Причастие на Пасху
Настоятель католической Церкви Креста, что во Франкфурте-на-Одре, пастор Шнайдер очнулся от дремоты, в которую погрузился ввиду нескольких бессонных ночей. Война, очевидно, подходила к концу, "фюрер Германской нации" уже шесть дней как отдал Богу душу. Хотя, подумалось пастору, вряд ли Господу досталась его душа...
Стоп! Что это за грохот? Так громко в двери храма стучат только право имеющие. Неужели...
Настоятель похолодел, подумав, что власть в городе снова сменилась и за ним пришло гестапо по доносу об укрывательстве евреев, которому, насколько ему было известно, так и не успели дать ход. А кто еще может так стучать?
Как-то незаметно для самого себя, на цыпочках, пастор оказался у большой кованой двери. Стены католического собора снова гулко отозвались на громкий стук.
- Wer ist da? (Кто там?) - внезапно отказавшимся подчиняться своему владельцу голосом спросил настоятель.
- Оtkrojte! Pоzhalujsta otkrojte! Delo est'!- ответили с той стороны. И вот тут душа пастора окончательно ушла в пятки. К нему обращались по-русски!
Пастор Шнайдер немного знал этот язык. В молодости ему приходилось бывать на русско-австрийском фронте. Он присутствовал на допросах русских пленных и даже исповедовал некоторых из них, разумеется, католиков. Правда, через переводчиков. Но тут - большевики...
- Tschto vi hotet'? - все тем же непослушным голосом проблеял священник первое что ему пришло в голову. И ответ "с той стороны" поверг его в тотальное изумление.
- Pritchastit' menja mozhete?
Пастор хорошо знал это слово - "pritchastit'". С ним, хрипя и захлебываясь кровью не раз обращались к нему тяжело раненые и умирающие пленные русские. В "ту" войну.
Пастор еще продолжал размышлять о сути происходящего, а его руки уже проворно отодвигали засов. За дверью стоял невысокий голубоглазый мужчина в запыленной красноармейской форме, откровенно славянской внешности и широко, правда, несколько смущенно, улыбавшийся простоватой шербатой улыбкой. Мозолистые руки, выдающие, судя по всему, крестьянские корни своего владельца, покоились на висевшем на груди автомате.
- Pritchastit' menja mozhete, batuschka?- с виноватым видом потирая щетину повторил свой вопрос вражеский солдат. Судя по знакам отличия - рядовой или, как там у них - bojetz.
- Hm, aber, Herr ... es gibt heute keinen Dienst!( Но, господин... у нас нет службы!) - сообщил нежданному прихожанину ошарашенный пастор. А тот, собрав в кучу все знания немецкого, что остались со школы и сделав шаг вперед, произнес, да так решительно, что настоятель невольно сделал шаг назад, как бы приглашая посетителя внутрь храма:
- Ich heiße Vasily. Paskha ... heute!( Меня зовут Василий. Пасха(название праздника произнесено по-русски) сегодня).
- Paskha? -недоуменно переспросил пастор, - Ostern? Ahh ja, ich erinnere mich natürlich, dass Sie heute Ostern haben. (Ах! Да, конечно, я помню, что у вас сегодня Пасха ).
-Aber... Пастор расширенными от удивления глазами оглядел своего посетителя, который,тем временем, восхищенным взглядом блуждал по внутреннему убранству собора, - Bist du ein Katholik?( Вы католик?)
От последних слов русский почему-то вздрогнул и изумленно уставился на священника.
- Ви католик? - на ломаном русском поспешно переспросил пастор, почуяв, что какая-то часть фразы, судя по всему, затронула некие личные переживания солдата. Как тут угадать?
- Net, ya pravoslavnij, -ответил русский и, с готовностью перекрестился щепотью. И тут же, прищурившись, будто что-то вспоминая, чуть ли не по слогам изрек на ломаном немецком:
- Morgen ... vielleicht ... Tod (Завтра...может быть ...смерть)
Пастор Шнайдер с пониманием кивнул головой Ему ли не понять это... Свист снарядов и бомб, гибель людей, которых знал в лицо и еще недавно видел живыми. Но сейчас к нему пришел вражеский солдат. И он просит о том, в чем он, как христианский священник, не вправе ему отказать. Ибо сказано: " Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас". А этот солдат явился вовсе не с целью убить его, или даже что-то украсть. Он пришел за Причастием, Святыми Дарами...
- Folge mir, mein Sohn...(Следуй за мной, сын мой). Осознание сказанных им самим слов заставило настоятеля внутренне вздрогнуть. Но это была лишь минутная слабость. Но русский солдат тронул его за рукав:
- Ispovedovatsja bi... Tschetire goda bez Pritschastija...
-Ich spreche kein Russisch! (Я не говорю по-русски!) развел руками пастор.
Василий в отчаянии посмотрел на пастора. И вдруг, его осенило: он положил сложенные ладони на сердце, а затем поднес руку ко рту и изобразил шепот. Исповедь. Настоятель кивнул с довольной улыбкой и указал рукой на исповедальню...
Пастор Шнайдер тихо плакал. Поскольку он находился за перегородкой исповедальни, этого не было видно и продолжавший сумбурно перечислять накопившиеся за долгий срок грехи Василий ничего не заметил. Из всей исповеди русского солдата католический священник смог понять лишь два слова - "nemzi" и "ubival", но этого старому пастору, повидавшему немало на своем веку, было достаточно...
Когда настоятель, по завершению молитвы, протянул Василию опреснок, тот, поначалу, в недоумении отпрянул.
- Corpus Christi, - пояснил пастор и указал на тело распятого Христа на картине у себя за спиной.
- Verstehen(Понимать), - согласился Василий. - A kak zhe krov'?- он с укоризной указал на свежий глубокий шрам на кисти руки , доставшийся ему от немецкого унтера в рукопашном бою.
-Sanguis Christi(Кровь Христова -лат.), - отозвался священник и с сожалением покачал головой.- Wir haben nicht das Blut Christi...( У нас нет Крови Христовой)
Василий тяжело вздохнул, и указав на опреснок, покорно приоткрыл рот...
- Corpus Christi! - торжественно произнес пастор. И, указывая рукой на русского подсказал:
- Sagen "Amen". (Скажи "Аминь")
-Amen, - произнес Василий.
Прочитав молитвы, пастор перекрестил русского. Тот, в ответ, свершил крестное знамение тремя перстами, поблагодарил священника по-немецки и, по-военному развернувшись на каблуках, направился к выходу. А католический пастор с грустной улыбкой смотрел ему вслед.
Оказавшись на улице, залитой ярким майским солнцем, Василий радостно вздохнул полной грудью, счастливо зажмурился, повернулся к собору и отвесил глубокий поклон, размашисто перекрестившись. Он еще не знал, что в тот же пасхальный день, всего через несколько часов, немецкий подросток из "Гитлер Югенд" выстрелит ему в спину из-за угла.
Упав навзничь, и оказавшись лицом к лицу с казавшимся ему до сих пор таким недобрым, с проседью облаков, чужим небом, а теперь словно участливо склонившимся над умирающим солдатом, Василий поднес руку ко рту и с удивлением посмотрел на открытую ладонь.
- Кровь... Надо же, кровь...
