точки зрения.

Но личное все-таки пробивалось в каких-то ситуациях, каких-то разговорах, шутках. Алексей Дьяченко, по-моему, прекрасно ухватил такие моменты, раскрывающие личность Бориса Николаевича.

Могу подтвердить, что матом он никогда не ругался. И практически не использовал другие бранные выражения. Один-единственный раз я услышал от него крепкое словцо.

Это было в декабре 1995 года – на следующие день, после того как мы, демократы, проиграли выборы в Госдуму. Когда я вошел в кабинет Бориса Николаевича, он встал, пошел навстречу и сказал: "Ну что, просрали выборы?!"

Могу также подтвердить, что Ельцин не терпел ни хамства, ни панибратства. Тут же всей своей реакцией давал понять, что не приемлет этого. Таких эпизодов было очень много.

И, конечно, он был жестким руководителем. В конфликтных ситуациях – на съездах народных депутатов, например, – возникало ощущение совершенно железной фигуры, которая никогда не идет ни какие уступки. Свою позицию он отстаивал не грубо, никогда не применял окрик. Тем не менее было видно, что если Ельцин уперся, сдвинуть его невозможно.

–​ Ваши отношения с Ельциным тоже не назовешь идеальными. Вы тоже, насколько известно, ушли с поста главы администрации не по своей воле: президент, что называется, пошел на поводу у ваших недоброжелателей.

– Я до сих пор не знаю точно, кто спровоцировал это. Скорее всего, это была коржаковская интрига. Они тогда были очень близки с Коржаковым: президент доверял ему практически безоговорочно. Кадровая политика, надо признать, не была сильной стороной Ельцина. Нередко он возвышал своих идеологических противников, явных врагов проводимых им реформ. Что впоследствии очень дорого обходилось стране.

Борис Николаевич, надо отдать ему должное, обставил мою отставку не обидно. Вызвал и сказал, что хочет видеть меня заместителем руководителя своего предвыборного штаба. Внешне такое назначение выглядело весьма почетно.

Однако Сосковец, став главой штаба – еще одна большая кадровая ошибка президента, – остался, как говорится, при делах (Сергей Филатов ушел с поста руководителя Администрации Президента в январе 1996 года; Олег Сосковец занимал должность первого заместителя председателя правительства до 20 июня 1996 года. – "МК").

Со мной почему-то поступили по-другому. Я долго не мог понять, в чем тут дело. И в итоге пришел к выводу, что за этим стояло желание Коржакова и единомышленников убрать меня под благовидным предлогом из Кремля. Как человека, который мог помешать их планам.

– Тем не менее в ваших воспоминаниях нет ни тени обиды на Ельцина. Или вы просто тщательно скрываете обиду?

– Нет, никаких обид у меня нет. Да и тогда не было. Ну, убрали меня – и что? Все равно возраст подходил. До этого за все время совместной работы у нас не было с ним ни одного конфликта. Хотя различных провокаций в отношении меня, предполагаю, было много.

–​ Однако разногласия все-таки случались. Известно, например, что осенью 1993 года вы были против роспуска парламента. Но, несмотря на это, как ни удивительно, сохранили свой пост.

– Да, я был единственным в тогдашнем руководстве страны, кто выступил против. Я, кстати, тоже удивился, что он не снял меня тогда с работы. Хотя я прямо в лицо сказал ему, что этот указ преждевременный и ничего хорошего не принесет.

–​ В нынешних политических реалиях это трудно, невозможно себе представить: глава Администрации Президента выступает против решения президента по важнейшему вопросу – и не лишается должности.

– Ну и какие, согласитесь, могут быть обиды, когда вспоминаешь такие эпизоды! Он был совершенно не злопамятным человеком. Очень, как мне кажется, искренним. И совершенно не державшимся за власть.

В августе 1995 года, за полгода до моей отставки, мы очень долго беседовали с ним на эту тему. Он говорил, что очень устал, забросил семью, почти не бывает дома. И поэтому хочет уйти. Не будет баллотироваться на новый срок.

Я представил тогда последний аргумент – сказал: "Борис Николаевич, ну а кто после вас-то? Никого же, кроме Зюганова, не видно. Есть у вас какая-то замена?" Он ответил, что замены нет, но это не имеет значения. Он, мол, знает что делает.

Это потом, ближе к Новому году, настроение Ельцина резко изменилось: он стал думать не об уходе, а о борьбе. Но в тот момент, мне кажется, готов был отдать власть кому угодно. Даже Зюганову.

–​ После отставки Ельцина вам доводилось с ним общаться?

– Мы виделись один раз – на мероприятии по случаю годовщины Первого съезда народных депутатов России. Я тогда подарил ему книгу, посвященную этому. Честно говоря, меня очень смутило, что в глазах у Бориса Николаевича стояли слезы. Он находился, чувствовалось, в тяжелом психологическом состоянии.

–​ Приходилось слышать, что через некоторое время после своей отставки Ельцин, если называть вещи своими именами, погрузился в депрессию. Вызванную не в последнюю очередь несогласием с тем, какое направление приняло наше политическое развитие.

– Да, я тоже много слышал о том, что его отношение к происходящему было, мягко говоря, нелестным. Тяжелее всего он воспринимал гонения на средства массовой информации, поскольку считал свободу слова в стране своей колоссальной заслугой.

– То есть те слезы, о которых вы говорите, выражали в том числе его восприятие ситуации в стране?

– Думаю, да. Думаю, он смотрел на эту книгу, и ему казалось, что это последнее, что осталось от его эпохи.