За прошлый пандемийный год в России на 30% выросло количество обратившихся за неотложной психиатрической помощью, а обращений с депрессивными и тревожными расстройствами личности увеличилось на 40%, в этом году тенденция продолжается. О тревоге и о том, как с ней справляться в наше непростое время «Росбалт» побеседовал с клиническим психологом, коучем, автором образовательных программ в сфере психологического консультирования Натальей Скобиневой.
— Почувствовали ли вы в своей практике увеличение обращений с тревожностью? И, поясните, пожалуйста, о чем идет речь, когда мы говорим про тревожные расстройства?
— Безусловно, количество обращений с тревогой выросло значительно. Особенно сильно это стало проявляться с началом пандемии, сейчас мы может констатировать, что процесс еще более активизировался. Обычно у нас пики обращений фиксируются весной и осенью, но идет уже второй месяц лета, а запись на прием заполнена. И именно с тревогой, в таком клиническом смысле, приходят очень много. Это такая не разовая тревога, не легкая, а та, которая доставляет дискомфорт человеку. С этой тревогой сложно жить. Из-за нее можно чего-то не делать или делать что-то дополнительное (ранее несвойственное), чтобы стало легче. В общем, получается, что это наносит неудобства и самому человеку, и, возможно, его системе.
— Как определить момент, когда речь идет не просто об обычной тревоге, которая бывает у всех в жизни, а необходимо уже обратиться за помощью к специалистам?
— Маркером будет усиленное чувство дискомфорта. Возможно, ощущение, что человек не справляюсь, ему «чересчур»: кажется, уже не я управляю тревогой, а она мною управляет. В таком случае я всегда за то, чтобы обратиться к психологу. Иногда бывает так, что мы говорим: это все нормально, это нормальная реакция, живите спокойно дальше. Человек успокаивается, он снял с себя диагноз. А бывает так: да, вы правильно пришли, сейчас мы с вами это скорректируем, поправим. И человеку опять же легче, потому что он уже знает, как с этим совладать.
— Если мы говорим о разовой психологической помощи, то может ли она иметь эффект, если это не какой-то серьезный случай, а начало проявления расстройства?
— Сто процентов — да, потому что мы даем инструменты, которые потом будут действовать много раз.
— Пандемия, а теперь еще и вакцинация разделили общество (а зачастую — и семьи) на лагеря: одни признают, другие не признают, одни за научный поход, другие за тайные заговоры и глобальную мистификацию и т. д. Уровень тревожности зашкаливает у человека лично, в его окружении, в обществе, в информационном поле, в котором мы все находимся. Как можно помочь человеку сохранить себя, в чем найти опору?
— Действительно, вопрос не только в том, делать ли прививку или не делать, а в том, как сохранять отношения, когда они рушатся из-за этого вопроса. Люди уже начали приходить с жалобами на то, что не могут найти общий язык с близким человеком, потому что их разделила прививка: он — за, я — против и так далее. И здесь люди сталкиваются с потерями, реальными потерями отношений, которые были 10-20 лет. Это, конечно, болезненные переживания. Что здесь можно посоветовать? Наверное, все-таки послушать себя и сформировать собственную границу: если я принял то или иное решение, значит — я его принял. Как бы мне сложно ни было, это моя ответственность. И очень сожалею, что мое решение сопровождается потерями, но оно такое.
— Мы уже говорили про информационное поле в целом. Но, кроме упомянутых отрицательных моментов, есть еще и положительные. Так, психология, можно сказать, пришла в массы, стала доступна в целом: информация о психологических техниках, о психологическом образовании и так далее. Люди стали свободно оперировать такими понятиями, как абьюзер, токсичные отношения, сепарация, когнитивный диссонанс и так далее. Понятно, что это хорошо с точки зрения общеобразовательной, но вот хорошо ли это с точки зрения попытки самопомощи, постановки себе диагнозов. Наверняка к вам приходят и люди уже с готовым ответом, диагнозом. А вот у меня то и то — полечите меня. Как быть с этим?
— Есть такое. И поэтому все-таки я за первичный контакт со специалистом, чтобы хотя бы подтвердить этот условный «диагноз», не медицинский, может быть, а чисто психологический — про ту же самую сепарацию или про что-то еще. Потому что в существующем многообразии ситуаций действительно сложно разобраться, сложно правильно расставить акценты. Например, мы прочитали статью, в ней был один акцент, мы начали обвинять себя за то, что не сделали этого. Но приходим к психологу, рассказываем весь контекст, и психолог видит, что невозможно было это сделать, потому что было вот это. И это важно объяснить клиенту. Важно его поддержать. Но для этого нужен взгляд специалиста и понимание модели, понимания всей системы.
— Приходят ли пациенты с таким вопросом: я так устал от того, что все вокруг плохо, и вроде хочется всем помочь, а я уже смотреть на все это не могу. То есть — чужая боль, от которой становится тяжело самому?
— Я бы сказала, что чаще встречается слово «бессилие». То есть: всего вокруг столько много — в жизни и в мире, во мне и семье, что я просто чувствую бессилие. И бессилие порой порождает агрессию.
— А если говорить про связь бессилия с неопределенностью? Мы живем с ощущением: если раньше мы планировали с пониманием, что все довольно устойчиво, то теперь мы не знаем, поедем ли отдыхать, пойдут ли дети в школу… Это же тоже определенное бессилие — я с этим ничего поделать не могу.
— Надеяться, верить, и принимать. Делать то, что мы можем делать, и все равно искать какой-то коридор, где мы можем влиять. Возможно, я не могу влиять на какие-то события, которые не от меня зависят, но делать акцент для себя, что вот на это я точно могу повлиять, имеет смысл. В целом я не знаю, как будет, но я хочу верить в то, что все будет хорошо.
— Из тех, кто обратился в прошлом году на горячую линию психологической помощи в Москве, 75% — женщины. Как вы думаете, почему так?
— В моей практике женщин тоже намного больше. Возможно, это из-за их природной способности рефлексировать, замедляться, когда нет необходимости приносить мамонтов домой, а есть потребность быть самой стеной опоры, которая должна всегда поддерживать.
— По данным Минздрава, у школьников за прошлый год аж на 80% повысилась тревожность. Связано это с самоизоляцией, дистанционным обучением, общим напряжением в семье и вовне. Родители к вам приходят с такими проблемами?
— Очень многие родители приходят с болью по поводу того, что происходит с ребенком, особенно подросткового возраста. Дети сейчас, конечно, хотели бы общаться, встречаться, как раньше, но онлайн-формат берет свое. Я все-таки за профессиональный подход — в каждом конкретном случае, если есть подозрения, если с настроением ребенка что-то не так, лучше проконсультироваться индивидуально.
— Лето — благодатное время для того, чтобы дети и родители могли отдохнуть от школы, подготовиться к новому учебном году. Что вы могли бы посоветовать родителям, чтобы все могли максимально выдохнуть?
— Самое простое, что могу посоветовать — укреплять привязанность, напитывать детей собой, своей любовью к ним, формировать понимание, что мы их любим, что они для нас очень дороги. Вместе проводить время: погулять вечерком, когда жара спала, поиграть в настольные игры. Использовать для этого каждую возможность, особенно, если у вас отпуск или есть возможность пораньше уйти с работы.
— Эта рекомендация, наверное, и в целом для семейных отношений хороша, не только по отношению к детям. Тогда семья, семейные отношения могут быть таким островком стабильности в стрессовом хаосе?
— Да, это один из вариантов.
— Возвращаясь к тревожности. Может ли быть у ребенка тревожное состояние, как у взрослого?
— Может. Это редко диагностируется, ведь часто тревожные состояния маскируются под другие состояния. Например, их часто путают с повышенной ответственностью. Ребенок в свои шесть лет беспокоится, проявляет ответственность: а не упадет ли его младший брат, заберут ли сестру из садика. Здесь могут быть замаскированы проявления тревожности.
— Звоночком для родителей будет то, что ребенок ведет себя несоответственно своему возрасту?
— Да, что-то такое необычное, не совсем стандартное, что вызывает настороженность. Это один из таких маркеров. Конечно, врачи, клинические психологи, на приеме рассматривают ситуацию более системно. Но это может быть одним из сигналов для родителей обратиться к специалисту.
— Мы уже отметили, что психология пошла в массы. А в чем вы видите точку роста для психологии как системы помощи людям?
— Было бы здорово, если бы у каждого человека была возможность получить доступную помощь, потому что я очень часто сталкиваюсь с тем, что проблема есть (а зачастую — проблема тяжелая и средней тяжести), но нет возможности обратиться за качественной психологической помощью. Человек либо изыскивает что-то самостоятельно, либо получает не ту помощь, которая нужна — не то, на что он рассчитывал и не то, что необходимо. Вот тут больно! Было бы здорово, если бы за каждым человеком по страховке была закреплена такая возможность.
— Вы, наверное, следите за тем как это происходит в мире. Есть ли позитивный опыт внедрения такой системы?
— Да. Например, интересным и полезным представляется опыт Германии. Там по страховке можно получить двадцать сессии травмотерапевта. А поскольку травмированных людей у нас намного больше, чем половина, то такая система нам бы очень сильно пригодилась.
— Будем надеяться, что когда-нибудь и до нас эта тенденция дойдет. В завершение хотела бы вернуться к теме тревожности. Вы могли бы сформулировать, что является самым главным для человека, который хочет осознанно и спокойно реагировать на происходящее вокруг, помогать своим близким. Чему ему стоит научиться?
— Самое важное научиться устанавливать контакт с собой — здесь и сейчас. Потому что любые наши тревожные мысли все-таки не про здесь и сейчас. Они про: а что будет, если (когда) что-то случится, как мне будет, а вдруг … и т. д. И они чаще всего фантазийные, могут никогда не реализоваться. А беспокойство здесь и сейчас приносят. Но все это про то, чего в текущей реальности нет. Поэтому я порекомендовала бы укреплять контакт с этим «здесь и сейчас», с собой, который здесь и сейчас. Как только приходит тревожные мысли, можно спросить себя: а что я сейчас делаю? Например, я сейчас мою посуду. Как мыло касается моих пальцев, насколько комфортна именно эта температура воды, вода с пузырьками или без? Так мы учим себя этому бесценному навыку фокусироваться на здесь и сейчас
Беседовала Надежда Вороная
Подпишись: