Как-то спросил одного увенчанного крупными звездами на погонах «бога войны»: где самое опасное место во время проведения боевых стрельб – на огневой позиции или на наблюдательном пункте, в нескольких километрах от нее? «Самое безопасное, – всерьез ответил мне артиллерийский начальник, – остаться в пункте постоянной дислокации». Пошутил, конечно, но по сути оказался прав. В этом я пару раз убедился «в окопах» Афганистана во время службы в Ограниченном контингенте советских войск.
Когда ошибку не прощают
Перед прочесыванием кишлака на предмет выявления в нем «духов» мы вели артиллерийскую подготовку. И один старший лейтенант – начальник разведки дивизиона, который оказался, увы, не на голову выше офицеров всех других видов и родов войск, передал на огневую позицию, находившуюся в четырех километрах позади, вместо координат цели в кишлаке абсциссу и ординату своего наблюдательного пункта. Ошибся человек, перепутал, с кем не бывает. Только последствия каковы!
«Выстрел!» – передал радиотелефонист. Офицеры подняли к глазам бинокли, а солдат-дальномерщик уткнулся в окуляр прибора. Секунд через двадцать впереди НП грохнуло и взмахнул ввысь султан из комьев спрессованной земли…
«Двина», «Двина», куда вы стреляете? – всполошился тот самый старлей. – Ваш пристрелочный снаряд почти рядом с нами разорвался... Уточняю исходные данные для стрельбы…» И ведь повторил бы те же ошибочные цифры. Благо, не успел.
“ Бревно ограничителя, и так-то едва державшееся на двух гвоздях, орудие просто-напросто сбило. И снаряд полетел прямиком на наблюдательный пункт ”
С полкового пункта на НП дивизиона прибежал наблюдавший взрыв начальник артиллерии полка, который оказался и с умом, и с необходимой для офицера-артиллериста сообразительностью. Он и уточнил координаты: «Стой! Мать вашу! Немедленно прекратить стрельбу! Дайте прибор управления огнем». Менее чем через минуту скомандовал: «Двина», стой! Цель восемьдесят девятая. Дом главаря банды муллы Насима. Прицел… Уровень… Основное направление… Осколочно-фугасным, заряд уменьшенный, взрыватель замедленный. Основному орудию один снаряд – огонь!».
Первый же пристрелочный снаряд разорвался точно в центре цели. «Переходите на поражение, – приказал начальник артиллерии полка. И добавил без ложной скромности: – Учитесь, пока я жив!».
Мулла Насим был одним из самых кровожадных басмачей. Его жертвами стали далеко не один наш солдат и офицер. И за уничтожение или пленение бандита нам обещаны были немалые преференции. Дом же его за немалые деньги указал один из завербованных афганцев, который в тот момент тоже находился на наблюдательном пункте и отслеживал стрельбу через окуляры бинокля.
Но как по закону подлости, муллы в момент артналета дома не оказалось. Наш афганский друг очень волновался за точность стрельбы, так как метрах в двухстах от дома главаря находилась его собственная глинобитная хижина с семьей. Он боялся, чтобы мы в нее случайно не угодили. Оплошность же нашу афганец не заметил и был в восторге от меткости военнослужащих самоходно-артиллерийского дивизиона.
Все гениальное просто
Чтобы подобные инциденты исключить в мирной жизни, на каждое артиллерийское орудие во время проведения боевых стрельб штатным снарядом устанавливались ограничители. Кое-где в продвинутых частях применяли цепи, но в абсолютном большинстве старым дедовским способом сооружалось древесное приспособление под названием «бабушка в окошке». Сначала определялось опасное направление стрельбы вправо и влево. Ствол орудия поворачивали на нужные углы и вплотную к нему вкапывали столбы. Затем устанавливали минимальную и максимальную дальность стрельбы, опуская и поднимая ствол. На этих уровнях прибивали бревна. Получалось «окошко», из которого торчал ствол орудия – «бабушки». До гениальности просто! Даже если произойдет ошибка в расчетах или кто-то что-то перепутает, как тот незадачливый старлей, то столб-ограничитель не позволит подняться и повернуться стволу орудия в опасном направлении. Но опять-таки – всякое бывает! Однажды просто-напросто не хватило гвоздей на нижний уровень, и бревно закрепили абы как.
«Прицел 322!» – передали на огневую позицию с наблюдательного пункта. Радиотелефонист рядовой Мамедов, толком не расслышав, записал карандашом в блокнот «222». А что такое одно деление прицела? Это около двадцати метров. Значит, ошибка по дальности равнялась почти двум тысячам метров. Бревно ограничителя, и так-то едва державшееся на двух гвоздях, орудие просто-напросто сбило. Снаряд полетел прямиком на наблюдательный пункт. Хорошо хоть траектория его полета оказалась в стороне от НП. Взрыв раздался метрах в трехстах справа. Ощущения были, мягко говоря, малоприятные.
Но иногда и «бабушка в окошке» не помощник. Это когда стрельба бестолковая. Самоходная артиллерия стреляет с раздельным заряжанием. Если не скомплектовать уменьшенный заряд (извлечь из гильзы несколько мешочков с порохом) и долбануть полным, то солидный перелет получится...
У современных пушкарей есть любимая шутливая песня с короткой припевкой: «Грязный лед, черный снег, белый дым. Артиллерия бьет по своим». Хотя юмора в ней мало, если не сказать, что нет совсем. Потому что заканчивается она так: «Недолет, перелет, недолет… Вот разрыв, и погиб еще взвод».
Песенка считается народной, хотя у ее слов есть автор – поэт-фронтовик Александр Петрович Межиров (1923–2009). Написал он эти стихи в 1956 году. Публикации они по понятным причинам не подлежали, но разошлись переписанными в самиздате. Тогда же с несколько измененными словами их положили на три гитарных аккорда. И стала песенка студенческой – особенно полюбилась пятикурсникам гражданских вузов, имевших военные кафедры: после окончания ребят призывали на три месяца на военные сборы. Кто-то, увлеченный музыкой и поэзией Межирова, оказался в канонирских частях – оттуда вроде бы и пошло.
Не берусь судить, как бывало на Великой Отечественной войне, на которой младшим лейтенантом прорывал блокаду Ленинграда и был контужен поэт Александр Межиров. Что до Афганистана, то подобное («артиллерия бьет по своим») в районах Герата и Кандагара, отрогах Гиндукуша случалось все же очень редко. Лично я за всю свою офицерскую службу помню только эти два случая. Будь по-другому, некому было бы написать эти воспоминания.