Командор на дне

Командор на дне
Капитан третьего ранга Генрик Клочковский сидит второй слева среди личного состава польского ВМФ по случаю празднования Рождества, 1938 г.


Окончание статьи Балтийская одиссея «Орла».

Миф о большом патриоте


До войны Генрик Клочковский считался одним из лучших польских подводников, в том числе благодаря его опыту, приобретенному еще во время службы на русском флоте в Первую мировую войну. Поэтому его истинное и отвратительное поведение во Вторую мировую войну было окутано молчанием по идеологическим и патриотическим причинам.

«Человек строгих правил, большой патриот»,

говорили про него те, кто назначил Клочковского командиром флагмана польского подводного флота.

Но не только эти качества повлияли на его продвижение по службе – будь то в России, Польше или Франции, Клочковский всегда отличался успехами в учебе. Он очень быстро стал экспертом в подводном оружии, рационализатором, хорошим организатором и командиром подводной лодки «Жбик» («Дикая Кошка»). В возрасте 34 лет он стал самым молодым капитаном третьего ранга (польск. – командор подпоручик) на польском флоте.

Первые сигналы о том, что Генрик Клочковский не относился должным образом к своим служебным обязанностям, появились летом 1938 года, еще во время работы приемной комиссии в Голландии. Там Клочковский ввязался в роман с проституткой. Это, конечно, вызвало скандал, но не это стало самым значимым изменением в поведении «командора».

В Голландии Клочковский вдруг стал ярым поклонником Адольфа Гитлера. Если раньше он не был замечен в интересе к политике, то теперь он стал открыто хвалить политику нацистов и навязывать свое мнение сослуживцам. Но начальство, казалось, не замечало странностей в поведении Клочковского.

Со временем стало только хуже. И наконец, накануне начала войны – несмотря на крайне напряженную ситуацию между Германией и Польшей, командир сошел на берег, дав увольнение членам экипажа. В результате, когда немцы атаковали Польшу, он не находился на корабле, а прибыл в порт 1 сентября в 6:30, когда подводные лодки «Рысь», «Семп», «Вильк» и «Жбик» уже давно вышли в море.

Положение не улучшилась даже после того, как «Ожел»под его командованием отправился сражаться с Кригсмарине. Напротив, последующие сообщения о немецких успехах становились все более удручающими. Уже на второй день войны, после встречи «Ожела» и «Вилька» в море, командир последнего (капитан-лейтенант Богуслав Кравчик) метко заметил, что моральная сторона «Клоча» была никакая.

Командир «Ожела» был подавлен и с раздражением говорил о бессмысленности войны, то есть ясно проявлял панический страх
. С самого начала боевых действий у польского командования больше всего проблем со связью было с «Ожелом». Эта подводная лодка не докладывала о себе в должное время и не указывала свою позицию.

Весь день 3 сентября «Ожел» провел под водой на глубине около 28 метров. Несмотря на это, самолеты Люфтваффе выследили её и забросали бомбами. К ним присоединились корабли Кригсмарине. Атаки повторились несколько раз, но подводная лодка избежала попаданий.

Предатель Клочковский


Переломным стал день 4 сентября, когда «Ожела» атаковал одинокий немецкий самолет. Несмотря на немедленное погружение на глубину 70 м, одна из глубинных бомб взорвалась в непосредственной близи к кораблю. Подводная лодка отделалась лишь небольшими повреждениями, чего нельзя сказать о её командире.

Налет отрицательно сказался на его боевом духе. Клочковский уведомил своих офицеров, что намерен сменить район патрулирования и перейти севернее, в район Готланда. Он считал, что назначенный им сектор был слишком мелким (что как раз соответствовало правде), а многочисленные атаки с моря и с воздуха сделали невозможным проведение какой-либо боевой операции (что уже было очевидной ложью).

Без уведомления командования, в 20:20 он сделал запись в корабельном журнале о своем решении. Таким образом, он вывел из боя 20 % состава подводного флота Польши, что подвергло остальные подводные лодки бóльшей опасности и отрицательно сказалось на боевом духе их экипажей.

Короче, Клочковский бежал с поля брани в безопасный район Готланда, где неприятель не атаковал, но и почти не присутствовал, так что никак нельзя было ему угрожать. Причем польское командование не было уведомлено о перемещении «Ожела».

В своих показаниях уже в Великобритании офицеры корабля указали и на другие странности поведения «командора». Он мог, например, курить сигареты в подводном положении, ухудшая и так скромный запас воздуха в замкнутом помещении. Не вел надлежащим образом корабельный журнал. Следственная комиссия впоследствии установила, что его записи и доклады не соответствовали действительности. Во время совещаний не просто подвергал сомнению мнения своих подчиненных, но и старался их высмеять.

Но главным было то, что с самого 2 сентября Клочковский жаловался всем на какие-то неопределенные недомогания. Якобы он отравился чем-то еще до начала войны, в офицерской столовой в Оксыве. Корабельный врач не в состоянии был определить, чем заболел командир.

Официально Клочковский ничего не ел, только пил чай. Но впоследствии члены экипажа утверждали, что видели, как некоторые матросы тайком носили к нему в каюту еду. Во время подзарядки аккумуляторов, когда корабль находился в наводном положении, Клочковский выходил на палубу, бормоча что-то нечленораздельное, и садился в боевой рубке. Если бы в это время подводную лодку атаковал неприятель, быстрое погружение было бы невозможным.

Расследование дела Клочковского не ответило на вопрос, был ли он действительно болен или просто струсил. Однако в любом случае командир должен был сдать командование своему заместителю, чего Клочковский не сделал.

Смена района не подействовала успокаивающе на нервы Клочковского. До 7 сентября «Ожел» «патрулировал» воды возле Готланда. После чего получил приказ переместиться ближе к немецкой военно-морской базе Пиллау. «Командор» приказ принял, но выполнять его не спешил. По крайней мере, никакой записи на эту тему в корабельном журнале нет. Есть зато запись о том, что корабль вышел из опасной зоны ввиду плохого состояния здоровья капитана.

Экипаж начал подозревать, что их командир уклоняется от боя. Несмотря на заверения Клочковского о готовности принять бой, польские моряки поняли, что находятся в районе, куда не наведываются военные корабли и торговые суда неприятеля. Когда на корабле совсем уже воцарилось подавленное настроение от бездействия и плохих новостей с войны, внезапно, 12 сентября, «Ожел» засек проходящий в поблизости немецкий танкер. Жаждущих успехов моряков охватила эйфория, которую их командир тут же загасил, говоря, что танкер идет порожняком.

Среди экипажа распространилось мнение, что на самом деле с их командиром случилась истерика, и он лишь ищет предлог сойти на берег. Но Клочковский отнюдь не стремился прорываться к родным берегам. И после четырех дней раздумий в конце концов решил уйти в безопасную гавань. Офицеры настаивали, чтобы «Клоч» покинул подводную лодку на шлюпке у берегов Готланда. Но его выбор пал на далекий Таллин, который Клочковский знал. И где у него были знакомства еще со времен службы на русском флоте.

Один лишь взгляд на карту порождает множество вопросов касательно мотивов «командора». «Ожел» находился поблизости от нейтральной Швеции. И шведские порты рассматривались для временного захода туда польских кораблей. Что же касается Финляндии, Эстонии и Латвии, то их порты рассматривались лишь в случае крайней необходимости – у этих стран имелись союзные договоры с Германией. И велика была опасность выдачи польских кораблей немцам.

Но Клочковский сослался на знакомства, которые он завел еще при царе и поддерживал во время многочисленных визитов в межвоенное время. Он посчитал, что Таллин будет самым лучшим местом для ремонта компрессора и других мелких повреждений.

До сих пор не совсем ясно, кто привел «Ожела» в Таллин: Клочковский или Грудзиньский. Но то, что случилось на рейде, для одних было курьезом, для других – скандалом. Клочковский, до сих пор больной и еле волочащий ноги, вдруг оправился и почти бегал по палубе, отдавая приказы. Затем, 14 сентября, «Ожел» зашел в порт, где его быстро окружили вооруженные эстонские моряки, а к борту подошла канонерская лодка «Лайне».

Командир, не медля, сошел на берег для встречи с эстонским офицером. О чем они разговаривали, неизвестно. Но не подлежит сомнению, что их продолжительные переговоры определили дальнейшую судьбу польского «командора».

Сходя на берег, Клочковский забрал с собой чемоданы, пишущую машинку и охотничье ружье. Он нашел долгожданное убежище в таллинской больнице. Морякам стало ясно, что их командир их бросил и оставил на милости эстонцев. Осуществить свой дерзкий побег и прорыв в Великобританию они смогли благодаря тому, что Грудзиньский оказался на высоте.

Разумеется, вопрос о поведении Клочковского широко обсуждался в среде польских офицеров и моряков, не только с «Ожела» и «Вилька», так как поведение «командора» очень сильно подорвало боевой дух польских экипажей.

Дольше всего в предательство Клочковского,

«человека строгих правил, большого патриота»,

отказывался верить офицер подводного оружия «Вилька», лейтенант Болеслав Романовский. Большим разочарованием Клочковский оказался для своего бывшего командира и покровителя, капитана первого ранга Эугениуша Плавского.

В Великобритании члены экипажа подводной лодки составили подробные показания с описанием обстоятельств интернирования их корабля в Таллине и поведения своего командира, которого обвинили в трусости и предательстве.

Тем временем Клочковский остался в Эстонии. В больнице он пробыл всего лишь 3 дня, что свидетельствует о том, что он не болел никакой тяжелой болезнью. Потом он поселился в Тарту, куда выписал свою семью.

После присоединения Эстонии к СССР Клочковский был арестован и направлен в лагерь для польских военнопленных в Козельске. Там он опять сменил свои политические взгляды: стал ярым поклонником советского строя и советско-польского союза. Но это ему не помогло – Клочковский остался в Козельске до июля 1941 года, когда его выпустили на волю по польско-советскому соглашению Сикорского-Майского.

После освобождения Клочковский вступил в польскую армию генерала Андерса, вместе с ней покинул СССР и появился в Лондоне.

Виновен в дезертирстве


Там он с места попал под трибунал. Трибунал признал Клочковского виновным в дезертирстве перед лицом врага и приговорил его к разжалованию в рядовые матросы и изгнанию из рядов Польского военно-морского флота.

Дополнительно матрос Клочковский был приговорен к четырем годам тюремного заключению после окончания боевых действий – эта часть приговора никогда не была приведена в исполнение.

Это был очень мягкий приговор. За трусость перед лицом врага, дезинформацию вышестоящего командования, дезертирство с поля боя и оставление корабля и его команды Клочковскому полагалась виселица. Но смертная казнь не могла быть основана исключительно на показаниях под присягой покойных свидетелей.

Тем не менее, его имя не заслуживает легенды о командире «Ожела»,

«высадившемся по состоянию здоровья».

Тут стоит заметить, что суд над Клочковским был поверхностным и полным процессуальных нарушений.

Судейскую коллегию больше всего интересовал вопрос, не был ли Клочковский советским агентом. Советская разведка якобы могла его завербовать при упомянутом эпизоде с проституткой в Голландии. Почему-то судьям не пришло в голову, что Голландия тогда находилась под пристальным наблюдением Абвера, который вполне мог завербовать польского офицера, пойманного на компрометирующем его поступке.

Клочковскому не припомнили его пронацистских воззрений, зато к делу подшили доносы на его просоветские симпатии. Наконец, в ходе суда его обвинили в намеренном уходе в Таллин (поближе к советской границе), не замечая, что такое решение выводило ценную единицу военно-морского флота из боевых действий против Германии.

После суда Клочковский плавал на американских торговых судах в атлантических конвоях. А после войны поселился в США, где работал на судоверфях. В частности, его опыт в подводном деле пригодился ему при работе в Портсмуте (штат Нью-Гэмпшир) на судоверфи, строившей подводные лодки для военно-морского флота США. В то время его периодически проверяли спецслужбы США. И, маловероятно, что (найди они хоть какие-то улики сотрудничества Клочковского с СССР) они позволили бы ему остаться на работе, требующей полной секретности и лояльности.

Предатель Клочковский умер в США в 1962 году.

Его дело стало самым большим позором для польского флота за время Второй мировой войны.

Неудивительно, что в то время, когда «Ожел» был возведен в ранг символа национального героизма, позорная история ее командира скрывалась.

Об этом свидетельствует художественный фильм ПЛ «Ожел», снятый в Польше в 1958 году. Там личность первого командира доблестной подводной лодки изображена (вопреки фактам) очень симпатично.

(При подготовке текста были использованы материалы военно-полевых судов бывших Польских Вооруженных Сил, любезно предоставленные Институтом им. Генерала Сикорского в Лондоне, а также документы из личных архивов капитанов Эугениуша Плавского, Бориса Карницкого и Болеслава Романовского, любезно предоставленные членами их семей).
Вернуться назад