В школу пилотов 17-летнего Мишу Сорокина зачислили еще в декабре 1940-го, но на фронт он смог попасть лишь летом 44-го. Не его в том вина: вскоре после начала войны почти все учебные самолеты отправили на фронт, потом начались перебои с маслом и бензином. А без полетов – какая учеба. Все же прошли полный курс подготовки пилотов скоростных бомбардировщиков СБ, а тут новая проблема: не на чем воевать. Летчик – не кавалерист, он себе оружие в бою добыть никак не может.
Пока ждали самолеты, весной 44-го пришел приказ: весь курс – 200 человек – зачислить в запасной авиаполк для освоения штурмовиков Ил-2. Переехали в Кинель-Черкасы, и вот тут настоящая учеба началась. Этот штурмовик не зря летающим танком называли, вооружение у него было мощнейшее: пулеметы, автоматические 20-мм пушки, реактивные снаряды, бомбозагрузка – тонна (на боевые вылеты больше 300 килограммов не загружали). Да и по летным качествам машина прекрасная. Во время учебных полетов Сорокину пришлось два раза «на брюхо» приземляться. Неприятно, конечно, но зато почуял, чем земля пахнет.
В начале июля получили новенькие Ил-2, на которых первая группа из двенадцати летчиков отбыла на фронт, в 208 штурмовой авиаполк.
«СТАРИКИ»
По неписаным фронтовым законам «старик» – летчик, сделавший тридцать боевых вылетов. Вот и получилось, что Сорокин – «молодой», а его одногодки, прибывшие в часть двумя месяцами раньше – уже «старики». Впрочем, в авиации на возраст не смотрят: Лёша Яковлев был старше Михаила всего на два месяца, а уже считался лучшим разведчиком в дивизии. Он-то и взял Сорокина к себе ведомым. Установили под крылом его штурмовика фотокамеру (во всей эскадрилье больше ни у кого не было) и началась боевая работа.
У разведчиков режим особый. На боевые – само собой, вместе с остальными. А вот когда вся эскадрилья в карты режется, по причине нелетной погоды, тут в небо поднимаются самые опытные, на разведку. В нашем случае – Яковлев. Летчиком он был, что называется, от Бога. В любой туман мог на цель выйти, задание выполнить и обратно вернуться. В конце войны Героя получил.
Вот такой достался Сорокину учитель. С ним Михаил за десять месяцев войны сделал 136 боевых вылетов – раза в два больше, чем другие за то же время. Отчаянный был парень, по отцу – башкир, по матери – украинец. Однажды, чтобы угостить товарищей, он вечером «втихую» улетел в деревню, где раньше стоял полк, за вином. На свои деньги купил добрый десяток больших бутылей и прилетел обратно, хотя посадку пришлось делать уже ночью.
«БАТЯ»
Отдельного рассказа заслуживает командир 208-го полка – подполковник Марковцев Степан Харитонович. Хотя в круг его обязанностей это не входило, он постоянно летал на боевые задания. Если полк перевели на новое направление, «Батя» летел в первой же группе. Делал над целью не меньше шести кругов, после чего возвращался, устраивал разбор полетов и вырабатывал тактику действий в этой конкретной обстановке. Если погодные условия плохие – тоже сам группу вел.
Во время штурмовки переднего края немцев его сбили. И попал его самолет, что самое обидное и невероятное, под крупнокалиберный снаряд нашей же полевой артиллерии. Кое-как «Батя» смог приземлиться на нейтральной полосе, а его ведомый, только что из училища, этого не заметил. Вышло звено из боя, приземлилось, а командира нет. Начальства в полк понаехало… Столько генералов Сорокин за всю войну не видел. Ну в пока искали виновного, «Батя» сам приехал, на телеге, которую ему пехота одолжила.
В 1946 году, во время празднования Дня полка, Михаил своими глазами видел, как Марковцев, ставший к этому времени генералом, осушил три пивных кружки, до краев налитых водкой. Одну с техниками, вторую с летчиками, третью с командованием. И хоть бы что. Мужик!!!
Замполит полка майор Долгополов тоже не только на партсобраниях выступал. Верно рассудив, что авторитета у боевых летчиков словами не завоюешь, он по собственному желанию окончил курсы воздушных стрелков и постоянно вылетал в этом качестве на задания. Несколько раз с Сорокиным. Вот и получалось, что за штурвалом лейтенант, а стрелок у него – майор.
В ПРЕДСМЕРТНОМ ТУМАНЕ
В октябре 44-го на Карпаты опустился туман. Две недели в Стрые ждали прояснения, а наши войска тем временем в очередное наступление пошли. В штаб дивизии звонок за звонком: просим поддержки с воздуха. На новом месте, в Густе, уже аэродром готов, а перелететь на него невозможно. В облаках ни малейшего просвета.
В конце месяца один экипаж из другой эскадрильи в небо поднялся, а вернулся один стрелок. Командир ему приказал с парашютом прыгать. До аэродрома добрел, а сам и объяснить толком не может, что случилось. Шлемофон снял, и тут все ахнули. Парню двадцать лет, а он весь седой.
Наконец, 31 октября, решили сами попробовать. Лёша Яковлев поднял одно звено первой эскадрильи. В каждую машину дополнительно взяли по одному человеку, в кабину стрелка. Механика, оружейника, техников – чтобы сразу по прибытии боевые вылеты начинать.
Взлетели, взяли курс. Сплошная облачность. Решили подняться выше и на высоте шести километров попали в дождевые облака. Дождь по обшивке хлещет так, что даже в кабину вода просачивается. А темнота такая, что в трех метрах за фонарем уже ничего не видно.
Вот тут Михаил понял: это конец. Если и доведется еще раз землю увидеть, так только за мгновение перед тем, как в нее врежешься. За несколько секунд перед глазами вся жизнь пролетела: родители, село в Старошайговском районе, где родился и в школу ходил… Восторг, охвативший десятилетнего Мишу, когда он впервые в жизни увидел самолет в небе… Холод в животе перед первым прыжком с парашютной вышки в саранском парке… аэроклуб… школа пилотов…
Можно приказать стрелку покинуть машину, а потом и самому с парашютом выброситься, но ведь у механика, которого с собой взяли, парашюта нет. Такой грех на душу взять? Нет!
Он внезапно понял, почему в одночасье поседел стрелок из другой эскадрильи. А когда от надежды выжить почти ничего не осталось, Михаил увидел маленькое «окно» в окружающем его черном болоте. Рванул туда, не обращая внимания на перегрузки (у стрелка, как потом выяснилось, даже сиденье оборвалось), вывалился из облаков и с невыразимым облегчением увидел землю и деревья. За ним вышли и другие.
Приземлившись в какой-то ложбине, он выключил двигатель, откатил фонарь, вылез на крыло и тут почувствовал, что правая рука отнялась, как парализованная. От напряжения. Так близко от смерти он не был еще ни разу.
ЖЕРТВУЯ СОБОЙ
25 марта 1945 года эскадрилья вылетела на штурмовку железнодорожной станции Ласлау. Первым, как и положено, Яковлев. Михаил успел увидеть, как бомбы ведущего ложатся точно между рельсами, когда по ним начали бить зенитки. Первое попадание – в двигатель. Сорокин машинально рванул на себя рычаг аварийного бомбосброса, а через секунду второе попадание – прямо в бомболюк. Случись это секундой раньше и от самолета остались бы только мелкие обломки.
Третье попадание – в крыло. Машина начала заваливаться. Михаил, вцепившись в штурвал, еле смог ее выровнять, превратившись в прекрасную мишень для зениток. И гореть бы ему на земле у той станции Ласлау, если бы не Сергей Гуляев, комэск второй эскадрильи. Прикрывая собой Сорокина, он перешел в пике и понесся на зенитную батарею, нажав на спуск пушек и пулеметов.
Он так и погиб, уже мертвый продолжая нажимать на гашетку. Штурмовик, не переставая стрелять из всех стволов, врезался в землю.
ПОСАДКА НА БОМБЫ
Когда летели на штурмовку танковых колонн, оружейники загружали в самолеты специальные маленькие бомбы. Взрывчатки в них всего 200 граммов, зато кумулятивные. В четыре бомболюка – 300 штук.
Прилетели, выстроились в боевой порядок, сбросили бомбы на немецкие танки и развернулись на обратный курс. И вот что ты будешь делать, сидит в мозгу заноза: не все бомбы вышли. Эту машину Сорокин только за день до вылета получил, вместо подбитой, все до конца проверить времени не было. По датчикам вроде все нормально, бомбы ушли. А вот на душе как-то паршиво.
Решил подстраховаться. Рванул на себя рычаг аварийного бомбосбрасывателя, потом еще раз. Нет, не проходит тревога. Вошел в пике, потом резко штурвал на себя, чтобы застрявшие бомбы по инерции выбросить. Ничего. Еще раз. Бесполезно. Последнюю «горку» сделал над озером, прямо у аэродрома. Передал по рации: «Сажусь последним». Там поняли, что-то не так.
Так ювелирно Михаил не сажал самолет больше ни разу в жизни. Штурвал выжимал по миллиметру, не дыша. Как шасси земли коснулись – даже не почувствовал. Через секунду раздался взрыв, самолет резко подбросило вверх и он уткнулся пропеллером в землю, едва не перевернувшись.
При падении перебило спусковой тросик одной из пушек. Глухо простучала длинная очередь. Прямо в сторону командного пункта. Чудом никого не задело.
Как потом выяснилось, предчувствие Сорокина действительно не обмануло. Пять бомб застряли. Как нежно Михаил не тормозил, толчка оказалось достаточно, чтобы две из них вылетели и моментально сработали.
ДЕНЬ ПОЛКА
Весной 45-го по традиции отмечали День полка. За месяц до этого в городке Густэ (Западная Украина), рядом с которым был аэродром, солдаты нашли винные погреба. По такому случаю «Батя» распорядился «наркомовские» за вылет выдавать вином, а положенную водку сливать в канистры, дабы употребить на празднике.
И вот, настал этот день – 15 октября. Марковцев с командиром дивизии договорился, чтобы на следующий день полк ни в каких мероприятиях не задействовали (с похмелья – какие полеты). Вечером сели в столовой за накрытые столы и отмечали праздник части до самого рассвета. Пили, сколько организм позволит.
А утром полк подняли по тревоге. Все, естественно, бегом на аэродром. Голова трещит, мысли путаются: «Вот начальству неймется, нашли когда учебную тревогу объявлять». А то, что тревога учебная – ясное дело, не станут же их в таком состоянии на задание посылать. Командир же договорился…
На аэродроме «Батя» отобрал восемь человек самых трезвых: «По машинам! Запуск!» Не может быть. «На взлет» Ой, мама дорогая… Радиатор нагрелся, как хорошая печка, в сон клонит. Форточку откроешь – тоже не то, ветер…
Слетали кое-как, отбомбились, дотянули до аэродрома. Не успели из кабин выбраться, снова команда на вылет… После того случая Михаил зарекся: перед полетами не пить. Ша!
ПО СВОИМ
Однажды фотокамера, установленная на самолете Сорокина спасла жизнь и ему самому и Алексею Яковлеву. Вылетали они тогда с аэродрома в городе Стрый. Прилетели на участок, отработали, повернули обратно.
Приземлились и увидели на полосе черный фургон и офицеров в форме НКВД. Летчики, конечно, не монахи, время от времени позволяли себе расслабиться, но всё культурно, в пределах нормы. Значит, что-то связанное с вылетами.
Яковлеву не дали даже слова сказать, успел только парашют отстегнуть. Проходя мимо Сорокина, вполголоса спросил:
– Миша, снимал?
– Снимал.
Как потом выяснилось, какие-то штурмовики по ошибке отбомбились по колонне наших войск. Дело явно шло к трибуналу и высшей мере. В особый отдел привезли всех, кто в это время был на задании. Яковлева спасло то, что на проявленной пленке четко была видна безлюдная линия железной дороги и разрывы бомб.
А в другой раз звено Яковлева действительно ударило по своим. Получив задание отработать по квадрату, прибыли на место. Видимость из-за облачности была неважная: так, заметно, что машины стоят и фигурки людей около них. На всякий случай по радио запросили подтверждение. С земли координаты цели подтвердили.
Тогда реактивные снаряды штурмовиков накрыли батарею «катюш», которая выдвинулась в тот район без приказа (или командиры что-то напутали). Десятки РСов, рвущиеся одновременно – страшное дело, в живых никого не осталось. Снова заговорили о трибунале, но командование армии летчиков оправдало: действовали по уставу.
Еще раз камера выручила, когда Сорокин с Яковлевым в апреле 45-го летали на разведку. Около города Фриштадт увидели автостраду, до предела забитую немецкой техникой. Колонна в четыре ряда, длиной километров десять, уходила на запад. Доложили в штаб по радио, отбомбились по городу, развернулись и на аэродром.
По тревоге тогда была поднята вся 227-я штурмовая дивизия. Прилетели, а на шоссе пусто. Пришлось возвращаться. Разведчики оказались крайними, мол, предоставили командованию ложные сведения. Пленку проявили, а там, как на картинке, ряды машин, уходящие за горизонт.
ДВА «БОЕВИКА» И ПРЕДСТАВЛЕНИЕ К «ГЕРОЮ»
День Победы Михаил Сорокин встретил, как это ни странно звучит, в санатории ВВС, который размещался в Кракове, в бывшей резиденции Геринга. А попал он туда по самой банальной причине, о которой на фронте и вспоминать не принято. Переутомление.
В апреле в полк прибыло молодое пополнение, большая группа «стариков» уехала получать новые машины. Оставшимся, в том числе и Сорокину, приходилось делать по три-четыре вылета в день. Кончилось это тем, что возвращаясь с задания, Михаил заснул прямо в воздухе. Задремал, как шофер в дальнем рейсе. Всего на несколько секунд, но и эти секунды могли стоить ему жизни. Рассказывать от этом, конечно же, он никому не стал, но полковой медик и так понял, что силы летчика на пределе и отправил его в санаторий.
Так что войну лейтенант Михаил Сорокин закончил 5 мая. К этому времени у него на счету было 4 уничтоженных немецких танка, 15 орудий, три десятка автомашин, 6 минометных и 12 зенитных батарей, три склада с горючим и около трех сотен солдат и офицеров противника. Это из подтвержденного. Как и у всякого летчика, счет его намного больше. К примеру, в одном из боев он сбил немецкий истребитель, но факт падения «мессера» зафиксирован не был, а стало быть в отчетность не попал.
Командование оценило эту работу, наградив Сорокина пятью орденами, в том числе двумя орденами Боевого Красного знамени, самой почетной наградой той войны (от ордена Ленина отказывались, чтобы «боевик» получить). Уже после Победы «Батя», в числе других отличившихся, представил его к званию Героя, но представление, как водится, где-то затерялось.
Полк способствовал войскам 1-го Украинского фронта, перешедшим в наступление 14.7.44 года на Львовском и Станиславском направлениях. Боевые действия в районе ЗБОРОВ, ЗОЛЫЧЕВ, КОНОХИН, ХОДОРОВ, РОГАТИН, ЕЗЕРНА, СТАНИСЛАВ, ГАЛИЧ, а также уничтожал окруженнную группировку пр-ка в р-не ю.з. БРОДЫ.
Приказом Верховного Главнокомандующего № 0255 от 10.8.44 г., 208 шап присвоено наименование «Станиславский».
Войдя в состав 4-го Украинского фронта и перебазировавшись 13 августа 1944 года на аэродром СТРЫЙ, 208 шап 16.8.44 г. начал боевую работу в карпатах, совершив в первый же день 50 боевых вылетов. Основные усилия на четырех магистралях ДОЛИНА-ГУСТЕ, СКАЛЕ-МУКАЧЕВО, ТУРКА-УЖГОРОД, САНОК-ГУМЕННЕ.
Штурмовым ударам подверглись ж/д станции: СЛАВСКА, СВАЛАВА, СТАВНА, УЖОК, ВОЛОВЕЦ, СКАТАРСКА, ТУРКА, ЛЕОПОЛЬДСДОРФ, ВИБРАНЬ, МЕДЗИЛАБАРЦЕ.
Содействуя наземным войскам, полк наносил удары на НИЖНЕ-ВЕРЕЦКОМ перевале, на УЖОКСКОМ перевале.
Базируясь на аэродроме СТРЫЙ с 13.8.44 по 16.9.44 и с 5.10.44 по 31.10.44 и на аэродроме ГРУШУВ с 16.9.44 по 5.10.44, полк взаимодействовал с частями 1-й гвардейской армии и с 18-й армией.
С 31.10.44 по 5.11.44 – на аэродроме ГУСТЕ, с 5.11.44 по 22.12.44 – на аэродромах БУШТЫНО и ЛАСТОМИР
И.т.д.
8.5.45 полк наносил удары по противнику в районе зап. И сев-зап. Оломоуц, сбрасывал листовки с текстом ультиматума Командующего 4-го УКР.Ф генерала армии Еременко.