К середине 2021 года Турция продолжает реализовывать стратегию расширения военно-политического, экономического и культурного влияния в странах, которые условно могут быть включены в проект так называемого «Великого Турана». Президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган в рамках своего экспансионистского курса не ограничивается неоосманской и пантюркистской риторикой и подкрепляет слова вполне конкретными решениями, которые в прошлом году вылились в военные кампании в Сирии, Ираке, Ливии и Нагорном Карабахе.
Фрагментация поздневашингтонского мироустройства и ослабление влияния США в Евразии и Африке обуславливает возникновение геополитических возможностей, которыми пользуются не только Китай, Россия и Иран, но и Турция. Уже нет нужды консультироваться по каждому вопросу с Вашингтоном и ждать его одобрения. Можно действовать самостоятельно и брать то, что можешь удержать, ставя гегемона и окружающих перед свершившимся фактом.
Военный эксперт Борис Рожинрассказывает, чем грозит расширение турецкой сферы влияния и к каким последствиям для сегодняшних стран-партнеров Анкары это может в перспективе привести.
От переворота к «Великому Турану»
Новую реальность военно-политическое руководство Турции осознало достаточно быстро: масштабная перестройка и трансформация страны в «ревизионистскую державу», которая объективно подрывает существующее мироустройство, начались после неудачного военного переворота в 2016 году.
Концепция «Великого Турана» и призрак неоосманской империи обуславливаются, в значительной части, действиями Турции на территориях, некогда входивших либо в состав Османской империи, либо сферы ее влияния. Сирия и Ирак и вовсе были провинциями одной страны, как и часть Кавказа. То же самое верно в отношении стран Аравийского полуострова, Ливии и части сегодняшних государств северо-восточной Африки. Там, где есть слабость государственной власти, замороженный или вялотекущий конфликт, Турция видит возможность для влияния или вмешательства, чтобы обеспечить участие в подобном противостоянии на выгодных для себя условиях и конвертировать собственные военно-политические усилия в геополитические и экономические преференции.
Как это работает?
Например, в период давления Саудовской Аравии на Катар Турция предоставила Дохе комплекс мер, помешав планам экономической блокады и прямой интервенции. В обмен на вложения Турция получила военную базу в эмирате, выгодные для себя кредиты, поддержку разветвленной информационной сети Катара, которая куда как более влиятельна в арабском мире, нежели собственные турецкие СМИ. Кроме того, Доха значительно активнее поддерживала многие заграничные операции Анкары на разных уровнях. Разумеется, всего этого могло и не быть, если бы не произошла размолвка в рядах саудовской коалиции и Катар не сделали изгоем, который начал искать дружбы Турции и Ирана. В Анкаре увидели возможность и оперативно ее использовали, получив долгосрочные выгоды.
Схожие тенденции наблюдаются и в Средней Азии, где Турция уже несколько лет активно «окучивает» Киргизию, занимаясь последовательным усилением политического, экономического и культурного влияния на это подверженное постоянной нестабильности государство. Такая неустойчивость, которая приводит к достаточно частым сменам власти через улицу, подвергает эрозии традиционные сферы влияния России и Китая и к тому же создает возможности для проникновения турецких интересов и капитала. Разумеется, Киргизия достаточно далеко от Турции и вряд ли перейдет под власть Эрдогана, но усиление ее влияния в Киргизии отражает амбиции Турецкой Республики, показывая расширившиеся границы притяжения «Великого Турана».
Вне американской геополитики
После ливийской операции и действий на собственных рубежах в Сирии и Ираке можно говорить о том, что Турция кардинально изменила подходы к позиционированию себя в мире по сравнению с тем, какой она была до начала «арабской весны» и сирийской войны. Вначале республика следовала в обозе американских геополитических конструкций. Сейчас Турция позиционирует себя как самостоятельное региональное государство и претендует на звание полноценной великой державы: Анкара хочет вернуть те возможности и тот статус в мире, которым обладала Османская империя. Это неизбежно приводит как к конфликтам с соседями, расположенными на территориях бывшей Османской империи (Сирия, Ирак, Греция, Египет и т. д.), так и трениям с другими сверхдержавами, которые, конечно, не заинтересованы в чрезмерном усилении Турции и ее проникновении в чужие сферы влияния.
Общественность наблюдает регулярные попытки добиться от Анкары признания ее зависимости от вашингтонского диктата. США давят на Турцию, агитируя отказаться от контракта с Россией на покупку С-400 и не ставить их на вооружение. Также в Вашингтоне негативно оценивали действия республики на греческом шельфе. Турецкое руководство прекрасно понимает, что дело тут не в самих комплексах, а в том, что Анкара в данном случае принимает решения вне американской стратегии по сдерживанию России, следования которой США требуют от членов НАТО. В ответ на давление власти Турции заявляют, что это вопрос военно-политической субъектности: Анкара сама вольна решать, что и у кого покупать в интересах реализации собственных амбиций и обеспечения военной безопасности. Именно поэтому дипломатический клинч по С-400 продолжает доминировать в повестке.
РФ в рамках противостояния с США, естественно, подпитывает турецкие амбиции, так как они объективно обостряют отношения Турции и Соединенных Штатов, а также вносят разногласия и конфликты в связи между странами враждебного России Североатлантического альянса. То же самое касается и сепаратных сделок Сирии или Ливии, заключаемых Анкарой в обход США и структур НАТО. Подобные соглашения выходят за рамки прежней системы мироустройства и «порядка, основанного на американских правилах», когда два государства договариваются о реализации своих интересов без оглядки на мирового гегемона.
Это не означает, что данные страны являются дружественными, наоборот, в их отношениях есть масса спорных моментов и общего «геополитического трения».
Ничего личного
Возможность компромисса ради достижения конкретных взаимных выгод здесь и сейчас перевешивает «трение» и периодические обострения — поэтому в свое время были заключены соглашения по сирийским Африну, Идлибу и Рожаве, а также коллективных договоренностей о создании коалиционного правительства Ливии, одобренного и Россией, и Турцией. Все это происходит по принципу «ничего личного — только бизнес».
В США аналитики рассматривают такое отношение как партнерство «ревизионистских держав» в целях демонтажа «порядка, основанного правилах». Поскольку каждая страна по отдельности слабее мирового гегемона, «ревизионистским государствам» выгодно заключать ситуативные договоры, чтобы осуществлять перераспределение сфер влияния и подрывать слабеющее американское господство. Для Вашингтона неприемлемы как претензии России на субъектную внешнюю политику и прилегающие к ее границам сферы влияния, так и пантюркистские амбиции Эрдогана, направленные на формирование геополитических конструкций, неподконтрольных или полностью антагонистичных Соединенным Штатам.
Интерес к такому партнерству отнюдь не означает, что для России оно полностью безопасно. Как показала война в Нагорном Карабахе, Турция пробует на зуб в том числе и традиционные российские сферы влияния, добиваясь при этом определенных успехов. Да, Анкаре не удалось стать закавказским «арбитром», но получилось укрепить авторитет в Азербайджане и создать предпосылки для развертывания собственной военной базы в стране. Нельзя забывать и о прочих политических и экономических выгодах, которые несет сухопутный транспортный коридор из Турции в Баку.
Власти Анкары очень удачно воспользовалась политической слабостью Еревана после событий 2018 года: приход к власти Пашиняна создал предпосылки для удобной конфигурации войны, в которой у Армении не было особых шансов на успех. Пашинян в этом отношении стал «находкой» как для Алиева, так и Эрдогана. Подобно случаю с Катаром, власти Турции умело использовали подвернувшуюся возможность.
Что дальше?
Очевидно, что Москва будет прилагать усилия для сдерживания расширения турецкого влияния как в Азербайджане, так и Киргизии. Как показывает практика отношений с Турцией, Эрдоган отступает лишь там, где он встречает твердый отпор. Подобное произошло в Ливии: турецкому руководству дали ясно понять, что переход линии Сирт — Аль-Джуфра по направлению к нефтяным полям Киренаики и Бенгази неприемлем.
Главным же препятствием для реализации глобальных планов Эрдогана является слабость турецкой экономики, которая имеет серьезные структурные проблемы, нестабильную национальную валюту и подвержена риску различных санкций, вводимых как США, так и Россией, которых Турция стремится всеми силами избегать.
Несмотря на внешнюю стабильность контроля Эрдогана над внутренней политикой страны, в Турции существует серьезная оппозиция, выступающая решительно против неоосманских амбиций президента — это касается и республиканцев, и кемалистов, и курдов. Несмотря на патриотический подъем и милитаристический угар, значительная часть общества не хочет расставания со светским характером государства и возвращения Турции на рельсы строительства империи с религиозно-националистической подоплекой.
Нет ясности и относительно того, сможет ли кто-то продолжить курс Эрдогана после его ухода (с годами он не молодеет). На данный момент политика Турции персонифицирована и во многом отражает личные амбиции, которые проявляются в таких проектах, как Стамбульский канал или мечетизация Святой Софии. Но пока действующий президент у власти, Анкара от текущего курса не отступит. А это грозит дальнейшим подрывом мироустройства, а также созданием как проблем, так и возможностей для окружающих Турцию стран — в том числе и для России.
Борис Рожин
Подпишись: