The Conversation, Великобритания
Молли Маккью (Molly Mckew), консультировавшая Михаила Саакашвили, когда он был президентом Грузии, утверждает, что Запад воюет за ценности, на которых основан либеральный порядок. При этом она, как и многие другие, не пытается определить, что такое «Запад» или к чему сводятся его (весьма противоречивые) интересы. Лилия Шевцова в своей статье в Financial Times проявляет еще больший пессимизм. По ее мнению нынешняя ситуация не имеет прецедентов в истории. Хотя западная стратегия «требует идеологической ясности, однако амбивалентность мира, возникшего после холодной войны, делает эту стратегию неприменимой», отмечает она.
В англоязычной прессе каждый день выходит множество таких статей. Все их объединяют характерные необъективность и неадекватность. Их авторы делают вид, что происходящее сейчас исторически беспрецедентно — а это явно некорректный диагноз, способствующий истерии и панике.
Они также игнорируют тенденции, которым подчинялась российская внешняя политика после распада Советского Союза, и вместо этого делают акцент на личных качествах Владимира Путина. Между тем силы, действующие в международной политике, намного важнее, чем деятельность какого-либо конкретного лидера.
Когда распался Советский Союз, российская внешняя политика лишилась ориентиров. Без организующих принципов советского коммунизма российские лидеры не могли сформулировать единую последовательную стратегию. Вдобавок им годами пришлось преодолевать внутренние конфликты, вызванные борьбой за власть, различные кризисы и последствия экономического коллапса. В результате их внешнеполитическая деятельность на первый взгляд выглядит хаотичной, однако, несмотря на это, в ней нетрудно выявить определенные закономерности. В сущности, речь идет о цикле из коротких фаз тесного сотрудничества, перемежающихся длинными фазами разочарования и конфронтации.
При своем первом постсоветском лидере — Борисе Ельцине — Россия стала намного более атлантистской, либерализовала свою экономику и начала участвовать в мировом демократическом порядке. Страна в это время находилась на грани экономического и военного краха, поэтому ельцинское правительство считало необходимым сближение с Западом. Однако к середине 1990-х годов экономический кризис, первая война в Чечне и влияние антилиберальных сил во внутренней политике заставили российские власти вновь отвернуться от Запада.
Тем не менее, даже на этой стадии Россия была намного слабее своих западных соперников с экономической и военной точки зрения. Поэтому, хотя она и протестовала против евро-американской операции на Балканах, ей приходилось молча мириться с западной гегемонией в Европе.
Вторая короткая фаза сотрудничества началась в районе 2001 года. Россия в то время завершала Вторую чеченскую войну. Последствия терактов 11 сентября способствовали тактическому сотрудничеству между США и Россией в Центральной Азии. Однако со временем отношения испортились из-за американского вторжения в Ирак и «цветных революций» в Восточной Европе, которые российское правительство восприняло как прямую угрозу своему существованию. Дополнительно охлаждению между сторонами способствовала резкая, критическая речь, которую Путин произнес в 2007 году в Мюнхене. В 2008 году, когда Россия вторглась в Грузию, ее отношения с Западом окончательно оледенели.
Этот цикл продолжается до сих пор. Хотя злополучная «перезагрузка», предложенная администрацией Обамой, обещала какие-то формы сотрудничества, в итоге она привела лишь к новому охлаждению, которое мы можем наблюдать сейчас. Однако, несмотря на пугающий характер действий России — и в частности на ее почти непрерывные попытки влиять на внутреннюю политику европейских стран и США, — опасность, которую она представляет, а также необычность ее поведения сильно преувеличивают.
В настоящий момент Россия выглядит относительно слабой практически по всем параметрам, по которым принято оценивать величие государств. Ее демография по-прежнему находится в упадке, а ее экономика не слишком динамична и излишне зависит от нескольких отраслей. Вдобавок она заметно отстает от Запада в области технологических инноваций.
Хотя Россия в последнее время добилась определенных военных успехов на Восточной Украине и в Сирии, полноценной стратегии по выходу из этих конфликтов у нее нет. При этом они явно затянулись и слишком дорого обходятся стране, а исламистский терроризм, направленный против России, похоже, становится обычным делом. Вдобавок российские военные операции зачастую выглядят слишком грубыми, и для них бывают характерны досадные сбои даже в тех случаях, когда России не приходится противодействовать организованной национальной армии и военно-воздушным силам.
Что касается якобы беспрецедентного вмешательства Москвы в дела других стран, то на планете, безусловно, не найдется ни одной великой державы, которая в какой-то момент не пыталась бы влиять на чужую внутреннюю политику или шпионить даже за своими союзниками. Так поступают все великие державы, по меньшей мере, со времен войны между Афинами и Спартой.
О том, насколько успешны были усилия России в этой области, можно спорить, но даже если она достигла своих — довольно причудливых — целей, это означает только, что США и Европа не справились с ситуацией. Соответственно, намного важнее вопрос о том, в какой степени пересекаются реальные интересы Запада и России.
В последние годы стратегия Запада основывалась на идее о том, что он должен распространять, продвигать и отстаивать «ценности», а не узкие геостратегические интересы. Эта стратегия выглядит абсолютно нереалистичной, так как она требует, чтобы Запад противодействовал одновременно России и Китаю, а также каким-то образом стабилизировал Ближний Восток и распространял демократию по всему миру. Между тем ни одна из великих держав в истории, включая Советский Союз на пике его могущества, даже близко не подходила к глобальной гегемонии. Любые надежды добиться ее — заслуживающая сожаления глупость.
Сейчас на Западе возобладала тенденция к сокращению расходов. Как наглядно демонстрируют опросы общественного мнения, европейским гражданам уже давно надоели бесконечные попытки их лидеров стабилизировать хаотический Ближний Восток на деньги налогоплательщиков. Теперь они начинают уставать и от попыток своих правительств вмешиваться в то, что Россия делает в собственных окрестностях.
Нам, безусловно, необходимы перемены. Реализм требует, чтобы Запад обращался с Россией как с клонящейся к упадку великой державой — то есть с терпением, с осторожностью и с уважением к ее сфере влияния. Кроме этого он требует, чтобы Запад определил, что он такое и каковы его ключевые интересы. Пока он этого не сделает, он будет обречен на столкновения с другими великими державами, так как его смутные, «основанные на ценностях» интересы и союзнические обязательства обязательно будут пересекаться с их интересами и союзническими обязательствами.
Вместо того, чтобы поддаваться неврозу и воспринимать любую угрозу как экзистенциальную, западным правительствам следует вспомнить, как выглядела международная политика в эпоху настоящей холодной войны. На закате Советского Союза Джордж Буш-старший — вероятно, последний истинный реалист, занимавший пост американского президента, — отказался вмешиваться в происходившее в Восточной Европе. Он понимал, что Советский Союз обречен и что для США самое разумное — действовать с расчетом на долгосрочную перспективу. Он исправно ждал, пока Восточный блок не развалится самостоятельно — и дождался этого.
Сумантра Маитра (Sumantra Maitra)
Фото: РИА Новости, Рамиль Ситдиков
Подпишись: